Это не я придумал. Это люди так говорят. Вот едет Оля в маршрутке, ей должны передать сдачу. Невнимательный пассажир спрашивает:
- Кому?
- Да вон, той девушке с лошадиным лицом, - отвечает другой и неизменно тыкает пальцем в сторону Олиного лошадиного лица. Оля нахмурится, крепко сожмёт узкие губы и сделает вид, что не заметила реплики. Она сделает вид, будто это не про неё. Буд-то она не знает, что у неё лошадиное лицо!
Её отец, Георгий Петрович Наливайко, пятидесятидвухлетний инженер на пенсии любит подшутить над дочерью:
- Насыпь ей овса, - говорит жене, и начинает ржать.
Оля ненавидит овсяную кашу, также её раздражает, когда по телевизору показывают соревнования по конкуру.
- Дочка, зырь быстрее! – кричит её добрый отец из другой комнаты, - «Кубок мэра» начался!
К отцу Оля относится нормально, она знает, что папа так шутит, любя.
Зеркала Оля не любит. Зеркала не умеют врать. Она избегает встречи с ними. Если поутру ей встретится зеркало, день под откос. На восьмое марта папа подарил ей зеркальце с ручкой в виде морского конька.
- Смотри лошадка, - сказал папа, улыбнулся, лукаво скосил взгляд и обратился к жене, - да, Марька?
Подслеповатая Мария Васильевна, пятидесятипятилетняя домохозяйка со стажем, рассеяно улыбнётся и ответит, дескать, да, какая прелесть! А сама дальше - месить пухлое жёлтое тесто. Она отмахнёт мучной рукой сбившуюся прядь и на виске останется полоска белой муки, как след несбывшихся надежд. Оля тоскливо посмотрит на мать и пойдёт в ванную комнату рыдать. Она будет ненавистно смотреть в зеркальный шкафчик, скалить зубы и глотать солёные, (и ей стыдно себе признаться) такие вкусные слёзы.
Её дантист, подруга матери, Надежда Васильевна Кокарева только восхищается Олиной челюстью.
- Какой прикус, - довольно произносила она и блестела глазами, как алкоголик после опохмелки, - какие зубки, прямо, как у маленькой лошадки!
Оля ненавидела зубных врачей. Она не боялась всяких свёрл, дрелей и скальпелей. Она просто ненавидела врачей. Она не любила, когда на неё смотрят. А ещё хуже - разглядывают.
- Как ты могла родить меня такой? – как-то заявила Оля, раздосадованная выпускным вечером в школе. По всей видимости, что-то там сорвалось. Она выпятила свою лошадиную челюсть. Сжала руки в кулачки и стала колотить по столу. Даже мука на столе встрепенулась, как снежок в метель. Мария Васильевна виновато улыбнулась, поправила свои подкрашенные волосы и фальшиво сказала:
- Ты у меня самая красивая в Москве!
Врать Мария Васильевна никогда не умела.
- Как, как?! – вмешался Олин отец, Георгий Петрович Наливайко, - это была случайность! Сама будто не знаешь, как дети получаются? Это, как в мире животных, - говорит, - трям-тарарам и уже жеребёнок вылазит.
Он заржал. Мария Васильевна потупила взгляд. Её даже в пятьдесят пять лет стыдили такие разговоры. Она всякий такой раз робко просила мужа выключить свет, пряталась под одеяло, да ещё жмурила глаза и старалась не произносить и звука. Она пыталась представить себя маленькой мышкой, на которую напал огромный котяра. Как-то раз она разжмурила один глаз и в летних, ватных сумерках увидела напряжённое лицо мужа. Он кряхтел, как старикашка на Потёмкинской лестнице, вытянул губы в трубочку и зажал кончик языка между зубов. На кота Георгий Петрович не шибко походил. Да и Мария Васильевна слабо тянула на маленькую мышку, её вес давно перешагнул центнер. Её напряжённый муженёк весил приблизительно в два раза меньше. Впрочем, нападения огромного кота на мышку происходили не чаще раза в пол года, даже в юные годы. Рождение девушки с лошадиным лицом, в самом деле, казалось случайностью.
Было бы несправедливостью, говорить об Оле, как о фатальной неудачнице. Она хоть и глотала порой слёзы в ванной комнате, но при этом явила собой главного бухгалтера крупной лакокрасочной фирмы в свои двадцать четыре года. А это вам не сопли по асфальту размазывать, должен я сказать! Даже поклонники были у нашей девушки с лошадиным лицом. Но не было любви. О, любовь, сколько слёз выпито за тебя! Никто Оле не нравился. Нет, был один (даже два), но ей казалось, что они не замечают её или даже презирают за лошадиную внешность. Оле постоянно казалось, что они намекают на это. Один постоянно что-то талдычит о скачках. Другой так невзначай спрашивает:
- Оленька, а вы бывали на ипподроме?
- Ах ты жокей драный! – впервые в жизни выругнулась Оля, и с любовью было покончено.
Как-то я узнал, что мой товарищ по команде связался с этой самой Оленькой. Я спросил его:
- Киря, на чёрта она тебе сдалась? Она же того…. – и сам кошу взглядом.
- Ты же знаешь, - ответил он, - мне нравятся девушки с лошадиными лицами.
- Это я знаю, - говорю, - но всё равно берегись...
Через две недели я встретил его печальным и немного нервным.
- Мы разошлись, - сказал мой товарищ.
- А что так? – спрашиваю.
- У неё слишком цепкая хватка, - говорит и скалит зубы. А я замечаю, как-то странно у него дёргается правое веко.
Оле не спалось. Она хотела было сходить в ванную, поплакать, пожалеть себя, а может даже покончить жизнью. Но вставать было лень. В постели было тепло и уютно. За окошком, мерцая неоном, падал мартовский снежок. По потолку, как брошенные странники слонялись уличные тени. За фанерной стеной неожиданно заскрипела родительская кровать. И больше ни слова, ни писка. По заснеженной дороге тихо шабуршали машины. Под эту незамысловатую мелодию Оленька уснула.
И приснилось ей, что она, как Пенелопа Крус. Она и есть Пенелопа Крус. Та самая. Бывшая жена Тома Круза. И фамилия у неё не мужья, только помятая, как многие думают, а своя собственная. Её прадедушка Дон Крус – костяная нога, был пиратом испанских морей. Наводил тихий ужас на всяких там америкашек, япошек и Сашу Ермолаева, подлеца какого свет не видывал, любителя скачек и ипподромов. Дон Крус – костяная нога одним взмахом сабли сделал из подлеца Ермолаева женщину, да ещё заставил делать всякие гадости. Да, Оля, как Пенелопа Крус, с таким же лицом. Все её любят и поклоняются. С таким же утиным носом до нижней губы…. Как утконос? – подумала Оля во сне, - я как утконос? Да не бывать этому! Никогда я не буду утконосом! Не дождётесь, уж лучше быть девушкой с лошадиным лицом, чем Пенелопой Крус, утконосом или ещё хуже курицей! Нет, не бывать этому!
Утром Ольга решительно проснулась. Накрасила губы и отправилась на охоту. Предстоял тяжёлый день….
19,20 февраля (как будто 1920 год!) 2006.