Эх, распилю!
(как мало нужно для счастья)
Трифон сидел на измене. Он сидел на измене, не потому, что по пьянке делал большие глупости, за которые ему было очень стыдно и за которые он потом долго раскаивался, и не потому, что вчера он сильно нафонфоронил. Нет. Он сидел на измене, из-за того, что ему вчера на пилораму привезли довольно таки редкостное по своим размерам бревно. Ему, старому пилорамщику со стажем, распиливать такие брёвна всегда доставляло истинное удовольствие, граничащее с непредсказуемой радостью и каким-то таким особым тонко трепещущим волнением. А перед тем, как его распилить, он всегда долго думал и волновался, "садясь" на эту самую, на измену…
А сегодня с утра, перед тем, как распилить бревно, Трифон пошел разогревать свой старый ветхозаветный телевизор. Его черно-белый "Рекорд" быстро давно уже не включался, первые признаки жизни он подавал только минут через двадцать после того, как воткнут вилку в розетку. Поэтому, что бы посмотреть любимые новости, Трифон обычно старался включать телевизор на двадцать минут раньше, коротая время в ожидании, когда как. Когда затягиваясь "Беломором" и о чем-нибудь думая, а когда - просто зевая и ковыряясь пальцем в ушах.
В этот раз в новостях должны были показать репортаж с соревнований по распиловке брёвен, Трифон этот репортаж никак не мог пропустить, так как сам был – пилорамщиком виртуозом.
По жизни Трифон был оптимистом. А оптимисты – это те люди, которые всегда видят плюсы. Он жил он по принципу: Боишься - не делай, делаешь - не бойся, а сделаешь – не жалей!
У него было всё, что нужно было для провинциальной жизни, всё - включая здоровье. Характер у Трифона был незаметный, как пепельница на столе, но с теплом. И ещё у него была какая-то такая внутренняя раскованность, граничащая с безответственностью, а иногда даже и сомнениями. – А вдруг ничего не получится? Всё это присутствовало в его характере, не смотря на то, что рамщик иногда был упрямый как трактор и прямой, как забор.
Но вот долгожданные двадцать минут прогревания телевизора кончились, и как только начался репортаж, всё его внимание было приковано к тому, как участники соревнования раскраивали брёвна.
- Нет! Не так! Да как же его вы разметили, олухи царя небесного, не тем концом повернули и сунули, смотри-ка, комель никак не могут найти, идиоты, да их к пилораме на километр нельзя подпускать, не то, что на соревнования! – в горячке стучал он себя ладошками по коленкам.
По телевизору участники соревнования распиливали бревно на время, а торопиться в этом деле было никак нельзя. И уж кто, кто, а Трифон знал это точно, ведь он на распиловке, как говориться – собаку съел. Репортаж быстро закончился, и раздосадованный Трифон жадно затянулся своим любимым горьким и ядовитым "Беломорканалом".
Громыхая вёдрами на старом коромысле, в дом вошла жена рамщика, и, уставившись на супруга, словно насквозь просветила его рентгеном.
- Ты что это сегодня волнуешься? Опять, наверное, редкостное бревно попалось? Опять сегодня напьёшься? – безошибочно угадала супруга попав своим домыслом прямо в десятку. - Совсем завернулся на своих нестандартных брёвнах! В беса тебя и в лешего. С тобой уже и в постели, кроме как о распиловке древесины, поговорить-то уже не о чем? Достал ты меня со своими брёвнами. Хоть бы о дочке спросил, как она там? А то уже вся заневестилась – ласково журила его супруга.
Она за долгие годы семейной жизни знала своего мужа насквозь, в такие моменты, стараясь сильно не огорчать его и не перечить.
Докурив папиросу, Трифон молча вышел из избы, и не спеша, направился к своей лесопилке.
На улице лаяла собака, ветер лай разносил, кукарекали петухи.
Придя на пилораму и по привычке закрутив усы, рамщык (так говорили в его местности) сел на это самое нестандартное бревно, и принялся ковырять его пальцем. Он ещё долго хитрыми и замысловатыми движениями пальцев его размерял, прикидывая в уме, как лучше положить и с чего начать. Долго вокруг него ходил, по-прежнему не слезая с измены. Потом курил последнюю перед распиловкой, менял и настраивал цепь для продольного пиления. А потом, как самурай, с диким криком – Эх, распилю! – махнув рукой, запускал пилораму.
Когда он пилил, его пальцы от напряжения дрожали, как гитарная струна.
И вот плотина прорвалась и работа пошла! Он зло смотрел бревну в переносицу.
- Плохой танцор – хороший отец! Как бы меня не занесло не туда? – от напряжения крутились в голове пилорамные мысли.
Рамщик находился на грани воплощения мечты в прямую реальность. Все его движения были быстрыми и точными, за много лет работы на пилораме до миллиметра выверенными. И вправду, это занятие доставляло ему истинное и огромнейшее удовольствие. Ему нравилось смотреть, как острая, с собственным углом заточки цепь, ровно идёт вдоль бревна, выбрасывая сырые, по особенному пахнувшие опилки, которые вылетали когда мелкой мукой, а когда на суках шли с завихлеватой такой стружкой.
Но вот бревно уже было толково распилено, на обрезные и необрезные доски, на тёс, горбыль и оболонки, всеми возможными тангенциальными, диагональными и радиальными способами. Всё то, что получилось с этого бревна, им было заботливо уложено в отдельную пачку, потом начинался подсчет выхода пиловочника.
- Девяносто процентов! – довольный рамщик ударял кулаком по доскам.
- Рекорд! Ёрш твою в доску! Меня бы кто пригласил на эти соревнования, я бы им там всем морды утёр! – брал Трифон бутылку "Экстры", специально заначенную именно для такого случая.
Не найдя глазами стакана, он долго вытирал рукавом банку из-под каких-то там мелких гаек, потом наливал туда водку, и занюхивая её свежими опилками, самодовольно так крякал – Эх, блин…!
- Распилил я брёвнышко, ра-а-аспилил…! – шел домой в присядку довольный пилорамщик.
И если бы в этот момент со стороны на него посмотрел несведущий и совсем далёкий от лесопилильный дел человек, он бы вполне принял Трифона за ненормального. Но Трифон был нормальным, нормальным и очень счастливым. Он сейчас жил именно этим моментом, и радовался тому, что у него всё получилось. Он был таким счастливым! И, о боже! Поневоле задумаешься – ведь как мало нужно человеку для счастья…?
Если вы захотите себе сделать приятное, – делайте…! Хочешь быть счастливым – будь им…!
Андрей Днепровский – Безбашенный.
2 ноября 2005г