Уличная зарисовка
Прогуливаюсь утром улицей Герцль в старой части Ашкелона. Здесь всегда можно увидеть что-нибудь интересное. Уже много лет наша мэрия обещает превратить эту деловую и торговую часть старого города в приличное место, опровергающее прилипшее к нему название «Тегеран-43». Реставрация идёт, но черепашьими шагами и силами предпринимателей, желающих занять пока не поздно благоприятное место под солнцем в таком, хоть и старом, но оживлённом месте города.
На всем протяжении улицы каждый день, как грибы после дождя, вырастают новые бутики, магазинчики, продуктовые и промтоварные прилавки. Они дружно завлекают горожан, прибывших сюда по делам, яркими вывесками, светлыми, вполне современными помещениями, призывным оформлением витрин внутри и снаружи.
Всё это великолепие слабо вяжется с обшарпанными одноэтажными разновысокими древними строениями, старинной барачной архитектуры времён подмандатной Палестины, к которым они прилепились и в которые вписались.
На узкой проезжей части тьма машин , движение в одну сторону по сантиметру в минуту.Все гудят, требуя проезд.
Из стоящего в пробке грузовичка высовывается рыжая голова с красной веснущатой физиономией:
- Юра! Слыш! Шалом! Сколько я тебе должен за ограбление по-итальянски?
На минуту шум затихает, прохожие оборачиваются в недоумении...
Через секунду всё возвращается на круги своя - грузовичок просто застрял в пробке напротив проката видео кассет.
На углу на вынесенном из соседнего дома невысоком стульчике сидит старый марроканский еврей, в европейском сером костюме с кипой на густых седых волосах. Перед ним на картонных ящиках в прозрачных пластмассовых коробочках выложены ярко красные помидоры, спелый зелёный виноград, перья чищенного зеленого лука, дыня, персики.
Несмотря на древний облик улицы и обилие торговых точек, таких торговцев – одиночек вижу здесь впервые. Дедуля, видимо, надеется найти случайных покупателей на свой товар, активно расхваливая его всем проходящим и торопящимся по делам горожанам.
- А коль тари! А коль маток!Ло якар! Всё свежее! Всё сладкое! Не дорого! - не устаёт он без конца повторять.
Ему безралично, что вокруг полно овощных магазинов и базар, наконец, за углом.
Когда я возвращаюсь, картина в корне меняется, дедуля живо и охотно общается с подошедшими израильтянами, с удовольствием жующими сладкие сочные персики , «не отходя от кассы». А незадачливый продавец, отчаявшись продать выставленный товар, угощает всех подряд, кто проходит мимо. Судя по всему, он доволен собственной щедростью.
- Кхи, ялда, бевакаша, бли кесеф, таим! Бери, девочка, пожалуйста, даром,без денег,вкусно!..
Прохожу ещё квартал, рядом с ювелирным магазинчиком у двери сидит мужчина неопределённых лет с хронической небритостью на лице. Вижу его ежедневно уже несколько лет в одной и той же позе в любую погоду, даже в хамсин. На груди у него вывешена табличка: «Помогите больному раком». Иногда помогают. Большую часть времени он сидит в полудрёме, а когда видит знакомых, весело и оживлённо общается с ними по-русски, забыв о своей миссии.
Выхожу на мидрахов,( для не израильтян, так у нас в Израиле называется пешеходная часть торговой улицы). Рядом с большим фирменным магазином «Машбир», пожилой мужчина играет на аккордеоне песни военных лет. По всей Герцля несётся незабытая мелодия солдатского вальса: «Ночь коротка, спят облака...», кое-кто из прохожих подпевает.
Поднимаюсь вверх по мидрахов, подвижный, невысокий тоже седой мужчина и тоже в кипе,
размахивает руками и привлекает к себе внимание прохожих по-русски:
- Женщина, подойдите. У вас есть несколько минут? Я прочту вам свои стихи, совершенно бесплатно. Рядом с ним на скамейке стопочкой лежат изданные книжки его стихов.
Смущенно сетую на недостаток времени и привычку слушать и читать стихи в более спокойной и интимной обстановке.
- Вы таких стихов ещё не слышали, уверяю вас,- всё больше распаляясь, продолжает энергично настаивать мужичок.
Неуверенно произношу: « Слышала, слышала...» и вспоминаю, что действительно слышала его в помещении театра «Менора», где читали стихи ашкелонские поэты. Читал он в тот вечер очень много, в положенное время не укладывался, о чём ему тактично напоминали организаторы вечера. Мол, дай ещё кому-то возможность выступить.
Стихи были длинные и не очень хорошие, но искренние и трогательные, о войне, о еврейских судьбах, о пережитом и вызывали сочувствие. Но прослушать это всё опять с начала?! Каюсь, но у меня не хватило бы ни сил, ни времени.
- Эх, вы!- машет поэт безнадёжно рукой,- Читаете Цветаеву, Пастернака... разве у них болела душа за нас,евреев, - слышу у себя за спиной его досадливое ворчание, а потом обращенное уже к новому потенциальному слушателю: « Женщина, женщина, вы таких стихов нигде не услышите, настоящая поэзия. Никто об евреях так не пишет! Ну, что же вы!..»
Его настойчивый голос заглушают звуки мандолины, проникновенно звучит мелодия романса «Гори, гори, моя звезда...», её сменяет ностальгическое "что-то замерло всё до рассвета.."
Это напротив неугомонного суетливого поэта расположился молодой симпатичный парень, виртуозно играющий на мандолине. Он играет здесь каждый день на одном и том же месте. Когда я впервые его увидела на мидрахов, он был в тёмных очках, скрывавших, видимо, его смущение.
Сегодня тёмных очков на глазах нет. У его ног лежит открытый футляр, куда крайне редко падают ожидаемые и честно заработанные монеты. Грустно...