Давно хотелось написать что-нибудь стоящее, хотя кроме идиотизма в себе в этом мире ничего стоящего и нет. Рассказ? Было. Роман? На них взрослеешь. Нет. Повесть-зарисовка. Весьма короткая повесть-зарисовка. Этакий кусок жизни.
Лиза. Во всяком случае, она представилась так. Но я был пьян и воспринимал ее как Елизавету. Разводил руками, брызгал слюной, забывал о простуде на губе и пел дождевыми червями в соловьином брюхе о литературе – Карлос Кастанеда, Умберто Эко, Алексей Фролов, Федор Достоевский, Велемир Хлебников. И все это за маленьким столиком в маленьком рок-клубе, где вместо живого света живая музыка, а взамен жизненной прозы слова мертвых поэтов. Никто не видел ее глаз, но многие находили, что ей идет легкое синее платьице и холодная улыбка, а глаза… Глаз не было, ее глазами был я. Я, некто с волосами на голове и дзен-лиловыми четками на правом запястье. Пока я выходил к сцене и подключал к действу толстожопых панкушек, к ней подсаживались всякие Сальные Пальцы. Клеили. Но в тот день я мастерски владел ее вниманием - все делал для нее. Может, надо было пригласить ее на танец, а не slam'овать с приятелями. Нет, расчет был верен – но Боже, как я красовался. Доктор Журналистики проездом из Лас-Вегаса просит тебя, малыш Рваные Джинсы, принести ему пиво, историк-националист где-то на улице ищет тенденцию, а находит портвейн. Лиза, вы никогда не задумывались об экзистенциональной сущности лжи? Да, я окончил музыкальную школу, но инструмент как сущность давно мной проклят и только сегодня пропит. Его марка - 4 или 5 букв моя память вытеснила на обочину сознания – траса чиста, она Е-95.. Девять плюс пять, да седьмая буква алфавита, она шифруется под шестую, будет двадцать один. Пресловуто-замороченная дорога двадцать один. Есть форма, но нет содержания. Лиза, я знаю, как зовут вашего папу, какая фамилия была у вашего дедушки, сколько вы весите, какой у вас рост, когда вы родились. Так же я знаю, кого напоминает мне ваш смех, но та на 10 см. меньше, а груди у нее на размер больше. Я помню две последние цифры вашего телефона, но вас я не помню. Кроме себя я ни помню никого. Лиза вы не стали мной.
Девочка, стоило ли провожать тебя на маршрутку? Ты уже в ней. Я романтик и смотрел «Титаник». Моя ладонь лежит на стекле. Ответь. Скорей ответь. Маршрутка едет все быстрей. Положи свою ладошку на мою. Я падаю. Встаю, отряхиваюсь. Твое тело перед глазами и они не видят толпы гопникоff, они улыбаются и заставляют ноги идти быстрей.
Ну а потом была sms’ка, конечно – кто захочет отвечать на такой влюбленный dead в 4 часу ночи, вы и не ответили
Фактически я проспал все это время. Меня не было. Я искал в ней тюрьму, а нашел свободу.
Жизнь шла своим чередом. Растаманские посиделки на даче под Новым Орлеаном принесли свои плоды – я потерял-разочаровал друга. Он хотел, чтобы я раскачал для него луну, поднял в воздух пачку сигарет, показал, в конце концов, какое-нибудь чудо, я же сварил молока, раскурил его и тряс перед ним красной тряпкой.
Не могу написать что-то стоящее, если перед этим занимался любовью – прошло полгода как я первый раз переспал со своей последней девушкой – она приходила ко мне, отпраздновали. Два раза.