Жара...

Михаил Румянцев
Жара…
медленно движется воздух…
густой…
случайные взгляды посетителей лишены интереса и через несколько метров от места своего рождения расплываются туманом, оседают на пол…
под ноги…
некоторые сотрудники аккуратно обходят их, другие походя пронзают каблуком, обрывая мучения, и очень не хочется задумываться над тем, кто милосерден больше.
Сквозь противотанковые заслоны вялого воздуха иногда с огромными потерями прорывается ветер. Он заигрывает со шторами и взахлеб рассказывает о том, как он летал над рекой, как шелестел камышом и рогозом, как трепал мокрые волосы русалок и купающихся девушек, как вышвыривал обратно на берег закинутые было рыбаками снасти, и о многом еще он успевает рассказать, а в доказательство вываливает совершенно невозможные здесь, среди раскаленных стен и плавящегося асфальта, запахи – запах реки, аромат мокрых волос, горьковатую дымную струйку прибрежного костерка, дух влажной свободы и сокровенного движения, привкус жизни…
Эти запахи живут очень недолго, а ты ловишь их, впитываешь до последней молекулы, до темноты в глазах и до судорожно сжатых от невозможности в этой, такой близкой и до смерти далекой жизни участвовать кулаков, ты выбит из жизни на девять рабочих часов…
С тоской смотрящий на тебя компьютер уже очень плохо работает, но зато очень хорошо греет кабинет, и ты готов за это разнести его в пыль… а он ведь не плохой…
В мозгах зреет безумие…
Улыбки окружающих превращаются в оскалы…
Едва слышимый треск принтера за стеной теперь представляется отбойным молотком…
Череп крошится, крошится, крошится… КРУШИТЬ!!
Крушить все и вся, выкинуть монитор в окно и самому - следом, в брызгах стекла и кровавой крошке, в ненавистный мягкий асфальт и дальше, дальше…
Ты идешь и умываешься, долго ожидая холодной воды, суицидально-экзистенциальные мысли отступают на время, прячутся в темных закоулках души, в уголках глаз, в телефонных звонках. Они вернутся. Скоро…
Скоро закат. Через шесть часов. Доживем ли? Дожить бы…
Тучи с севера, ветер с запада – где они? Живы ли? Без них солнце совсем распоясалось, возомнило себя главным самым в небе…
Ящик пуст. Писем ноль. Лишь клочки старых конвертов да мечты об абсолютном нуле. Мороженное не спасет. Не спасет даже смерть. И ты никогда не найдешь письмо в пустом конверте, чтобы там ни говорили Васильев и Пелевин.
Дожить бы до вечера…
А там…
И тогда…
Добежать до реки, с обрыва – в прозрачные волны, мгновенье полета и – вот она, прохлада, она ждала тебя весь день, а ты летишь ей навстречу, раскинув руки для объятий, и – на глубину, в густо-зеленый подводный вечер, гладишь какую-то обалдевшую от нежности ракушку, и в вихре щекотных пузырьков выныриваешь, ложишься на воду и даешь ей увлечь тебя… да какая разница куда? Ведь ты совсем забыл, что завтра снова на работу, ты совсем не помнишь день…