(Опубликован ранее под названием "Если бы не...")
Яркий утренний свет летнего солнца заполнил комнату. Через открытый балкон еще веет последними волнами ночной прохлады. Выходной. Приятно лежать в постели, идти никуда не надо, валяйся, сколько хочешь. Какое наслаждение думать, что сегодня я принадлежу себе. Шестой час, пара часиков сна мне не повредит. Блаженно растянулся в постели, тело расслабленное, голова легкая, плавное течение каких-то мыслей. Глаза закрываются, я погружаюсь в убаюкивающую меня дремоту.
- Клара! Клар-р-ра…
Меня оглушило и подбросило. Громкое, наглое карканье! На двери балкона сидела огромная сине-черная птица. Я не знаток фауны, но точно знаю, что каркают вороны, грачи и мои друзья, когда им делать нечего. За свои семнадцать лет ни разу не видел ворона, а что это он сомнений не было. Только обладатель такого мощного клюва и умных черных глаз мог славиться своей трехсотлетней продолжительностью жизни.
Пока я растеряно думал, как без последствий для себя, прогнать эту бесцеремонную птицу на улицу, ворон внимательно изучал меня. Похоже, я ему понравился, он спрыгнул на спинку кровати. Я оцепенел от страха, получить этим громадным клювом в лоб желания не было, но выгнать ворона было надо: - Кыш птица, - робко попросил я.
- Клара? - спросил он, чуть приоткрыв клюв.
- Нет, Клары здесь нет, - осторожно заметил я. – Я точно не Клара. Я Саша, Александр Маркелов.
Мы молча глядели друг на друга. Оказалось, что я сидящий и он на спинке моей кровати, почти равного роста. Ворон медленно, словно культурист, демонстрируя свои бицепсы, расправил крыло: перо за пером раскрывалось в своем вековом величии силы. Уловив его металлический блеск, я понял, откуда пошло выражение «вороненый блеск металла», шансов забороть птицу у меня нет. Оставалось надеяться, что ворону надоест мое общество, и он сам улетит восвояси.
- Клара? – неуверенно переспросил ворон.
- Теперь ты и сам видишь, что ошибся. Нет здесь никакой Клары.
- Клара! – гаркнул он. Меня откинуло звуковой волной.
- Чертова птица. Чего тебе надо? - ворчал я, соскальзывая с кровати под одеялом. - Извините, - озноб пробежал от затылка до пяток, мой нос уперся в жесткий клюв, ворон уже ждал меня на полу.
- Клара, - пророкотал он ласково, разглядывая меня своими глазами-бусинками. Пятясь на четвереньках, я молча отползал к дверям. - Клара? – деловито уточнил ворон.
- Да, Клара, Клара, - вынуждено согласился я, упершись в стену, - только отцепись от меня.
- К-л-а-р-а, - протягивая каждую букву, прокаркал он.
Я вдруг понял эта птица, научившись где-то говорить, хочет научить меня тому, что она умеет. Ворон учит меня говорить по-человечески! - Клара, - сглатывая комок в горле, выдавил я из себя.
- Кла-ра, - произнес он с выражением по слогам.
- Кла-ра, - вторил я.
Видимо, решив, что ученик достиг совершенства, ворон выпрыгнул из комнаты на перила балкона, посидел, раздумывая, не вернуться ли ему назад. Черканул клювом по перилам, от этого металлического звука меня передернуло. Оглянулся, искоса взглянул на меня, и провалился в пустоту, как будто бросился с обрыва вниз. Издалека я услышал карканье, напомнившее мне: «Клар-р-ра»
Полшестого! Где мой сон? Где покой и расслабуха, которых я так ждал от выходного? Я сидел на кухне злой, как черт. Почему ворон залетел именно ко мне, что мало открытых балконов? Чтобы это выяснить, надо было вернуться в свою комнату, перегнуться через перила и поглядеть на окна соседей, но на такой подвиг меня не тянуло. Воспоминание об остром, мощном клюве ворона давило на мою психику. После нескольких чашек кофе и пары бутербродов, я успокоился, шок от нежданного визита черного гостя растворился, как сахар в горячей воде. Страха нет, но привкус остался.
Раз меня так рано бесцеремонно подняли, желание спать отпало.
Купить билет на международный футбольный матч, в день встречи, невозможно, но делать-то мне все равно нечего. Утренний трамвай, да еще в выходной… как я люблю ехать в этом дребезжащем виде транспорта, практически один на весь вагон. Свежий ветерок обдувает из всех открытых окон, прохожих раз-два и обчелся, город с утра какой-то чистый, спокойный, доброжелательный. Господи, хорошо-то как…
Кондуктор прервала мое наслаждение жизнью, объявив, что трамвай на десять минут заедет в парк. Скажи она это пару остановок назад, я бы пересел на что-то другое, но как говориться: «поздно доктор, я умер». Трамвайный парк, в стороне от всех остальных маршрутов, там не ходит ни один вид транспорта, кроме этой жестяной банки на колесах. До любой другой остановки автобуса, троллейбуса или такси, надо топать минимум минут двадцать. Настроение испортилось, но деваться некуда…
Остановка «Трамвайный парк» - это пустая заасфальтированная площадь, перечеркнутая нитками рельс, напротив въезда в эту колыбель трамваев. Длинная, высокая бетонная стена, конца и начала которой не видно ограждает парк от постороннего взгляда, и только ворота, за которыми рельсы, свиваются в причудливый узор, закованный в камень, прерывают ее протяженность. Ни деревца, ни кустика, несколько пучков чахлых цветов в автомобильных покрышках на проходной. Ощущение такое, что техника победила жизнь.
Солнце припекало, вот когда жалеешь, что живешь среди каменных джунглей. Все вокруг накалялось, через подошву кроссовок, я чувствовал, как асфальт жжет ноги. За моей спиной была спасительная тень.
Напротив царства трамваев, было царство мертвых, то есть кладбище.
Множество больших деревьев давно переплелись между собой ветками, создавая крышу, через которую даже случайный луч солнца не проникал вниз. Кладбище ниже уровня остановки, взгляд тонет в сырой тени вечного успокоения. Какие-то птицы то ли чирикают, то ли каркают, испуганно прислушиваясь к последствиям собственного своеволия. Низкий давно не крашеный решетчатый забор из тонких трубок, хлипкая защита этого сумеречного мира. И как не привлекала меня эта тень, несущая прохладу, идти туда я не собирался.
Казалось, я единственный живой человек, застрявший на ничейной полосе между двумя мирами. Я не трус, я одинокий путник, желающий избежать неприятных встреч.
- Извините. Где здесь ближайшая остановка автобуса?
От неожиданности я вздрогнул, и наверно бы выругался, но потерял дар речи, увидев ЕЕ. - Э-Э-Э - вырвалось у меня, обе руки одновременно махнули в разные стороны.
- Так далеко? - Женщина, была старше меня лет на десять, но я никогда в жизни не мечтал столкнуться с такой красотой. Высокая, фигура точеная, осанка королевы, толстая коса короной обвивает голову, глаза большие карие, ресницы длинные-длинные и губы яркие, цвета вишни в росе. Меня потянуло на поэзию: «Есть женщины в русских селеньях…», что там та-та, «…с походкой, со взглядом цариц…» Вот она – Некрасовская красавица: «…их разве слепой не заметит, а зрячий о них говорит».
Я не то слово "заметил", я продолжал что-то мычать. Как мельница махал руками, она меня не прерывала, она слушала. Наконец, я поймал свои руки, засунул в карманы как можно глубже и на мгновение перестал издавать бессмысленные звуки.
- А быстрее дойти можно? Я опаздываю, - понимающе улыбнулась она. Таких, как я, она встречает в день по десятку, привыкла.
- Да, но через кладбище, - странно, но это я произнес четко и ясно. Наверно, до этого мне мешали руки.
- Вы меня проводите? – она с мольбой взглянула на меня.
Нужно ли объяснять, что я был на вершине небытия. Я шел под руку с женщиной Мечты, которая доверила мне свою бесценную жизнь, свою неземную красоту. Я парил… пока мои глаза не увидели кладбищенскую калитку. «Можно пойти вдоль ограды» - мелькнула случайная мысль, но вдруг она решит, что я трус, и я промолчал.
- Здесь так тихо и спокойно, что бег внешнего мира кажется чужим и не нужным, – я молчал, возражение, как и подтверждение, сказанному, были неуместны.
- У тебя здесь есть кто-нибудь из родственников?
- Дед, - я запнулся, неуважительно как-то прозвучало, - дедушка.
Она остановилась, и поглядела на меня таким ласковым взглядом, что я начал таять, но ближайший крест, напомнил мне, что это не то место чтобы млеть от любви.
- Пойдем к нему, – попросила она.
- Я давно здесь не был, плохо помню место, - я пытался найти причину, чтобы не ходить. Кладбище - не бульвар для прогулок, тем более с такой красивой женщиной.
- Мы найдем, - пообещала она.
Я шел рядом с ней, подчиняясь ее скорости, ее желанию свернуть, я уже не представлял себя отдельно от нее. Я видел и ощущал окружающий мир, через нее. Я кого-то очень сильно любил, кому-то не верил, и поэтому был сильно обижен. Но самое главное, любовь, такая сильная, как грипп заразная, что у меня кружилась голова, дрожали колени, и странно тупо болела грудь. Мне хотелось орать во все горло: «Я люблю!»
- Мы пришли, - прервала она мои грезы.
Могила деда, ничем не отличалась от других: средне ухоженная; выцветшие искусственные цветы оставленные мамой в родительский день; фотография, на которой кроме тени ничего не видно; имя Матюшкин Александр Александрович; даты рождения и смерти.
- Ты его помнишь?
- Нет, он умер, когда мне было четыре года.
- Значит, он тебе ничего не рассказывал?
- Нет, мы жили в другом городе, он как-то приезжал к нам. Я только и запомнил, что он был в шляпе и с палочкой.
- Знаешь, кто здесь похоронен? – Соседняя могила без оградки, холмик и железный крест, ни имени, ни даты.
– Никто не знает. Мама иногда вырывала редкие сорняки и клала цветы на эту заброшенную могилу. На мой вопрос: «Зачем?» отвечала, что раз все забыли о человеке, кто-то посторонний должен за ней поухаживать.
- Значит, имени ты не знаешь? – Вкрадчивый тихий голос обвил меня, как удав жертву. Я оглянулся, увидел сумрачную пустоту, которая дышала обидой. Вспышка иступленной ярости столкнула меня в заброшенную могилу. Темно, тесно, сыро. Я задыхаюсь, а голос требует от меня назвать чье-то имя. Страх парализовал, я оцепенел, готовиться к смерти было не нужно, я понял, что уже умер. Разум возмущался, я понимал, что так не должно быть, что это возможно сон, но ущипнуть себя не мог, меня как будто зацементировали. Земля ссыпалась за воротник, забивала уши, нос, рот. И вдруг стало смешно, некстати вспомнилась песенка из мушкетеров: «осталось имя, только имя…». Ну что мне делать, если я не знаю имя? Умереть за имя! Трагикомедия какая-то. Не собираюсь я вот так сдаваться, я жить хочу, и я заорал во всю мощь своих легких, зовя на помощь: - Кла-ра-а-а!!!
Почему Клара? Я понимаю если: «Караул! Помогите! Пощадите!» Но никак не Клара, или я как тот попугай, слишком хорошо заучил урок?
Тьма стала мягкой, земля перестала давить грудь, воздух, наполненный утренней свежестью рванул в легкие, и я увидел свет…
… Мы любили друг друга. Очень сильно любили. Твой дед и я, мы жили друг другом, дышали в унисон, предугадывали желания друг друга. Мне было двадцать шесть, когда пьяный водитель сбил меня. Умирая, я испугалась, что он встретит другую, женится, дети пойдут, и Сашенька забудет меня. Забудет нашу любовь. Он говорил, что этого никогда не будет, что нет той силы, которая заставила бы его забыть меня. Что любовь наша, для него священна, что память нельзя просто так стереть, все равно что-то да останется, хотя бы имя. Он поклялся мне в последнюю минуту, что внуки его мое имя будут знать, а я не поверила ему. Он возьми и пошути: «Разбуди их посреди ночи, первое, что они скажут, это: «Клара». Я обиделась, зачем он смеется надо мной.
Сорок лет, моя любовь, мое неверие, и моя обида не отпускали меня. Сорок лет, я ждала тебя, ждала, только для того чтобы услышать свое имя...
- Эй, парень, ты долго там собираешься валяться? - спросили меня откуда-то сверху.- Эй, чего молчишь? Не дай, бог, помер со страха.
Я лежал ничком в яме, зарывшись лицом и руками в землю.
- Вылезай, давай, - мне протянули лопату, я выкарабкался наверх. – Вот пьяные попадают, я понимаю, - принюхиваясь ко мне, говорил рабочий, - но трезвым, да еще днем? Я ее час как выкопал, а ты уже свалиться умудрился, работу мою испортил. Вон как землю взрыхлил. Закопаться, что ли хотел? Лопату я забыл, если бы не лопата, долго бы тебе здесь сидеть пришлось, выходные ведь, на дачах все.
Я огляделся, яма на месте могилки Клары. Теперь я это знал.
- Зачем ее откапали?
- Так, ничейная, время вышло, вот и раскопали, другого теперь закопают. Кладбище, ведь это старое, теперь здесь редко кого хоронят, места нет. Вот бесхозные, старые могилы новые покойнички и заселяют – уходя, говорил рабочий.
Я зашел за ограду к деду, сел на лавочку. Мыслей не было, не понимал к чему отнести произошедшее со мной. Сколько сидел, кто его знает, только звук перекатывающего стекла привлек мое внимание. По дорожке плелся ворон, шаг сделает, пнет что-то, подбежит к месту остановки наклонится, потом опять пнет. Я пригляделся, пинал он бутылку из под водки, она когда останавливается, из нее остатки водки выливаются, вот он их и пьет.
Остановился он напротив меня, выпил очередной бульк, глянул мне прямо в глаза и, произнес так тоскливо, проникновенно, что у меня волосы на голове зашевелились: «Клара».
- Эх, дед, столько лет прошло, а вы все как в молодости, чувства свои проверяете, в любовь играете. А теперь горе свое заливаешь? Додумался же ты, внуками клясться. А если бы я не родился? А если бы ты мне вовремя имя ее не сказал? Да, еще неизвестно, как ты сам имя то помнишь, ведь ворон ты теперь, дед, максимум лет триста. Ну и замутили вы, с любовью своей…
Ворон искоса глянул на меня, мотнул головой, гаркнул во всю глотку «Кар!» И волоча по земле крылья, пьяно поплелся дальше, пинать бутылку.