Тере, Таллинн!

Ольга Чука
Дорога, опять дорога.
На этот раз меня ждала дорога в Эстонию, в Таллинн. Почти всегда, когда я уезжаю куда-то, за несколько дней до отъезда портится настроение, начинается тоска по месту, из которого уезжаю. И не важно – по собственному ли дому иль нет. Происходит это, быть может, оттого, что не люблю.… Нет, ненавижу расставания! Уже не помню, когда я собиралась куда-либо без сосущего чувства потери. Поездка же в Таллинн началась для меня сказочно, при абсолютном отсутствии пресловутой тоски. Я уезжала с лёгким сердцем и с предчувствием невероятного. Не знаю, предчувствие ли это было или моё страстное внутреннее желание, но, так или иначе, сказка началась ещё в поезде, как только он тронулся от перрона. Внезапно зазвонил мой сотовый:
- Ольга? – прозвучал незнакомый мужской голос
- Да.
- Вы помните некоего Леонида, с которым познакомились в Нью-Йорке?
- Да, помню (недоумённо)
- Ну, раз ты помнишь, то я тебя приглашаю в ресторан. Ты в каком вагоне?
- Ты не понял. Я еду уже как минут десять в таллиннском поезде в Эстонию.
- Потому и спрашиваю, в каком ты вагоне? Я сейчас за тобой зайду.
- ??!!
- Я тоже нахожусь в том же самом поезде!
- Ты?! Так ты же живёшь в Нью-Йорке! – тупила я, - Какой вагон, какой Таллинн?! Ничего не понимаю…
- Ну да, живу (смех в трубке), но сейчас из Москвы еду в Таллинн. Позвонил вам домой поздороваться, а мне сообщили, что ты отъезжаешь с Ленинградского в Эстонию. Так и я – тоже! Еду всего на сутки повидаться с братом, с которым не виделся тыщу лет. Так идём в ресторан?

Так началась моя поездка – началась со встречи с человеком, с которым познакомилась в Большом Яблоке, и который был одним из моих, почти невидимых, героев рассказов о Нью-Йорке. Ну, чем не рождественская история?
Мы замечательно посидели в вагоне-ресторане. Мой знакомый рассказал мне о Белле – ещё одном персонаже моего рассказа. Я услышала о том, что Белла, прочитав рассказ, расплакалась. Женщина, которая более тридцати лет не была на исторической родине, потому что боялась - вдруг, прочитала свою историю на одном из российских литературных сайтов! Зрелище не для слабонервных. Кто живёт в эмиграции безвыездно двадцать-тридцать лет – поймёт…

После ужина я вернулась в купе. Поезд и всё в поезде мне нравилось и вызывало умильную улыбку. Настроение было превосходное – до такой степени превосходное, что совершенно не хотелось спать. Я выходила в тамбур покурить и подолгу стояла у окна, глядя на проплывающие в темноте леса, деревни, города. И что-то мне открылось там, в качающемся мерно тамбуре, что-то очень важное и радостное, но я забыла, что. Я обязательно вспомню, надо только поместить себя в сходные обстоятельства и… я поймаю радость своего открытия. А пока…
Пока поезд прибыл на перрон таллиннского вокзала. Я вышла из вагона и не увидела свою подругу, к которой и отправилась в гости в столицу бывшей советской республики. Две другие столицы, к слову сказать, я посетила, как и многие советские граждане, ещё в прошлом веке. От поездок туда остались смутные, но светлые воспоминания – остроконечные не по-русски шпили башенных часов, узкие улочки, нездешняя речь и, конечно, «долгие дороги в дюнах», бесконечные, песчаные, прикрытые грибами сосен. Прибалтика стойко ассоциируется для меня и с советским фильмом «Мистер Икс», и с незабываемым тембром голоса Георга Отса. Чёрная, сверкающая блёстками маска, чёрная шапочка и скрипка раскачивались на цирковых качелях в моих воспоминаниях, как только я где-нибудь слышала слово «Прибалтика». Помните? «Цветы роняют лепестки на песок…» Никогда и нигде я больше не слышала такого бесподобного голоса! В далёкой южной стране, где мне пришлось прожить много лет, у меня была видеокассета с этим фильмом. Смотрела я фильм очень редко, потому что каждый раз, что слышала начало арии Мистера Икса, начинала тихо и долго плакать. В груди ныла и ныла зубная сердечная боль, в ушах начинали шуметь ветром сосны, и почему-то сразу вспоминалась мама.
Забегая вперёд, хочу сказать, что эстонцы не забыли своего кумира 50-тых - 70-х годов. По всему Таллинну к моменту моего приезда были развешены афиши премьеры нового мюзикла «Георг». Теперь – о нём, а раньше – с ним.… Не видела «вживую», но смотрела очень давно документальный фильм, уже после смерти певца, где была показана могила лучшего Мистера Икса Советского Союза. Она находится на Взморье, среди дюн и сосен – там, где и дОлжно находиться месту упокоения великого баритона. «Никто не знает, как мой путь одинок», - пел элегантный изгой в оперетте. Я не знаю, был ли путь самого Отса так же, как и его героя, одинок, но умереть в пятьдесят пять… это чего-нибудь да стоит.

Таллиннский перрон кипел минутными встречами и цветами. Я стояла, озираясь, в ожидании подруги и нисколько не нервничала – сама такая же. Потерянная. Кого бы, когда не встречала или не уезжала сама – везде опаздываю. Однажды, даже пришлось запрыгивать в поезд на ходу с огромным чемоданом. Сапог сапога, как известно, видит издалека. Ко мне подлетел мой нью-йоркский знакомый со всеми братьями и членами семьи. Он рассмешил меня своим внешним видом – кепочкой «а ля Шерлок Холмс» в исполнении Василия Ливанова и глухим английским пальто на одной внешней пуговице. Вероятно, он был одет по последней моде деловых нью-йоркских кварталов, что моему совершенно не деловому настроению не соответствовало. Я подавила неприличный смешок и покорно тронулась к выходу с перрона. Мне буквально всучили местный мобильный, и я позвонила подруге. Как я и предполагала, она была уже в дороге. Хотя, если бы она оказалась ещё дома или у тётушки в Пярну, я бы нисколько не удивилась. Мы подождали несколько минут и, почти к перрону, почти с визгом, влетело такси, из которого вывалилась взъерошенная подруга. У всех возникло такое чувство, что ехала она не в такси, а скакала аллюром на строптивой лошади. Как выяснилось позже, от её дома до вокзала было пятнадцать минут пешком, но ходить долго пешком нам ещё предстояло, так что «лихая» поездка на такси с его пятнадцатиминутным опозданием к прибытию поезда была вполне оправданна. Всё это настраивало на «беспокойный» шарм эстонского колорита, и моё сердце ещё раз радостно ёкнуло в предчувствии необыкновенного.

Я не буду рассказывать об обжираловке, которая ждала меня дома у моей подруги. Как и не поведаю о тех многочасовых разговорах, проведённых у камина в зале, из окна, во всю стену которого, открывался изумительный вид на черепичные таллиннские крыши. Я вспомню только о том, как в последнюю ночь моего пребывания в её доме, мы стояли, полураздетые, готовые ко сну, и пять минут заворожено наблюдали почти сюрреалистическую картинку – расположенный углом в том же доме зал судебных заседаний, ярко освещённый забытым светом: высокую спинку судейского кресла, скамью присяжных заседателей. Так и казалось, что сейчас в зал войдёт человек в судейской мантии, он наполнится зеваками и введут несчастного преступника. Почему-то всё это вызывало ассоциации не современных судов, а судов, которые заканчивались приговором к гильотине. Может, казалось так потому, что мы были в Таллинне, и было уже три часа ночи?

Наш спонтанный завтрак (приехала я в девять утра), за разговорами, плавно перешёл в обед и мог бы перейти в ужин, если бы, внезапно, мы не вспомнили о том, что Таллинн-то, собственно, я никогда ещё и не видела. Мы быстро собрались и пошагали в Старый Город – дом моей подруги находился так же близко к вокзалу, как и к Старому Таллинну. Вообще, у меня осталось впечатление, что всё в Таллинне близко. Мы прошли мимо знаменитой в советские времена гостиницы Виру, где неизменно останавливались партократы и функционеры рухнувшей империи. Увидели новостройки в стиле модерн, окружившие и поглотившие некогда суперсовременную Виру. Прошли небольшой парк, где навсегда застыл в шопеновской позе классик эстонской литературы Антон (ударение на «а») Хансен ТАммсаАре, написавший роман с романтичным названием «Правда и справедливость». И, наконец, вошли в Старый Город. Я не знаю, где происходили съёмки фильма «Город Мастеров» с юной Марианной Вертинской, но старый Таллинн постоянно напоминал мне это старое кино. Узкие, чистенькие, как будто игрушечные, улочки звездой расходились от главной Ратушной площади, название одной из которых – улица Круглого колодца – органично слилось для меня с такими названиями, как переулок Катарины, двор мастеров «Мейстритехоов», башня Длинный Герман или Старый Томас. Все эти названия ласкали и успокаивали слух. Чем-то тревожным отозвалось только название одной улицы – улицы ВЕнэ и оказалось, что в переводе это слово обозначает «Русская».
В затухающем уже к четырём часам дня свете мы вышли на небольшую площадь, где стояла кибитка, с которой девушка, одетая в средневековое платье и колпак, торговала сладкими орешками и каштанами. Слева от неё находилась картонная фигура средневекового горожанина с указателем ресторана, который впоследствии мы посетили. Но это случилось в другой день, и об этом я ещё расскажу, но в первый день.… Как точно выразилась моя подруга – материализовались голуби! Увидеть голубей, садящихся на руки, плечи, где-нибудь в Италии или Франции – явление обычное. Но тут, в зимнем Таллинне?! Рядом с кибиткой, освещённой в дрожащих сумерках только светом факелов, откуда ни возьмись – голуби, облепившие мою растерянную эстонку. «Это потому, что ты приехала!» - рассмеялась она. Мы двинулись дальше к небольшому ресторанчику, который находился недалеко от Ратушной площади. Ресторан назывался «Золотой поросёнок» и полностью оправдывал своё название, по крайней мере, вторую его часть. Ещё из Москвы я заказывала подруге национальную эстонскую кухню. В «Золотом поросёнке» потрескивали дрова в камине, тихо играла музыка. Обслуживал нас «горячий эстонский парень» в национальном костюме. Вначале, он был сдержан и неулыбчив, что целиком и полностью прошло к окончанию нашей трапезы. Он с удовольствием подходил к нам, спрашивая, не нужно ли чего ещё? Мы заказали столько, что даже самый пристрастный официант сменил бы гнев на милость. Довольные друг другом мы распрощались, унося домой в кулёчках и коробочках то, что недоели. А ели мы наивкуснейшие кусочки чёрного хлеба, запечённые в духовке, с чесноком, каму – муку в кефире, мульге пудер – кашу из картофеля и крупы, свиные рёбрышки с вертела с печёной картошкой и запивали всё это ароматнейшим кофе с булочками. Отступая немного от темы или, точнее, углубляясь в неё – в Старом Городе есть башня, которая называется Кик-ин-де-Кёк, что в переводе означает «Посмотри в кухню». Всё дело в том, что с верхних этажей башни в шестнадцатом веке были прекрасно видны не только тылы вражеских войск, осаждавших город, но и кухни таллиннских хозяек. Не правда ли, уютный город с уютными названиями?

При выходе из ресторана я увидела очаровательный маленький магазинчик изделий народного творчества. Конечно же, трудно было его не заметить, так как Старый Город просто пестрит магазинчиками такого типа. Хочу признаться в своей пагубной страсти – страсти к покупкам! Человек, имеющий несчастье оказаться со мной рядом в период шопингианы, по-моему, просто обязан меня возненавидеть! Моя подруга стойко держалась и делала вид, что продолжает хорошо ко мне относиться до дня моего отъезда. В последнем магазине она не выдержала и строго, по-военному, приказала мне немедленно положить на место очередную шапку для бани (к слову – баню я на дух не выношу!) и немедленно пойти домой собираться к поезду.

Но, слава богу, подруга имела, как и я, страсть к керамике. На следующее утро после моего приезда мы развернулись не на шутку на фабрике керамики, куда она отвезла меня, ликующую, на такси. Фабрика находилась на окраине города, недалеко от Таллиннского порта. Район, в котором она находилась, был, по словам подруги, криминогенным, в чём я убедилась, заметив на стене одного из домов разноцветное графитти: «***вая жизнь!» Да, дома там были однотипными, низкорослыми, и жизнь в них, судя по всему, соответствовала надписи на стене. Да и название – Копли - сильно смахивало на слово «копи», проще говоря – рудники. "Коппель" в переводе с эстонского означает «загончик для скота». Выбор городских названий поражал точностью ненавязчивого эстонского юмора. Люди, стоявшие около казино, у которого мы остановились, чтобы снять с карточки деньги, тоже были странными, что не понравилось даже таксисту. В лицах этих людей проскальзывал лёгкий налёт дебилизма и деградации. Кстати, о таксистах, с которыми так любит ездить моя подруга, она говорит: «Я ведь много общаюсь с таксистами, как ты знаешь, а поэтому - ЗНАЮ ЖИЗНЬ!»

Фабрика же порадовала нас огромным количеством совершенно потрясающей, ни на что не похожей эстонской керамики. Какое счастье, что я не приехала в Таллинн на машине, иначе скупила бы всё! Меня не перестаёт удивлять то, что какая-нибудь керамическая кошка, сделанная руками эстонского мастера, отличается по форме и содержанию от кошки, сделанной руками, например, русского мастера. Русские кошки более расхристанны, цвета их более сочны, а улыбки дурашливы. Эстонские кошки – менее расцвечены, более загадочны, есть в них что-то мистическое. Если они улыбаются, то сдержанно, тонко и задумчиво, как будто они знают что-то такое... древнее... что никогда не дано будет знать человеку.

Кто же они такие, художники по керамике? В один из вечеров мы набрели уже в темноте на мастерскую-магазинчик авторской керамики, недалеко от известной в Таллинне марцепанной – магазина, где продаются душистые разноцветные марцепаны, куда ещё девочкой бегала «подсластиться» моя подруга. Мастерская, куда мы вошли, была почти пуста. Только в углу её двое бородатых мужчин тихо переговаривались у монитора компьютера, и молодая, слегка помятая девушка возилась с какими-то коробками. Керамика, выставленная в магазине, являла собой странные абстракции и стоила очень недёшево. В какой-то момент девушка подошла к нам, и я почувствовала запах свежего перегара, что не помешало, а, может быть, и помогло ей очень мило и непосредственно пообщаться с нами. Она любовно рассказывала о каждой вещи, которую брала в руки. Любовно и как-то пофигистски одновременно, как будто всё, что выходило из-под её рук, не стоило особого труда для неё. Всё-таки, художники всего мира чем-то неуловимо похожи. А то, что она была художником своего дела, мы нисколько не сомневались, глядя на её «говорящую» керамику. Из мастерской мы вышли под впечатлением и с керамической фигурой «Спящего облака». А я продолжала испытывать чувство какой-то призрачности, ненастоящести всего того, что происходило вокруг. Мы брели дальше по улице и приостановились около красивого трёхэтажного здания с чугунными воротами, разглядывая необычное литьё. Когда мы отходили от здания, ворота приоткрылись, и из них выскользнул… Санта-Клаус. Подруга развернулась на сто восемьдесят градусов и поспешила ему наперерез. До Нового года оставалось больше месяца, и это был первый предвестник лучшего праздника года. Санта-Клаус сказал что-то по-эстонски, подруга весело рассмеялась и схватилась за его рукав. «Хватайся скорее и загадывай желание!», - обратилась она ко мне. Оказывается, Санта сам удивлялся тому, что так рано вышел в люди и, недоумённо улыбаясь, посоветовал нам, на всякий случай, схватиться за его рукав на счастье – а, вдруг, сбудется?

Боже! «Американские дядюшки», материализованные голуби, полупьяные керамические гении, удивлённые Санта-Клаусы – какие ещё волшебства ждали меня в этом сказочном городе?


Продолжение следует.