Тревожные сны
(зачем снятся сны…?)
Марата давно уже доставали армейские сны, точнее той части, где он проходил срочную службу, и после которой, прошло уже много времени.
Было дело, ему снилось что-то другое, или вообще ничего не снилось, но шли годы, и армия снова и снова накрывала его по ночам волнами новых воспоминаний, а когда этот кошмарный сон достигал своего пика, своего апогея, Марат вскакивал среди ночи с кровати весь в холодном поту и громко кричал, чем будил свою рядом спящую, сопящую и ненаглядную половину.
- Ну, чего ты не спишь-то? Опять армия снилась? И я, наверное, скоро вместе с тобой и с твоей армией, похоже, с ума сойду… - тяжело вздыхала жена. – Неужто и вправду, «там было сладко»? Ведь ты же не воевал вовсе? Может быть, что-нибудь делал не так, ну, например, ружьё неправильно держал? - попыталась она расположить, успокоить и разговорить мужа, заранее зная его ответную реакцию.
- Не воевал! Не воевал! Да что ты вообще в службе-то понимаешь?! По-твоему, что, обязательно воевать надо?! Да?! А ты там была?! А!? Ты хоть одну сосну в тайге завалила?! Лежишь тут, понимаешь ли, разглагольствуешь! Было бы там хорошо, тогда и сны бы хорошие снились! А так всё одно и тоже! Одно и то же! Опять меня в армию забирают и забирают! Забирают и забирают! Забирают и забирают… - возмущался Марат, начав в темноте на ощупь искать сигареты.
- В армию – при-зы-ва-ют… - шепотом нараспев, на ухо ему протянула супруга.
- Может быть, кого призывают, а меня забрали прямо из дома. Наряд милиции приехал… и замели! И всё! И вернулось нас таких едва половина! И войны не было! И военная прокуратура потом ещё пятнадцать лет таскала и душу всю вымотала! Ты, у опера на допросе хоть раз-то была?! А?! Он тебе хоть раз бумажки со стола в морду кидал!? А!? Вот лежи и молчи! А то опять скажешь, что ты меня в армию не посылала! Ты на себя посмотри? Ты то, что делала, пока я кирзовые сапоги таскал, да сосны валил?! Ублажала, поди мужиков тут, направо и налево?!
Для жены Марата такие слова были хуже всякой обиды, и она разразилась слезами в подушку.
- Ыыы..! Ыы..! - ревела супруга, отвернувшись зубами к стене. - И в чем же мы бабы перед вами-то виноватые, что нас в армию не забирают? Ждёшь вас, ждешь? А вы, свиньи неблагородные, совсем это не цените! Вот ты, пойди и скажи Президенту, что бы он закон о воинской обязанности поменял! Мы и детей рожать будем, да ещё и в армии служить! Служил ты, видно не так, неправильно, поэтому, наверное, и таскала тебя прокуратура! - ревела крокодильими слезами супруга.
- Ну, всё, хватит истерики! Посмотрел бы на тебя, как бы ты там правильно… отслужила! – опять огрызнулся Марат и таким трёхэтажным матом завернул на свою благоверную, что таких слов, наверное, никакая белая бумага не стерпит и никакое золотое перо просто не выдержит.
- Слышишь? Марат? А может тебе того, к врачу, а? Может у тебя в армии, в голове вывих какой произошел? А доктор тебе голову на место поставит. А? - теперь уже почти перестала плакать жена, воспылав надеждой, что может быть, скоро всё образумится.
- Может быть, и поставит… – ответил Марат и снова откинулся на подушку.
Он долго отходил от этого тяжелого сна, и что бы отвлечься, стал сопоставлять цвета по видам материальных ценностей.
- Как так? - думал он. - Сахар и соль – белая смерь, а водка и лес – зелёные друзья. А тормоз - ведь тоже механизм, но он почему-то представлялся ему строго лилового цвета. Так, незаметно для себя Марат стал засыпать, но сонные мысли в его голове снова были перебиты армейскими.
Ещё дед у Марата был военный, и, тыча пальцем, всегда говорил, что хватит де в нашей семье сачковать и уклоняться от армии, что каждый мужик должен пройти весь этот путь от сих, и до сих! Тыкал он в стол указательным пальцем, показывая, откуда и докуда должен пройти путь каждый мужик. А Марат ничего не хотел проходить, ни оттуда, и ни досюда. Он просто хотел жить и всё, без всех этих экстримов, за что неоднократно и был бит во время выполнения священного долга перед Родиной, лишен некоторых зубов, и проливал кровь, правда, в основном носом.
В армии его, почему-то сильно недолюбливал старший прапорщик по фамилии Громобой, и особенно, когда напивался, да и остальным Москвичам от него тоже всегда доставалось. Москвичей почему-то в армии тогда не любили.
- Ну что, бандерлоги! Равняйся – смир-рно! Смотрите у меня сегодня скоты! Что б всё было «пучком» и без всяких там ваших ***нюшек, а то в прошлый раз сосны прямо по снегу пиляли, не огребали деревья до самой земли, пеньки потом по три метра после вас были! - орал прапорщик выше своего роста.
Потом он подал команду: – «За-а-мри!», и с вытянутым кулаком неожиданно шел аккуратно вдоль строя, и если же чья-нибудь рожа хоть чуть выступала за воображаемую прямую линию, она тут же нарывалась на железный кулак командира. (В царской армии это называлось зуботычина). А после были его, Громобоевы речевки. Ох, и любил же он их слушать, прямо как на концерте, да ещё по несколько раз за ночь.
- «Нет мне Родины дороже, только веником по роже…!» – до утра дружно ревел на все голоса стройбатовский взвод.
- Скотыыыы!!! Совсем у меня нюх потеряли…! Я вас научу, как Россию любить! Почто служить не хотите, почто не хотите выполнять священный долг перед Родиной? Эх, будь моя воля, я бы вас в хвост и в гриву…! – ураганом бушевал прапорщик.
А веники он сильно любил, но это было тогда, когда он уже сильно перепивал. Вениками он тогда, специально впрок запасался, машину целую привозил. Наверное, нужно было ему хоть чем-нибудь развлекаться в этой глуши, старому прапорщику и Ленинградцу.
- Взвод!!! - орал он, с пьяным надрывным фальцетом в голосе, едва держась на ногах. - Раняйсь – смирррна!!! Гру-у-удь – впр-рёд!!! Жопинг – на-а-а-зад!!! Дневальный! Ве-еники – ко мне!!! Рэз – двэ!
Так он с ними и шел, с вениками вдоль строя, сверля войска своим испепеляющим взглядом. - Я вас научу, сукины дети, как жизнь полюбить, а то служба смотрю, мёдом каждому кажется! - продолжал он выводить свои собственноручные заключения. - Военный строитель ефрейтор Иванов! Ты кем на гражданке был?! А?! Признавайся!!! Сукин ты сын! – ревел на перепуганного ефрейтора прапорщик.
- Слесарем, товарищ прапорщик! - отвечал ему Иванов.
- Ах ты, скотина! Ах ты – слесарюга поганый!!! - орал на него Громобой, и бил по морде веником до тех пор, пока в его твёрдой руке от веника совсем ничего не останется, ни единой соломинки.
Так было со всеми шоферюгами, слесарюгами и прочими военными строителями. А иногда он выводил какого-нибудь солдата на лестницу, надевал перчатку и для разрядки напряжения давал ему в морду, и тот бедолага отправлялся знакомиться со ступеньками в более близком ракурсе.
И в этом сне Марата снова, в его тридцать восемь, забрал наряд милиции прямо из дома в ту же самую часть. Мол, служил он тогда плохо и надо ему переслужить... Там был опять тот же прапорщик, а впереди те же два года, и опять его жене было ждать две зимы и две весны…
- Наверное, в этот раз она меня хоть и дождётся, но точно с кем-нибудь мне изменит – бредил во сне снова Марат. - Изменит с её неженатым и неслужившим одноклассником.
И Марат стал представлять себе, тот самый момент, когда она ему уже изменяет. В первый раз, всё ещё немного стесняясь, но, уже переступив через эту черту верности, и вот она уже переступила, решилась…! …а он в тайге снова пилит и пилит из последних сил тупой бензопилой лес, считая до дембеля дни, а тарахтеть ему ещё до него, как медному котелку. А одноклассник к жене приходит и приходит, и всё чаще и чаще, а она всё больше распаляется и расходится, и никак не объяснишь это никакому военному командованию.
Марат опять дёрнулся, но тут уже закричала жена, и стала бить его по лицу ладошкой. Марат снова проснулся, открыл глаза… Он весь был в холодном поту.
- Марат! Сегодня мы с тобой вместе пойдём к невропатологу или психиатру, я так больше жить не могу! У меня такое ощущение, что я служила вместе с тобой! – рыдала и трясла его за плечи супруга.
- Ладно, пойдём – сонно, и как бы смирившись со сказанным приговором, покорно ответил Марат.
В районной поликлинике никакой очереди в кабинет врача не было, жена Марата постучала в дверь и первой вошла… вместе с мужем.
За столом у окна сидел пожилой невропатолог и перелистывал какие-то медицинские бумаги. Он оторвал взгляд и кивнул супругам на кушетку, что стояла вдоль стены кабинета. Наверное, такие семейные пары он видел не в первый раз, поэтому сразу с порога спросил:
- На что жалуетесь?
- Да вот доктор, сны мужа замучили, прямо не знаю, что делать? По ночам то кричит, то бьет какого-то прапорщика, весь потный становится, и меня всё пытает, что делала мол, пока он там был, и чем занималась? - высказывала жалобы супруга Марата.
- Тюрьма? Горячие точки? Стройбат? – равнодушно спросил доктор, прокалывая супругов своим опытным взглядом.
- Стройбат… – ответила ему супруга Марата, пораженная такими тонкими знаниями медицинской науки.
- Да-а-а… - протянул врач и принялся, поправляя пенсне, то подносить, то относить от глаз Марата резиновый молоточек. - Стройбат…, знаете, это совсем плохо.
- Почему, доктор…?
- Потому, что после него «башню» срывает, и сны очень тревожные снятся… - продолжал пояснять доктор.
Потом он стал стучать молоточком по коленкам Марата, а один раз стукнул по коленной чашечке и жене, от чего нога у неё сильно дёрнулась и высоко подпрыгнула вверх.
- Нервы-с у вас, дорогая моя, нервы-с, вам подлечиться бы надобно-с? – спокойным и чуть вопросительным голосом произнёс доктор. - Сейчас я что-нибудь выпишу вашему мужу, а вы попытайтесь как-то отвлечь его от всего этого дела. Хобби ему придумайте, что ли, или же съездите куда-нибудь, отдохните, а потом посмотрим, что там у нас будет дальше.
- А вы сами-то не желаете подлечиться? – снова спросил он жену Марата, но, не услышав ответа, переключил внимание на пациента.
Врач снова упёрся в Марата насквозь проникающим взглядом и задумчиво вдруг спросил: - Скажите, пожалуйста, мне голубчик? А сколько времени прошло с того момента, как вы отслужили…? – не отводя взгляда, внимательно продолжал смотреть доктор в глаза больного играя в руке никелированным молоточком.
- Двадцать лет уж минуло с тех пор… - за Марата неуверенно сказала жена.
- И что, до сих пор… снится…?
- Да, снится она ему – проклятая, снится…
Врач продолжал крутить молоточек в ладошке…
- А у меня тридцать… Прошло… - уже как бы самому себе сказал врач и стал нервно вертеть ещё быстрей молоточек, думая теперь о чем-то о своём.
- И что, доктор? - удивлённо переспросила его супруга Марата.
- И все эти тридцать лет….! Она мне каждый день, сниться! Зараза!!! - закричал врач, в негодовании зашвырнув молоточек в самый дальний угол своего кабинета.
Андрей Днепровский – Безбашенный.
23 марта 2004г