КАКОВА ПОРА
Роман
Мальчик смотрел в окно. А за окном показался чёрной массой маневровый паровоз. Он окутывался паром, и его громадные красные колёса синхронно поворачивались под ритмичный постук на рельсовых стыках. Паровоз загудел. Он маневрировал. Он вытягивал товарные вагоны на нужную ветку.
Электричка тронулась. Сначала просвистел сигнал, потом вагоны дёрнулись и стали набирать скорость.
И не известно никому, кто тронулся в путь и почему мальчик сочиняет тарабарские песни и стихи и сам же их исполняет перед сидящей на скамеечке напротив мамой. Да и мама не очень замечает. Её укачивает, ей хочется спать, она после работы… А мальчику всего 3 года. И станция Пермь I осталась где-то за последним вагоном быстродвигающейся электрички.
А и было ли это когда?
За окном раскинула свои берега Кама. Её воды заполнили собой всё пространство, словно небо отразилось в прошлом и перекинуло своё продолжение в будущее. Это струги вольного атамана Ермака проскрипели уключинами среди лесной тиши и направили свои мачты в Усолье богачей Строгановых. И им ли торопиться? Что ждёт их в будущем, если будет оно? Но земля Прикамская – это тоже Русская земля. Так почему бы казакам и не заглянуть в родной уголок, хотя и в чужой сторонушке?
Электричка пробегает мимо Мотовилихинского завода, Балмошной, Молодёжной. Там, за окном, водная станция, катера, моторные лодки, яхты. Папа у мальчика тоже яхтсмен. Он брал как-то мальчика на свой «Дракон» и воды Камского водохранилища качали пузатыми бортами в разные стороны, а ветер трепал громадные паруса над головой.
И вот Камгэс. Две платформы с железным мостом перехода над головой. Мама подхватывает мальчика под руки, и они выходят из электропоезда. Электричка свистнула и уехала. А теперь надо подниматься по ступенькам и идти по осеннему холоду домой – на улицу Менжинского в деревянный двухэтажный дом, постройки 1938 года коммунального типа.
Мальчик недавно летал на самолёте в город Ленинград, где муж тёти Вали, дядя Володя учился в военно-морской академии и где было всё ново и загадочно.
От той поездки Мальчик мало что запомнил. Только длинные коричневые шторы на окнах, тишину, да поездку в летний пионерский лагерь, где отдыхала его двоюродная сестра Ольга. Там, в лагере, стояли высокие сосны, пели птицы, и трава мягко шуршала под ногами. Ольга бежала навстречу по песчаной дорожке в белой блузке и пионерском алом галстуке. И был тогда год, кажется, 1969. А потом запомнился ещё самолёт, который уносил в ночи маму и Мальчика к себе домой – на Урал.
Вот и подъём по ступенькам остался позади и мост простукал каждой своей половицей под торопливыми детскими шагами. А там уже и дорогу перешли Мальчик с мамой за железнодорожными кассами и залом ожидания. Тротуар. И идти совсем не далеко, да только подмораживает снизу: там где подошва ступает на мороженный асфальт.
Да! Летом этот тротуар совсем другой! И деревья зелёными листьями прикрывают дорогу и тротуар от лучей солнца. И пыль – это не грязь бетоноустойчивая. Летом хорошо. Летом по этому тротуару можно ходить на пляж, а там река и в ней можно купаться.
Когда-то никакого Камгэса не было. Стоял на берегах Камы дремучий лес. А чуть дальше находилась маленькая станция на линии Пермской железной дороги – Лёвшино. И песчаные холмы обдувались только исключительно речным ветром.
Но пришли 30-е годы XX века и индустриализация шагнула на таёжные делянки непуганной природы. Построили в Голованово, за Лёвшино, бумкомбинат. А в самом Лёвшино сделали сплавной рейд и большой порт северного завоза. На Кислотном построили завод им. Орджоникидзе. А на другом берегу Камы стали возводить гигант соц. Реализма завод Камкабель.
Вот тогда и вырубили лес на Камских берегах. И построили бараки и дома специалистов из тёсаного елового бруса. А за домами потянулись ряды дровеников, которые хранили топливо для домов и бараков. Правда, в этих дровениках, бывшие крепкие хозяева земли умудрялись сооружать подсобное хозяйство и держать кур, да свиней. А в полисадниках, у домов, выращивали овощи и цветы. И огороды появились вдоль оврагов и на пустырях.
Вот туда, перед самой войной, из Мотовилихи, и переселился дедушка Афонасий вместе со всей своей семьёй. Работал он в металлургическом цехе на Мотовилихинском заводе. Бабушка Зинаида вела хозяйство. После Рабочего посёлка ездить на завод с Камгэса стало дальше. Но что ж с того – завод строил жильё и вдалеке от производства, но это было жильё, а не углы в полуподвальном помещении, четырёхэтажного дома массовой постройки первых пятилеток. Валентина и Володя бегали по двору. В 1941 году, в марте месяце родилась мама Мальчика. И жили бы они хорошо, да началась война, со всеми её бедами и несчастьями для простого народа. Власть отстаивала свою власть, а народ отдавал свои жизни и здоровье за эту власть.
Уже после войны стали жить стабильно, но всё так же трудно. Дедушка работал там же на горячем производству, а бабушка стала прибаливать.
Год за годом людям обещали счастливую жизнь. Понижение цен к праздникам и гигантомания в строительстве объектов коммунизма соседствовали с бравыми маршами и бескритичным политбюро, который всё знал и вёл страну и народ мудрой рукой к тому самому коммунизму, о котором только и говорили власти всё время своего правления, начиная с 1917 года.
В связи с планом гигантомании, запрудили в конце 40-х годов реку Каму и стали строить в северной части города гидроэлектростанцию, которую так и стали именовать: Камгэс. И возникло рукотворное Камское море и река Чусовая вышла из берегов в районе впадения её в Каму, слилась в устье с рекой Сылвой и всеми прилегающими элементами природы, так что живший в те годы на берегу Сылвы, в Быковке, писатель В.Астафьев только и бог, что литературно материться в ответ на очередные «подвиги» прогрессивных хозяев жизни и переустроителей природы.
Вот и дом уже показался. Мальчик и мама сворачивают с тротуара на дорогу к дому. Две простые колеи ведут мимо такого же деревянного строения в глубину квартала. И кажется, рядом всё. Но ножки маленькие и не так быстро они идут по дороге, как хотелось бы. В общем то всё, как в той самой популярной в те годы, песне: «Топ, топ, - топает малыш…»
Тётя Валя вышла замуж за дядю Володю и уехала служить вместе с ним в Военно-Морской флот. А мама окончила в Кунгуре педучилище и работала в школе учительницей.
Мальчик не помнил своей бабушки Зинаиды Петровны (она умерла от гидроцифалии, ещё до его появления на свет), и дедушку Афонасия тоже он не помнил, хотя дедушка Афонасий возился с ним и вывозил его в коляске на прогулки по улице. Но и дедушка Афонасий умер в 1967 году в феврале месяце от инфаркта. Когда он лежал в больнице, в палате стоял холод, батареи не грели, и от окон тянуло прохладой. И тогда к ногам больного спустили на шнуре электрическую лампочку, и обогревали его ноги при помощи такого не хитрого прибора.
И жили теперь Мальчик с папой и мамой в комнате двадцати квадратных метров на втором этаже коммунального дома специалистов, имея два дровеника и огород на ближних оврагах, рядом с ручьём, который впадал в Камское водохранилище.
Минуя деревянное крыльцо, они входят в подъезд и по деревянным скрипучим ступенькам поднимаются на второй этаж, осилив промежуточную площадку и второй лестничный пролёт, они входят в квартиру и идут прямо по коридору к своей комнате. Открывается дверь…
Хорошо и уютно примоститься на диване и смотреть на лучики огня, которые играют в печке и видны через прутья решётки поддувала, где и кирпичи светятся вместе с огнём и искринки горящего дерева, временами, проваливаются на железный лист, приколоченный к полу, рядом с дверьми. Хорошо!
И звучали под треск печных дров сказки и рассказы, которые мама читала Мальчику.
Вот он Вася Рыжиков, который вышел в поход и идёт на зло всем стихиям к намеченной цели. А вот Петушок, что избежал и одного хозяина и другого, да только в суп попал. А вот колобок, а вот… и нет им конца, как нет конца этим тёплым осенним и зимним вечерам у раскалённой печки.
Папа у Мальчика работал лекальщиком на телефонном заводе. Он тоже ездил домой на электричке и приезжал поздно: иногда в семь часов вечера, а когда и в восемь. Но в этот вечер он домой не приехал. Они с мамой так и просидели допоздна в ожидании папы. А потом легли спать.
Папа приехал рано утром, наскоро рассказал, что с ним случилось: после работы вышли они компанией из завода, и пошли в сад Гоголя в местную пивнушку выпить по кружке пива. Пива взяли. Всё как обычно. Но тут со стороны ликёро-водочного завода приковылял в пивнушку дед с сучковатой палкой в руках и хромающей походкой. Но после того, как он вошёл в общий зал, походка его несколько выправилась, а палка приобрела несколько иное значение, чем первоначально. Дед взял кружку пива, спросил разрешения пристроиться рядом с лекальщиками, потом, пристроив свою кружку пива, спросил разрешения присоединиться рядом с лекальщиками за одну стойку. Потом, поставив свою палку между ног, он нажал на какой-то рычажок и ловко стал откручивать ручку. «Ну, робята, довайте, что бы не пусто было», - сказал дед и налил каждому лекальщику в кружку граммов по 30-50 белой жидкости. «Спирт», - подумали все за стойкой и не ошиблись. Так, за разговорами, летело время. И раз пять дед добавлял бодрящей жидкости в кружки беседовавших. Оказалось, что палка у деда внутри полностью полая, что там стоит труба нержавейки и закручивается она сверху плотной пробкой. «Два с половиной литра вмещается», - похвастался дед. И добавил: «Пейте, робята. Мне до дома легче идти будет».
Папа допил своё пиво, попрощался с ребятами, спустился к платформе электропоездов. С этой платформы любая электричка везёт на Камгэс. Вот он и сел в первую попавшуюся, которая подошла к платформе. Сел и поехал. Тепло в электричке. Намного теплее, чем на улице. Вот и решил папа немного подремать, пока едет - зачем время терять. Прислонил голову к стенке вагона и уснул.
Проснулся он от того, что в мире ничего не двигалось и не шумело. Электричка стояла в полном безмолвии. «Куда же я попал? Наверное, Лёвшино, - подумал папа, - На Лёвшино долго стоим». И как-то не смутил его тот факт, что в вагоне-то никого больше не было, да и свет местного освещения как-то отсутствовал.
Тёмная улица встретила безмолвием и прохладой. «Градусов пять ниже нуля», - подумал папа и пошёл к угадываемой в темноте привокзальной платформе.
«Боковая», - прочитал папа и даже почесал за ухом: Значит, километров за сто папа уехал к северу от города, как раз в те места, куда ездили они компанией на рыбалку, где рыбачили на Колве.
«Вот те раз, подумал папа, - приехали».
Он пошёл дальше по платформе в надежде на то, что в столь холодное время года, можно отсидеться в вокзальном помещении станции, и подождать, когда первая же электричка отвезёт его туда, куда ему надо. А именно на Камгэс.
Где-то по середине платформы, там где должно было находиться здание станции, папа увидел деревянный сарай, со скромным окошечком, над которым висела табличка «Касса». Но дверь, которая вела вглубь сарая была закрыта на висячий замок и людей вокруг никаких не было. «Приехали», - ещё раз подумал папа.
Холодало.
Папа стал бегать по платформе и производить энергичную работу руками, напоминающую работу колеса ветряной мельницы. И долго бы он так бегал, если бы не заметил его сидящий в электричке машинист. Он открыл форточку и позвал папу. «Ты мужик, чего бегаешь? Рыбак, что ли?». «Какой там рыбак!», - ответил папа. И коротко рассказал свою историю. «Когда пойдёт ближайшая электричка в город?» – завершил вопросом свой рассказ папа. «У, друг, - усмехнулся машинист, - следующая электричка пойдёт в город в пять часов утра. А сейчас двенадцать. Значит – через пять часов».
Папа почесал в затылке и продолжил свои гимнастические упражнения.
«Постой, - помолчав, сказал машинист, - толку в твоём беге мало. Иди к первому вагону. Там тепло. Динамомашина остывает медленно. Там и жди, когда поедем».
Папа так и сделал. Зашёл в открывшиеся двери, прошёл в вагон, сел на свободную лавочку, приложил голову к стенке и уснул.
Так, торопясь, рассказывал папа маме пол седьмого утра о своём приключении. И добавил в большой спешке: «Дай что-нибудь позавтракать – мне на работу уже пора выходить».
Белый дым поднимается от труб. Зима.
В квартире у дедушки Мити и бабушки Мани тепло и уютно.
Жили они в хрущёвке на четвёртом этаже. Но квартиру они получили после того, как снесли их дом на улице Кирова, угол Борчанинова. Там стоял старый деревянный дореволюционной постройки купеческий особняк. Принадлежал он до революции какому-то татарину, который успешно вёл торговлю, а соответственно, и жил неплохо, имея во дворе и службы и сараи и конюшни. После революции дом у татарина отобрали, поделили его на комнаты и расселили в них нуждающихся в жилье рабочих и обывателей. Вот в этот дом и переселились после великой отечественной войны деда Митя и бабушка Маня. Переселились они туда из другого деревянного дома, что стоял на углу улиц Плеханова и Коммунистической. В тот дом молодожёны попали в начале 30-х годов, когда пришлось окончательно покинуть родную деревню и переселиться в город.
Родились дедушка и бабушка недалеко друг от друга в деревнях Мошни и Новосёлы. Бабушка родилась в Новосёлах, где семья Баклановых имела деревянный дом, надел земли и крепкое крестьянское хозяйство. В хозяйстве были коровы и лошади, сеялки и веялки. И работали там шестеро детей, да и все взрослые круглый год, практически без выходных и длительных обедов и перерывов. Каждый день дети выходили на работу. А взрослые работали просто от зари и до зари. Летом работы производились на поле и по хозяйству, а зимой по хозяйству и дома занимались ремёслами, валянием валенок, изготовлением запасов колбасных и консервных изделий, пошивом одежды. Работали в поле и работники. Но основная работа ложилась всё же на старших в семье, которые и планировали и осуществляли свои планы сами. По этому самостоятельность вырабатывалась с самого начала, с детства, почти с самого рождения ребёнка.
Там, в большой семье, бабушка и родилась в 1915 году и была она третьей сестрой. А ещё было четверо братьев и ещё одна сестра родилась потом, после революции в 1918 году. Старшие девочки смотрели за младшими, воспитывали их. А тятенька работал и маменька работали. Таков был образ жизни.
Так же и дедушка родился в семье в которой было шестеро детей в 1908 году. Деревенское детство воспитывает человека в совершенной самостоятельности и сопричастности к природе в которой жил челок всегда и частью которой он сам является.
Первая мировая война вывела людей в особые условия жизни. Мужчин позабирали в армию, а женщины и дети несли тяготы Отечественной войны на своих плечах.
Жили русские люди на Урале давно, ещё в незапамятные времена. И не в струе переселенцев пришли они на эти горы и предгорья. Строгановские земли в Усолье появились тогда, когда ослабло народовластие, Новгородские свободы отступили к югу, и Урал подчинился Московскому, не русскому образу правления. Народовластие, которое до того существовало на Руси Великой с центром в Великом Новгороде уступило своё право на мышление социальных условий жизни диктатуре силы и принуждения. До того времени, свободный русский человек превращался в зависимое от кого-то существо или раба. Всего через сто двадцать лет, после покорения Великого Новгорода продажной Москвой, появилось крепостное право, и вольный русский человек стал невольным.
Когда-то давно, из хаоса, то есть из воды (в физике и химии начало – Н) возникли земля и небо. Мать земля и отец – небо, делили между собой энергетическую Вселенную. Так как Мать – порождает материю, или Землю, то отец даёт Вселенной порядок и Закон, по которому достойно жить, и по которому, одному единственному, и живёт всё существующее во Вселенной, от атома до Галактик.
Тогда же образовались пути русского сознания, в противовес всем другим сознаниям хаоса, которые ведут в никуда.
Миллиарды лет назад появился порядок. И порядок, который был создан мужским началом, имел и персонального своего куратора.
И так продолжалось миллиарды дней и космических ночей. И только на Земле происходили катастрофы, так же как гниль появляется только там, где нарушается Машина а значит нарушаются и Законы. После чего посланцам Неба приходится всё исправлять. Посланники неба остаются на Земле и оставляют своих исполнителей: стражников, во главе со своим небесным (энергетическим) руководителем, коего люди именуют по разному. Религия его трактует как самого главного Архангела, а русская традиция его попросту называет Кащеем Бессмертным. Бессмертный он потому что состоит из материи из которой состоит Вселенная. А так как вся материальная жизнь во Вселенной состоит из четырёх элементов, то и сам Кащей состоит из четырёх элементов: воздуха, воды, земли и дерева. А всё держится на пятом элементе, который и вселяет жизнь в предыдущие четыре. Русские сказки сохранили в себе всю космогонию русского мышления.
Собственно, гибель гармоничного мира сто тысяч лет назад, сорок тысяч лет назад, тридцать тысяч лет назад были связаны с нарушением троичной системы, переходом пятиричной в двоичную и семидневница побеждает девятиричный закон вращения вокруг своей оси.
Но катастрофа, есть катастрофа. Заместо сломанной ноги можно поставить костыль. Гораздо хуже, если мышление полностью отделяется от действительности. Если иллюзия заменяет человеку реальность.
Но, если сам человек хочет жить в иллюзии. Кто виноват?
Вот, например, такой случай.
Пять с половиной тысяч лет назад учёные недалёкого прошлого достигли потрясающих успехов в генетической иллюзорности человека. И чтобы облегчить проявленную земную жизнь, вывели в помощь человеку условный тип живых организмов, способных работать и самовоспроизводиться. И дали ему возможность жить. А так как люди по своему рождению – Боги, то чтобы не путать искусственные создания с людьми, новый тип жизни на Земле стали называть Рабами Божьими, так как по замыслу главной целью их пусторождённой жизни была биомеханическая работа, в отличие от Богов, которые исключительно стали заниматься своим основным делом, то есть духовно совершенствоваться, стремясь перенести тело в свет, а дух в общее поле.
И дал Архангел рабам Божьим пастыря. И стал пастырь Саооф пасти отару свою – рабов народа Инд. Или тех, которые Из Рая: сиречь искусственные. Так появился генетически новый тип мёртворождённых (искусственных) людей, то есть тех кто не от Истины, а от блуда (буда). А через некоторое время в той местности на Земле произошли важные события, которые породили очередную катастрофу на Земле и Боги опять передрались. Светлые и тёмные энергии встали в оппозицию, Закон нарушился. А искусственные создания вышли из подчинения и разбрелись по всему миру в поисках тёплого места, то есть там где можно жить не по Закону, а по своим обрезанным понятиям и особо не напрягаться от физических усилий. А так как в конструкцию вложили много знаний и она была задумана и осуществлена совершенной, то и исход биороботов в мир Богов имел свой успех. Вот и началась очередная трагедия Богов. Биороботы победили чистое и белое. И породилось племя Инвалидов на Земле. И заразились все клетки болезнью, которая гноем покрывает тело и сознание Земли.
И вот тогда на Землю снова пришли те, кто следит за Законом. Сыны Кащея, сыны Архангела. Азы – первые среди равных Богов. И не имел пощады никто из Индо и никто из помеси с Индами. Из ида – из-ада. Кому они нужны. Азы правят русское сознание на место, желает этого кто или нет. А иначе будет гибель материи, а значит и всей Вселенной на небе и на Земле. И Закон правится на основании самого Закона объективности, а не на основании чьего-либо хотения или желания.
К азам присоединяются их земные братья, которые являются исполнителями Закона на Земле. К азам или КАЗАК, что читается одинаково слева направо и справа налево, существовали на земле с самого её происхождения. Только имели они разную форму и по разному назывались. Тот же волк, что живёт на воле и вольному-воля – строго блюдёт Закон матери-природы на своём участке обитания, является собратом казаку и его помощником.
Русская земля, которой всегда являлась планета Земля, после знаменитого сражения, где битва Сатурна и Юпитера закончилась бедами и страданиями для самой земной планеты, поехала в сторону в своём сознании и биороботы смогли выйти из-под власти Человека. Возникло движение второй цивилизации (технократической) – или цивилизации под управлением Цербера – двенадцатой планеты солнечной системы.
Тогда ангелы захотели уйти с Земли и стали смотреть на неё сверху. Земля вошла в полосу Кали-Юги. И только казаки правили Закон своей волей от пустынных степей Монголии до глухих друидских лесов Франции, от севера Канады, до Огненной земли, что рядом с Антарктидой.
А нравы падали, падала и культура и свет затухал в светильнике. Появились государства – противоестественное явление в природе. Появились деньги, – внесённые Индами как ценность, которой можно что-либо мерить. И возникли законы, которые не были Законами, а писались жрецами только в своих корыстных целях. Ибо кто же иначе будет кормить жрецов – и что они будут жрать, если их тунеядство не будет оправдано религиозным дурманом и словоблудием?
И только казаки стояли на своём посту, под водительством своего духовного наставника. И только казаки блюли Закон так, как положено, где только возможно вылавливая и уничтожая ёдину, как гадину.
Но тёмные силы губили казаков, уводили людей от Истины, надеясь только на грязь в отношениях, на принципы – я тебе, и ты мне.
Чуждая структура опустилась на землю лютым спрутом. Люди вывернулись и стали подобием самих себя в древности. Они сдались и опустились.
- И вот, - читал глуховатый голос пожилой женщины, -
Взял его ангел за руку и повёл за собой. И прошли они небеса, и показал ангел ему Мир и войны. И сказал ангел: «Там где сойдутся цифры 1 и 4 – бойся войны. А там где поменяется век, жди смены сознания. И битва совершится на небесах и на земле. И каждый свободен в своём выборе. Но каждый может ступить в ту или иную сторону…
Глухой голос читает из старинной книги. Женщины говорили, что эта книга 1907 года издания, и она описывает жизнь русского святого жившего ещё за век до того, как она была написана.
Женщины сидят на стульях кругом. И слушают.
А Мальчику не интересно. Его посадили в угол дивана, и он слушает. А ему хочется поиграть, ему хочется погулять. Но – пока не с кем. Двоюродный брат находится у себя дома. Папы и мамы нет. А одного его не пускают на улицу. Вот и приходится сидеть в углу и слушать непонятную и загадочную книгу. Взрослую книгу.
В этой двухкомнатной хрущёвской квартире семья поселилась в 1963 году. А до этого года все жили в другом дома. Только тётя Валя жила со своим мужем отдельно. А тот старый дом был далеко не первым в истории семьи, рода и этого города, в котором все они жили.
Так вот деревенское детство и юность закончились, и бабушка с дедушкой оказались в городе.
Когда в 1940 году из подвального помещения деда Митя и бабушка Маня переселились на второй этаж на углу улиц Плеханова и Коммунистической, папе исполнилось четыре года, а тёте вале шесть. Бабушка дедушки Мити водилась с маленькими детьми, а дедушка работал в депо на станции сопровождающим составы, а бабушка устроилась в магазин продавцом.
Каждую весну речка Пермянка разливалась по улице Коммунистической и вода стояла во дворе дома. А маленький папа, с братом Бориса Злыгастева сооружал плот и плавал по своему «морю», толкаясь шестами и управляя «рулём».
Папина прабабушка видела плохо и поэтому часто привязывала папу верёвкой за ногу и так присматривала за ним, что входило в основную часть воспитания.
В 1941 году случилась Великая отечественная война. Дедушка не забрали на фронт в тот год. Он, как железнодорожник, имел бронь и работал на нужды фронта в тылу. Но, когда летом 1942 года немцы поднажали и пошли скорым ходом на Сталинград, дедушку призвали. Сидел он за столом стриженный, в простой одежде. Позвал к себе детей: папу и тётю Валю. Погладил их по голове, сказал:
- Эх, выпорол бы я вас. Да некогда – на фронт надо идти.
Встал, взял вещмешок и пошёл. А бабушка пошла с ним на вокзал: туда, куда шли и шли колонны мобилизованных. Папа смотрел в окно и видел эти массы людей, что шли туда, куда гнала их нужда. Головы, кепки, пиджаки, рабочие спецовки…
У Мальчика был двоюродный брат Антон. Вместе они играли, оставались под присмотром бабушки, ездили на недавно отстроенную дачу, участок под которую получила тётя Валя на велосипедном заводе. Ездили они на электричке. И как бабушка, потом, рассказывала, она предпочитала отсаживаться в сторону, когда её двое любезных внуков, высунувшись в открытое окно электрички, декламировали всё подряд, что приходило им на язык.
Дедушка у Мальчика, так же, как и папа был охотником и рыболовом. Он охотился с собакой и на птицу и на зверя. Когда наступала зима, он ремонтировал сети и другие рыболовные снасти, охотничьи ловушки, клеил резиновых уток.
Однажды дедушка решил научить мальчика играть в шахматы. Он расставил фигуры на доске, посадил Мальчика напротив себя и стал объяснять правила игры. Ходы и общие понятия мальчик запомнил сразу. Дедушка расставил фигуры на доске, и они стали играть. Так сразу, только, что усвоив элементарные понятия, они разыграли сложное начало и…мальчик выиграл! Только потом, через много лет, Мальчик понял, что дедушка просто помог ему выиграть, для того чтобы он, впоследствии не разочаровался в интеллектуально-логической игре.
Может в ту осень, а может и через год, поехала вся большая семья в Зюкайку, к бабушкиной сестре тёте Рае. Приехали все на уборку картошки. Там поля, как и общественные, так и частные выдавали отменные результаты. Вот и поехали родственники на уборку. Собралось из города человек двадцать. И верещагинских человек десять прибыло. Работали дружно. Копали и выбирали быстро. Только Юлик – ещё один двоюродный брат Мальчика, - слазил на высоковольтную мачту, чем отвлёк всех от работы. Но в целом копание картошки шло по плану. А вот Мальчика и Антона в один из ненастных дней оставили в бревенчатом деревянном доме, и они спали на русской печке. А печка топилась, и кто-то из взрослых закрыл заслонку раньше времени. Тогда дети и угорели. Взрослые пришли, а дети уже без сознания лежали. Их вынесли на улицу, и свежий влажный осенний воздух вскоре привёл обоих в естественное состояние.
Мешки с картошкой стояли с края картофельного поля. Хмурые тучи плыли по небу. Моросил мелкий дождь. Люди в свитерах и спецовках, довольные собой, стояли у нагруженных мешков. Они смеются и о чём-то шутят.
Как-то на Камгэсе отмечали большой праздник. В комнату родителей Мальчика собралось человек двадцать. И всё происходящее записывалось на магнитофон. А магнитофон в то время всё ещё являлся технической новинкой, а значит, вызывал всеобщее внимание. Взрослые пили, пели песни. Дедушка исполнил «По диким степям забайкалья». Папа пел более молодёжные песни. Танцевали под магнитофон. Потом поставили Мальчика на табуретку, и он прочитал какие-то стихи. А потом всё ходил и ходил за папой. «Запиши меня». «Куда?» – спрашивал папа. «Ну, запиши». «В комсомол, что ли?» – пошутил папа. «Не-а», - был против Мальчик.
А стационарный магнитофон «Днипро» и без того записывал разговоры, песни и возгласы, что неслись по комнате на протяжении первого и второго дня домашнего праздника.
А потом всей компанией поехали с Камгэса домой к бабушке и дедушке на улице Орджоникидзе. Ехали на электричке. Вышли на платформе «Дзержинская». Морозило. Перешли пути и по крутому снежному косогору стали подниматься к улице Окулова. Дедушка взял Мальчика под мышки и так нёс его, не опуская на землю. Вдруг он споткнулся, качнулся, и Мальчик увидел под собой открытую воронку канализационного коллектора. Но дедушка удержался на ногах, поставил Мальчика в снег и выправил спину. Всё обошлось. Дедушка помянул какую-то «едрить…», после чего семейство продолжило свой путь, только Мальчика теперь нёс на руках не дедушка, а папа.
И, конечно же, - вокруг присутствовала удивительная Уральская природа.
Речка тянулась ленточкой, петляя мышиными тропинками в разные стороны. Приходилось то идти по берегу, а то отклоняться по дороге в лес. Лес тянулся свежей зеленью вдоль и поперёк пространства. И свежий воздух.
Они идут ловить птиц. Впереди бежит собака Почеканка. Папа купил её от хорошего охотника, чемпиона СССР. Собака умная. Она бегает кругами, всё обнюхивает, но молчит: а чего лаять, если повода нет?
Природа поёт. Стрекочут невидимые насекомые. Зелёная трава ковром стелется за ближние деревья и теряется где-то там, за листьями и источающими томный сок ветками деревьев. Лёгкая дымка висит над Миром, и лучи солнца пробиваются золотыми стрелами, упираясь в землю.
Папа идёт первым. За ним семенит Мальчик. Потом шагает мама. У папы рюкзак. И у мамы рюкзак. Они идут от деревни Мошни вглубь леса. Место хорошо знакомы папе. Ещё во время Второй Мировой войны он обошёл здесь все дороги и поляны. Его на лето, вместе с сестрой отправляли в деревню к бабушке Ильиничне. Вот тогда и были исследованы все закутки и тайны этого прикамского леса.
Папа идёт и весело напевает бодрую песню. Вот и знакомая поляна. Они останавливаются и разбивают лагерь. На току ставятся колышки, сооружается шалаш. Шалаш надо поставить так, чтобы птички не видели притаившихся птицеловов. Так, за деревом, папа поставил каркас из веток, прикрыл его листвой и дерниной. Шнур для сетки протянут был от тока в шалаш. И папа раскинул сетку-тайник, поставил манных в кубариках, спрятал все вещи в шалаш и птицеловы засели в укрытии в ожидании удачи.
Взбадривающие звуки раннего леса со всех сторон окружили шалаш. Пели птицы, шуршала трава, невидимые тени пробирались краем поляны и уходили в свои норы и заросли. А запахи! Тончайший букет запахов висел над поляной и проникал во все уголки памяти, которая выдала их через много лет на желтеющий лист типографской бумаги.
А что было в городе? А в городе была свадьба. Свадьба в соседнем доме. Как раз напротив Дома Грузчика – сталинки, принадлежавшей, Камскому речному пароходству. Кричали из окон «горько» и гуляли три дня, - с песнями, с приплясом. Мальчику и его брату Антону почему-то слышалось одно только слово: «Борька, Борька…» И они повторяли его, наперебой дразня неизвестно кого и зачем.
А ещё в городе происходили похороны. Убили таксиста. И сотни полторы пермских таксистов на своих рабочих машинах собрались на перекрёстке улиц Орджоникидзе и Толмачёва и гудели своими сигналами, пока не одрябли уши у всех присутствовавших.
Да. Город, есть город. Как-то Антон и Мальчик побежали к Дому Грузчика и увидели большую толпу зевак. Они подошли к толпе и увидели лежащего на асфальте разбитого человека. А им оказался какой-то речник, выпавший с верхнего этажа Дома Грузчика. Да. Город, есть город.
А в шалаше пахнет травой и птички поют на току. Манные манят залётных. Залётные отзываются на трели и призывы. Вот один щегол заинтересовался тем, кто так удачно дразнит его внизу. Он любопытствующе поглядел вниз, наклонился и спикировал прямо на ток. Папа собрался, резко дёрнул за шнур и быстро побежал в сторону захлопнувшейся сетки. Побежал к сетке и Мальчик.
Маленький щегол трепыхался, запутавшись в ячейке. Папа аккуратно распутал его и подул ему на грудку, - полюбовался.
- Молодой.
Папа раскрывает ладонь и щегол вылетает, неожиданно, даже не понимая, что с ним случилось и почему с ним ничего так и не случилось, хотя к событиям странным всё дело и шло.
- Молодой, - повторил папа и стал настраивать сетку в
рабочее положение.
Потом они ещё сидели в шалаше и птицы пели им и стрекотали кузнечики и бабочки летали, успешно перекочёвывая с растения на растение.
Мир, так же как и каждый день, - светел и свет его освещает смысл происходящего вокруг. Вот. Живёшь, - и видишь только то, что видишь. А смысл? А зачем смысл, если он, скорее всего, будет словоблудием, то есть потёмками, в которых слова станут плутать.
Дедушка и мальчик ехали в поезде, и дедушка рассказывал мальчику:
- Призвали меня на фронт, и попал я сразу под Сталинград.
Город там Калач-на-Дону есть. Вот там и встретились мы с фрицами. Сначала наша дивизия драпанула через реку на левый берег. Бежали так, что кто в чём был, в том и переплыл реку. А кто потонул, кого убило на переправе. Выбрались на берег, - кто в подштанниках, а кто и совсем голый. Собрали нас особисты, построили за холмами. Приехал генерал. Нас всех по-матушке поздравил. Дали нам на выбор: или переправляемся мы на другой берег и плацдарм захватываем, или всех нас расстреливают. Вся дивизия решилась на первый вариант. Выдали нам гимнастёрки: где кровавые, где рваные – бэ-у. Дали оружие. И пошли ночью мы в атаку обратно через реку. Город взяли. Там я первого немца убил своими руками. Заскочил я в дом, а он с другой стороны заскочил туда же. И пришлось руками…Потом руки тряслись. Прикурить не мог.
Так произошло боевое крещение.
А через две недели ранило меня и вывезли меня в госпиталь – в тыл. Потому и остался жив, что рано вышел из строя. А из тех, что в части были со мной, и попали, потом в Сталинград воевать, - совсем никого в живых не осталось.
После госпиталя послали меня на Волховский фронт. В болото. В разведку. Ходили раз за языком, - лежим в трясине, комары искусали так, что места живого не осталось. Трое суток. Дождались. Взяли языка. Пришли обратно все опухшие. Как чумные.
Такая разведка.
А потом снова ранили меня, и попал я на фронт уже перед самой Курской дугой. И в танковые части. Попал в самую мясорубку. Танки горели. Броня горела. И подбили наш танк. Так мы через драп-люк убежали. А что дальше было, - не помню. Контузило и ранило меня. В плену пришёл в себя. Месяц просидел за колючкой. А потом удалось бежать. В деревне скрывался, раны лечил. А потом уже наши подошли и в госпиталь я попал.
Лежал в госпитале долго. Только в сорок четвёртом вернулся в строй и уже не на передовую, - глухой стал после контузии. Так и дослужил в артиллерии до Победы. Под Кенигсбергом повоевал, под Берлином. Кинули потом на Японию. А пока доехали, - война закончилась. Помню день Победы в Берлине. Стояли мы в пригороде. И вдруг ночью, - стрельба, шум. Выбежали во двор: «Что такое?» «Победа!». Ну, и мы палить стали. Потом еле за патроны осчитались перед хозяйственниками.
Вагоны стучат на рельсовых стыках. А дедушка всё рассказывает и рассказывает. А мальчику интересно и он слушает. Старается запомнить все события, что происходят с ним.
А тайна всё же ходит рядом, прячется. И иногда выглядывает краешком из-за двери, а иногда и сама появляется на свет невиданной красавицей. Вот тогда и попробуй запомнить всё, что нужно запомнить, а забыть всё, что не нужно.
Дедушка уже спал, а мальчик слушал негромкий разговор, что доносился из соседнего купе.
- И откуда пошли русские? И кто они? – слышался глухой
голос за стенкой.
- Всё известно. И мало того, - широко известно и, даже,
больше, - прекрасно описано, да ещё и не в одном произведении, а во многих. И часто, - убеждал собеседника негромкий, но звонкий голос.
- Да откуда вам-то всё известно? – досадливо проскрипел
глухой голос.
- А вот посмотрите. Вот книга. Её написал академик. И лицо
у него и звания. Откроем и посмотрим с вами…
Послышалось шуршание бумаги, а потом тот же звонкий голос стал читать:
- Пути и цели духовного роста представителя любой
культуры – результат многотысячелетнего развития и с наскоку не познаются. Ещё в былинах можно встретить пренебрежительное отношение столичного щёголя к «деревенщине», «мужику простому, червяку земному». Однако, для любого русского, более или менее всерьёз интересующемуся собственной культурой, ясно, что насмешки над деревней делались за её приверженность старине, то есть как раз тому источнику, к которому мы и хотим припасть. А о какой старине мы можем говорить в отношении Руси? Тысячи лет после мнимого крещения? Или двадцать пять тысяч лет на территории Европы, если верить сопоставительному анализу археологов на материале орнаментов керамики и народной русской вышивки? Пусть даты уточняют специалисты, однако, и без них ясно, что под названием Русь или под каким-то иным, но народ наш существовал десятки тысяч лет, храня свою культуру всеми доступными ему способами и прежде всего в языке.