Сливаясь с девственной природой, одна маленькая деревушка примостилась на косогоре. Крыши ее незатейливых, деревянных построек издалека можно было принять за естественные неровности ландшафта. Это было очень тихое местечко, жизнь которого протекала в спокойном, издавна сложившемся русле так, что ни природные катаклизмы, ни человеческое вмешательство не нарушало того спокойствия, которое окутывало ее словно покрывалом. Жители ее изо дня в день вставали с рассветом и до сумерек занимались своими делами насущными. Так же поступал и Илья Ильич, проведший всю свою сознательную жизнь в этой деревне, хоть и оставался для всего остального деревенского люда загадкой.
Этот теплый осенний день не был исключением. Илья Ильич проснулся на заре, трудился все время, не покладая рук, и лишь когда солнечный диск коснулся верхушек деревьев, оставил свою рутинную работу, решив погреться в его заходящих лучах. Он удобно устроился на крылечке, и приготовился наблюдать, как вечерняя мгла поглотит последний красно-золотой отблеск. Откуда-то из-под крыльца вынырнул черный, словно ночь, кот, потерся с минуту о руку старика, а затем запрыгнул к нему на колени, где, свернувшись калачиком, принялся что-то тихо урчать. Илья Ильич нежно потрепал его за ухо своей мозолистой ладонью, подумав: « Эх, Васька, Васька. Единственный ты мой друг и собеседник. Только ты меня и понимаешь» - на что кот, посмотрев на старика своими огромными зелеными глазами, заурчал еще громче, словно пытался ответить. Илья Ильич криво усмехнулся, и продолжил свои размышления уже в слух: « Хорошо тебе живется. Ты сам себе хозяин, гуляешь где хочешь, делаешь что душеньке угодно, и никто тебя не осудит, за то что ты, прожив жизнь, жены не завел, детей не нарожал, внуков не воспитал. Эх, Васька, если б ты только знал, как все соседские кумушки мне по вечерам на завалинке косточки перемалывают, что я не такой, а эдакий…старик полоумный, жизни не понимающий. А что сами то они о жизни знают? Как корову доить, да пироги печь? А, да ладно, Бог им судья». Илья Ильич как-то неопределенно махнул рукой и, прикрыв глаза, подставил лицо еще теплому осеннему ветерку, который игриво трепал его седые волосы. Так, какое то время, старик и кот нежились на солнышке, покуда сон не сморил их.
И снится Илье Ильичу будто он, в образе кота Васьки, притаился под крыльцом и пристально наблюдает за маленьким воробушком, который, проворно прыгая с кочки на кочку, собирает хлебные крошки, часом ранее рассыпанные здесь его хозяином. Васька уже плотно пообедал молоком, и потому следил за воробьем ни ради своего насыщения, а так для удовольствия. Во-первых, его интересовали забавные передвижения этого представителя птичьей породы, а во-вторых – поражала его неимоверная глупость. «Разве можно быть настолько бестолковым, - рассуждал Васька, - чтобы так близко подбираться к месту моего обитания. Неужели он не знает, что представляет собой желанную добычу для любого мало-мальски уважающего себя кота. Я бы на его месте, посиживал где-нибудь на дереве, поедая всяких разных букашек, да перелетая с ветки на ветку, любовался бы округой с высоты, распевал песни, да …» Здесь размышления Васьки были прерваны, появившемся на крыльце хозяином. Воробей, испугавшись, упорхнул куда-то, лишив Ваську удовольствия созерцания. Васька слышал, что хозяин устраивается на крыльце. Подумав минуту другую, он, приготовившись занять свою излюбленную позицию, вынырнул из-под крыльца. Приблизившись к Илье Ильичу ленивым, но полным достоинства шагом, он испросил разрешения, ласкаясь о руку, а затем, свернувшись на коленях калачиком, зажмурился от удовольствия. Хозяин потрепал его за ухо, и Васька подумал: «Как же я люблю такие минуты, когда тебя ласкает добрая рука, и пригревают нежные лучи». Васька посмотрел на хозяина, и заурчал, выказывая тем самым свое полное удовольствие.
Илья Ильич как всегда принялся рассуждать о чем-то, но Васька так привык к этому, что не особенно вслушивался в слова. Когда же краем уха все-таки уловил, что разговор идет о нем, и что это он, Васька, хорошо живет, то ему захотелось воскликнуть: «Ну, в пору хоть обидится. Это я то живу хорошо!? Я, которого угораздило родиться полностью черным без единого белого пятнышка? Я, которого ото всюду прогоняют, называя всякой нечестью? Я, в которого постоянно летят камни и, того и гляди, норовят угодить по хребту? Я живу хорошо!? Ну, уж нет, увольте. Я не согласен». Так Васька возмущался про себя, не слушая далее речь всего хозяина. Затем, придя к выводу, что такому большому человеку как Илья Ильич, никогда не понять его маленьких кошачьих проблем, успокоился, решил не трепать себе нервы за зря, а спокойно подремать, получая максимум удовольствия.
И сниться Ваське, будто он в образе воробья, устроившись на крыше, наблюдает за старым человеком и большим черным котом, принимающим на крыльце дома солнечную ванну. Убедившись, что эти двое не представляют для него ни какой угрозы, воробей спорхнул на землю. Передвигаясь по двору в поисках того, чем можно поживиться, воробей все ближе подбирался к крыльцу, которое всегда манило разнообразными крошками, составляющими основу его пищевого рациона. Он уже давно облюбовал этот дом, так как вся его ближайшая родня, предпочитала соседний курятник, который его совершенно не устраивал. «Там постоянно свалка и сутолока, - размышлял воробей, с каждым прыжком все приближаясь к ступеням, - за каждое зернышко приходится соревноваться с курами и целой сворой других пернатых, слетающихся со всех углов словно грифы на падаль. Нет, здесь лучше. Еды хватает, а довольного и сытого кота, всегда можно перехитрить». Так занятый собой воробей оказался на крыльце. Он не заметил, как Васька пристально наблюдает за ним своим зеленым глазом, не заметил он и того, как кот приготовился к прыжку, он только успел почувствовать крепкую хватку когтистых лап, в которых оказался.
Илья Ильич вздрогнул и открыл глаза. Он успел заметить, как последний золотой луч окончательно растворился в сумерках, как упорхнул с на ветку воробей, почувствовать как потягивается у него на коленях кот Васька, прежде чем теплый осенний ветерок, принес леденящее дыхание смерти, поджидающей за углом. . .