Когда мне будет не много, не мало - целых 100 лет, я наконец-то наберусь наглости и пересмотрю всю свою жизнь. И тут же размытые голоса взлетели вверх. Встрепенулись мысли и стремглав бросились за голосами. Я медленно ползу по канату к самому краю бесцветного неба. Какое время года? Мои руки затекли от привычных и однообразных действий. Тепло ли мне, холодно ли, одета ли я? Бесплотная субстанция. Мне же 100 лет! Всего лишь 100! Когда-то этот канатик был совсем маленький, а у меня были сильные крепкие руки. Просто так лучше видно, просто так дальше видно, просто так – всегда есть цель. Прямо по курсу - жизнь, прямо по курсу – вечность, прямо по курсу – дорога. Мне всегда некогда было вращать головой. Сейчас я выше всех гор, я знаю, куда мне идти, только изредка я оглядываюсь, и меня ослепляет вспышка, но я ее ловлю и храню как фотографии. Некоторые отпечатки забыли меня, а я их. Но я все равно их храню. А вдруг когда-нибудь мы посмотрим друг на друга? Потускневшие, четкие, ускользающие, запоминающиеся, родные, чужие, новые, совместные... Фотографии все разные, но они видели и знали меня. Со мной они были в полной безопасности. А теперь я выбрасываю по одной на воздух, пусть догоняют меня. Пока они летят, смотрите. Может сумеете рассмотреть... меня или чарующий дождь, или же вас смутит множество глаз, смотрящих на меня... Но это всего лишь фото...
Потускневшее
Сощурьте глаза, иначе вы ничего не увидите. Слишком старый снимок. Темный-претемный фон – на весь снимок дремучий куст отцветшей сирени. Может июль, а может и август. Жгучее жаркое лето. Всего несколько светлых листьев, смотрящих в объектив с изнанки. Оказывается, бывает стена из листьев сирени. Ни одного соцветия – только темные и светлые листья. Свет и тень, тень и свет. Светлый силуэт девочки... Смеется... Видно только ее счастье – все зубы сразу... Вспышка...
- Посмотри на папу. Еще веселее. Что ты так хохочешь? Что ты... хочешь? – до сих пор слышу этот заботливый мужской голос... И слышу свой смех... Еще и еще... Голос изменился... Он далеко... Вскрик и падение... Девочка упала с велосипеда... Она смеется еще звонче. Фотография запечатлела счастье полета. Ей всего лишь 10 лет.
Ускользающее.
Это мистическое фото. Долго внимательно вглядываюсь в картинку и при этом вижу все время разное... То изображение теряется, то вновь появляется, оживает. Темный силуэт на снимке... Где это? То ли шахта, то ли метро... Силуэт оживает – красивый мужчина со светлыми волосами. Но я никогда уже не увижу его глаз... Здесь их невозможно разглядеть... Только легкая полуулыбка-полуусмешка. Нежные руки... Он падает... Но та же полуусмешка уже во мне... Чувствую, что теряю его. Не потеряла. Зафиксировала состояние его боли и падения... Эта фотография меняет свои очертания... Но она всегда со мной.
Вот ее другая ипостась... Сколько наглости в лице красавца – он прячет свой взгляд... Но мне не нужны глаза, чтобы различить эту наглость. Он снова падает, я держу его, но не хочу... Он сам цепляется за меня. Крепко... Ускользающую фотографию нельзя разорвать. Она не совсем в моем альбоме. Ее нет, это всего лишь декорации, ломающиеся и вновь возникающие. Без помощи – сами по себе.
Запоминающееся
Иногда кажется, что снимок врезается в вашу жизнь, настолько он красочен и ярок. Здесь не может быть неясности, снимок реально отразил один эпизод, который разросся в бесконечное действо. Море огней, все плывет и плывет... Красное и черное переплетается воедино, ощущение, что вокруг есть только эти цвета. Уууу... я вне границ – я растворилась, слилась со всеми огнями сразу, в сердце играет музыка, каждый звук вплетается паутинкой в глаза, нос, сердце, руки – на глазах слезы, во рту слюна. Приоткрываю глаза: вижу слаженность, вижу звук как один вздох, бегающий свет. Я на необычном концерте. Полное оцепенение. Сковала музыка. Меня. Эту девушку. Эти глаза. Всех сразу. Стоп. Движения в такт, глазам не нужен свет. Удар как сто молний сразу. Сколько прошло времени, с тех пор как я нырнула в музыку и в свет? Я никогда раньше не была в таком опьянении. На фотографии видно только одно – переплетение черного и красного и слышен стук моего сердца.
Родное
Что может быть роднее пути к себе? Примерно раз в год я люблю ходить по одной и той же тропе. Всего лишь для того, чтобы увидеть полуразрушенный дом. Это было как дом, но действительно не было домом. Покосившийся, убогий, но еще живой домишко, глаза-окна давно выколоты. Долгое время на внутренней стене дома висела картина – моя картина. Какая-то странноватая рысь в человеческом обличье по-мужски смотрит прямо с дерева. Я представляла, как в этот запущенный дом приходит разрушение в виде скучающих мальчишек, как они бросают взгляд на непонятный рисунок и начинают истязать рисунок с философской рысью. Постепенно дом приходил в негодность, так же как детство с трудом удерживает балки взрослости, а потом они просто летят, катятся подальше от детскости в каком бы то ни было виде. Долгое время рысь щадили, как будто боясь засунуть в глотку лапу, она же откусить может. Но вскоре остались покосившиеся стены с большими впадинами для глаз-окон. Тихий скрип – со мной говорит ветер. Такой мертвый, но не похороненный дом – как будто памятник прошлому. Вот именно здесь шел бесконечный дождь, было хмуро и тоскливо гитаре, которая пыталась успокоить дождь. Мне так хотелось выпить весь дождь, чтобы не осталось ни одной слезинки на траве, деревьях, листьях. И теперь мне так же хочется, чтобы взамен засухе всегда шел этот невзрачный унылый и такой родной ливень. И чтобы так же больно он стекал по моему лицу, и чтобы так же можно было плакать, помогая дождю омочить всех светлячков. А сейчас только глухой родной скрип – дом требует пить, а потому так жалобно подернут его рот.
Чужое
У вас была когда-то фотография, которую вы мечтаете выбросить? Да! Да! Она давно лишняя и чужая, но она обжигает глаза, манит и притягивает. И, я знаю, что на нее смотреть нельзя, понимаю, что уже несколько лет очерчиваю вокруг себя круг, ограждающий меня от нечисти. Вспоминаю, как в детстве боялась увидеть Вия, было страшно, но все равно, сильно пугаясь, продолжала смотреть. Примерно так же и с этим фото. Знаю, что буду смотреть на него бесконечно, потому что оно никогда меня не отпустит. Смотрю урывками: вижу только глаза, красивые голубые глаза наглого Вия, которые сожрали душу, своими щупальцами продолжают опутывать сердечко. Неяркий красноватый свет в комнате, страшный чужой человек придерживает свою голову руками. Я внимательно изучила жуткую фотографию: закрываю глаза, чтобы лучше рассмотреть на ней каждую мелочь. Вот виден край кровати. ЕГО кровати. Когда он спит, то шаманит себе новые жертвы. Аккуратно сложен его белый свитер, он всегда все делает медленно и тщательно, ведь так приятно лениться в чистоте. Предельная стерильность – к ней не стремятся. Даже в небрежной пряди светлых волос чувствуется закономерность – именно так и никак иначе... Хочу уснуть и забыть навсегда этот отпечаток на сердце, на душе, на лице.
Новое
Только что напечатанная фотография – она еще совсем свежа, с ней обращаешься особо осторожно, чтобы не вспугнуть притаившихся птиц на ней. Их не видно, но они есть. Я пока что вижу только одно – участливое лицо уставшего человека, но он смотрит на меня с интересом. В его глазах я читаю постоянную грусть. Я знаю, что он тверд и решителен. «Подожди, - хочется ему сказать, - не шевелись, а то ведь за тобой птицы. Я фотографирую тебя вместе с ними, ты их не видишь, но они будут с тобой на этом снимке. Серый дождливый день? Но ты ведь знаешь, что честнее и подлиннее может получиться снимок именно в такой день». Черно-белое кино. Но видно главное, и видно, что фотография совсем живая, потому что она еще не успела высохнуть.
Совместное.
Можно ли заснять полное единение? Теплое ровное дыхание? Можно. Некачественное фото, почти случайно оно попало ко мне. Я могла бы никогда его не увидеть, не увидеть себя и ее. Маленький человечек прижался ко мне щечкой. Щека к щеке. Ровное дыхание. Одинаковый взгляд. Маленькие и большие глаза смотрят почти одинаково. За бархатными ресничками проглядывают очертания сказок, полное доверие миру и множество птиц – без деления на останки. Мои же глаза полны тумана, каких-то непонятных дум, наполненных дурманом одиночества. Мы вместе – сближение утонченных миров. Разница лишь в том, что мои ресницы осыпаются как осенние листья, обнажая зеркальную поверхность глаз. Загляните в зеркало, там часть осколочного мира, осколки все еще соприкасаются и тихонько звенят, звенят, звенят... Вы спросите, какое же это единение? А не должно быть слияния маленького и большого. Большой не вынесет такой похожести. А маленькому тогда некуда будет идти. К тому же я всегда останавливаюсь на перекрестке и спрашиваю у нее:
-Куда ведешь? (усталость как потертое стекло трещит в голосе)
-В королевство! (уверенно трепещут реснички)
-Кривых зеркал? (змея-усмешка вплетается в улыбку)
-Ты что? Плохая ты... Я была веселая, в королевство вела. (горько-горько свисает слеза с ресничек... Сейчас упадет... Кап-кап)
-Давай руку. Я иду с тобой. Ты возьмешь меня? (Прозрачная слеза сначала вытекла, а потом вопросительно заглянула в мои глаза)
-Конечно, возьму. (Опять щека к щеке, обе мокрые, снова вместе, снова единение.)