Слышишь?.. Что-то тихо звенит в высоковольтных проводах с поливинилхлоридной изоляцией, в телевизионных антеннах, в крашеных волосах прохожих, в пробившихся сквозь асфальт, но замерзших по осени листьях одуванчика, в прозрачных паутинках, летевших от всего этого, но зацепившихся за все это… Слушай – это стих ветра. Да, того самого ветра, который стучал по ночам в твое окно на последнем этаже, но плюнул и ушел, ветра, который здоровался с тобой каждый раз, когда подъезд выпускал тебя в узкую свободу улицы имени кого-то, кто наизусть помнил все стихи ветра, пока не умер… Да какая разница, кто умер – стих, ветер, или тот, кто помнил? Ведь на самом деле у ветра только один стих, просто он очень длинный и перегруженный звуками всего длинного и тонкого, запахами всего терпкого и незнакомого и деепричастными оборотами и наворотами… Ведь на самом деле это тот самый ветер, самый талантливый ветер, тот, что дует в твоей голове и меняется вместе с именами и временами, когда все то, что раньше пряталось за тонким цветным льдом намеков, пишется открытым текстом, и очередной поезд – очередная стрела очередного цвета – насквозь прошивает открытый текст внеочередной песни, и все эти очереди оставляют открытые раны в открытом тексте, но кого это, собственно?.. И ты кричишь: меня, меня это, собственно, волнует, это меня штормит от всепроникающего ветра, я больше не хочу, не хочу летать, и не могу ходить, ведь пилить крылья – это всегда очень больно!.. Но этот твой крик – кого он, собственно?.. Он заглушается тихим звоном ветра, декламирующего стихи, да это просто в ушах звенит, и ты проснешься и подумаешь: что за дурь мне снится в последнее время, но ветер, тот самый ветер, который только что перестал стучать в твое окно, он мог бы ответить тебе: вот потому и дурь, что время – последнее. Вспомни, сколько времени было убито тобой за жизнь, за ночь… За что? И оно – мстит. Время, убитое, но не умершее, приходит к тебе в снах, чтобы попытаться убедить тебя не убивать его дальше, а днем тебя пытается убедить ветер, читающий стихи, ведь время и ветер – одной крови. Ветер читает стихи, он кричит тебе: зачем ты бродишь по этим узким улицам с мертвыми именами, что ты хочешь услышать в эхе, разбуженном твоими шагами, от которой правды ты хочешь здесь отгородиться закрытыми глазами, и темными очками, и нервными руками, и черными словами на ложном языке?.. Смотри, уходит твой поезд, приходит твое время, выходит твое терпение и все, что там у них еще есть… Игра… Огонь… И тает воск свечи, гремят слова-ключи, летит над городом луна, и вслед за осенью зима, на очень тонкие слова звеня, порвутся провода, и будет ветер пить вино, и все давно предрешено… Чего ты хочешь, ты, что берешь один и тот же ржавый нож, чтобы пилить крылья, и убивать время, и резать хлеб, чего? Ты ласково смотришь только на одно существо – на кошку, которую когда-то кто-то нарисовал над твоим столом – друг? подруга? враг? кошка? художник? Ты не вспомнишь. Не придумаешь. И больше никогда не уснешь. Днем. Не опустишься. Дном. Не вспыхнешь. Огнем. На все это – махнем? Бред. Это просто бред, навеянный книгами сумасшедших правдорубов, песнями бывших КГБешников, троллейбусной давкой, университетской ненужностью, плохими сигаретами, сломанными светофорами, душами убитого времени, стихами гениального ветра и звоном в ушах. Ну вот опять… Слышишь?.. Тихий звон опять подбирается к разноцветным проводам, пробившимся сквозь прически прохожих листьям одуванчика, пожелтевшим страницам глиняных табличек, твоим взглядам, бежавшим от всего этого, но зацепившимся за все это… Слушай – это стих ветер.
P.S. Да, тот самый…