Бывают такие дни, когда всё идёт наперекосяк, и уже с самого утра понимаешь, что лучше ничем не заниматься – только хуже будет. Если такое случается в будни, то волей-неволей приходится бежать на работу, вливаясь в потоки таких же граждан, спешащих в свои конторы, и все неудачи и напасти как бы размазываются на окружающих. Если же это случается в выходной, да ещё и в апрельский выходной, когда моросит дождик, а затянутое до самого горизонта низкими тёмными облаками небо, не обещает ничего хорошего, то появляется ощущение осады. Будто ты остался один в крепости, а несметные полчища врагов расположились табором под самыми крепостными стенами. В ожидании приказа идти на штурм, они слоняются между кучками соратников, жгут костры, готовят пищу, что-то едят, дремлют и поглядывают недобрым взглядом в твою сторону.
Именно такое ощущение было у Николая, специально приехавшего ещё в пятницу вечером на дачу, чтобы поработать. Дети давно выросли, и освободиться от семейных дел в выходные, дабы дописать аналитическую справку, которая должна непременно лечь на стол шефа в понедельник, ему не составляло особого труда. Однако ноутбук всё субботнее утро так и оставался в одиночестве.
Николай прошёл на веранду проверить своё любимое место. В углу стояло плетёное кресло, где ему лучше всего работалось. Было прохладно и тихо. Окружавшие дачу кусты и деревья ещё не укрылись листвой, а земля выглядела пустынной. Ну что же, ничего не будет отвлекать. Николай начал готовить своё «гнездышко» - принёс большой плед, термос с кофе, сигареты и ноутбук. Однако зажигалка наотрез отказывалась служить светлым силам. В поисках её замены он добрался до старого письменного стола, годами хранившего давно забытые вещи. На дне одного из его ящиков Николай обнаружил старый брелок в форме двух вишенок. Краска на них почти стёрлась, а остатки потускнели, а вот воспоминания, навеянные их видом, вспыхнули с удивительной силой.
«Страна несостоявшейся весны» - вспомнилась фраза его молодости, и грустная улыбка едва тронула губы. Лет двадцать назад, когда он, подающий надежды инженер и безотказный сотрудник, частенько бывал в командировках на юге. Тогда их министерство часто планировало строительство на черноморском побережье и Кубани. Начальники отделов уезжали туда в мае-июне, руководители лабораторий в июле-августе, директора заводов и главков оставляли за собой бархатный сезон для ревизий и проверок. Николаю же доставалось всё оставшееся время, когда по московским меркам было преддверие весны. Отсутствие снега и приезжих, неторопливые дожди и удивительная тишина всегда навевали на него состояние покоя и умиротворения, эдакой предвесенней дрёмы. Бывало, что за несколько месяцев южной зимы не выпадало ни одного дождя. Поэтому впечатление несостоявшейся весны накрепко связалось с этим благодатным краем.
Один из больших проектов прокладки трубопровода, проходившего через казачьи станицы, буквально породнил его с семьёй, где он снимал комнату наездами на протяжении нескольких лет. Гостиниц в округе не было, и ему, как инженеру, руководство дозволяло жить отдельно от рабочих, что ютились в вагончиках. Казачья семья, приютившая его, насчитывала более двадцати человек. Это были пять хат, огороженных одним забором и ведущих одно хозяйство. Во главе была баба Стеша и четверо её женатых сыновей. Взрослые весь день работали, а детвора была под присмотром бабки. Она была высокой сухой и очень подвижной. Ей было за семьдесят, но она гордилась, что ещё могла сама закинуть на чердак мешок кукурузы. Во всём соблюдала порядок и чистоту. Никому не давала спуску, при случае и старшему сыну могла дать подзатыльник, и лишь перед красавцем котом Тимофеем её сердце не могло устоять. Когда всё многочисленное семейство усаживалось за длинный стол ужинать, во главе его, на коленях у бабки Стеши устраивался Тимофей. Всю трапезу бабка почти ничего не ела, строго поглядывая на собравшихся, и кормила с руки кота.
Как-то в конце января на одном из таких семейных застолий Николай увидел Галю. Студентка третьего курса Ростовского университета приехала на каникулы. Крупная, рослая, с огромными чёрными глазами, пышной грудью и причёской она просто пылала здоровьем и неподдельно женской красотой. Скорее всего, эта казачка не пользовалась косметикой, из-за чего всегда выглядела одинаково. Одинаково привлекательно. Причем она не скрывала этого, а то и дело подтрунивала над мужчинами. Это не выглядело кокетством или вызовом. Это было превосходством. Одного лукавого взгляда этих жгучих глаз было достаточно, чтобы взволновать любого мужчину. А переход традиционного барьера знакомства к общению на равных занимал у девушки несколько секунд. С Николаем это вышло очень просто. Будто давнему знакомому она, шутя, сказала, обращаясь через стол:
– Хочешь спеть мне «Очи чёрные»?
Он чуть не поперхнулся тогда, но чья-то увесистая рука похлопала его по спине так, что он едва не клюнул в свою тарелку. А сосед, один из бабкиных сыновей, шепнул ему на ухо:
– Не тушуйся, Мыкола, язычок у неё острый, но девка она правильная, работящая. Наша…
Господи, сколько же лет этот брелок, подаренный ему когда-то Галкой, пролежал в столе. Едва Николай взял его в руки, как воспоминания нахлынули на него волной, унося в то далекое время. Дремавшие где-то в потаённых уголках памяти события, ожили, заполняя собой все его чувства. Как от доброго заряда спиртного, о котором мужчины с горечью говорят – он то меня и сгубил, Николая повело. Чтобы не упасть, он опёрся рукой о край стола и неуклюже плюхнулся в старое кресло. Придя в себя через несколько секунд, он укоризненно прошептал:
- Ну, ты даешь, старик!
- Что, испугался?
Голос был удивительно знакомым и звучал рядом. Напротив него, в другом потёртом кресле сидела женщина. Не стоило вглядываться в её черты, чтобы узнать её. Это была та самая Галка. Годы не изменили её облик, она будто вышла из того времени.
- Привет, но откуда…
- Ты и в правду такой забывчивый или притворяешься.
- А что я забыл?
- Что стоит тебе взять в руки мой брелок, как я приду.
Мысль, что он пьян, спит, находится под гипнозом разом промелькнули и исчезли, как несостоятельные. Галка была настолько реальной, что он ощущал её запах, видел едва приметную дырочку на мочке уха, слышал, как скрипнуло кресло, когда она откинулась назад, чуть наклонив голову и снисходительно улыбаясь. Нет, даже не это было главным. Николай почувствовал, как заколотилось его сердце, ощутившее рядом ту, что так волновала его когда-то.
- Это так неожиданно…
Ему захотелось коснуться её, вдохнуть запах её тела, уткнуться лицом в её волосы. Вдыхать и наслаждаться её ароматом. Обнимать её!
- Да обними же меня, милый. Иди ко мне скорее!
Она призывно протянула к нему руки, а глаза смотрели куда-то внутрь него. Она видела его желание. Ему представилось, будто она взяла в руки маленький уголёк его желания и поднесла к лицу. Не боясь обжечься, она держала некоторое время его на ладони перед глазами, пытаясь что-то прочесть по его мерцающим огонькам. Николаю стало не по себе, это была часть его души. Потаённая часть, давно и надолго укрытая им в тайных закоулках сознания.
- Хотел забыть меня? Спрятать решил, глупенький. Нет, вижу, что помнишь.
И она легонько подула на едва тлевший уголёк. Тот отозвался неясным свечением, которое все ярче и ярче стало вспыхивать и охватывать его душу. Стрельнув на Николая озорными глазами, Галка подула сильнее. Одновременно он увидел, как на её ладони вспыхнуло яркое алое пламя, а сам почувствовал неудержимое желание овладеть ею.
Он даже не осознавал, как кинулся к ней, срывая одним движением одежду. Как подхватил на руки, увлекая к кровати. Как стал яростно покрывать поцелуями её упругое извивающееся под его ласками тело. Их объятия были жаркими и стремительными, а в голове звучал целый цыганский хор, исполняющий с надрывом, яростно ту самую песню «Очи чёрные». Перед его глазами мелькали веером цветастые цыганские юбки, отплясывающие цыганочку белозубые красавцы в красных рубахах и близко-близко Галкино лицо, с прикрытыми в сладострастном порыве глазами. Ещё он видел её шикарные чёрные волосы, разметавшиеся по подушке и белым плечам. И нежную грудь, колыхавшуюся в такт его движениям. Когда цыганский хор поднял до небывалой высоты фразу … знать, увидел Вас я в недобрый час… они оба застонали.
Лежа рядом с Галкой, Николай никак не мог унять свое сердце. Оно всё продолжало и продолжало колотиться. Несколько минут спустя он понял, что это не от физической встряски, это от восторга. Его душа ликовала. От неожиданной ли встречи, от удивительной близости или от какой-то щенячьей радости. Да он и не пытался сейчас это осознать, он только прислушивался к той тайной радости, вырвавшейся на свободу из глубин души его. Она бродила по всему телу, эхом отражаясь от каких-то препятствий, но не затихала, а множилась.
- Да ты ли это? – не удержался Николай, вглядываясь в её лицо.
- Аль не признал меня, милый? Да ни с кем и никогда ты такого не испытывал. Уж я-то знаю.
- Твоя правда. Ни с кем…
Он даже не пытался вспоминать и сравнивать. Он знал, что это так. Тут он услышал, как она смеётся.
- Ты чего?
- Вспомнила, как ты однажды сказал – странные вы люди.
- Это когда?
- Когда узнал, что у нас в доме не было заварочного чайника.
Тут и он вспомнил, как однажды после работы и обильного ужина, он по московской привычке попросил чаю. А у них ни заварки, ни чайника отродясь не было. Ни в одном доме. Они пило молоко, квас, самогонку и компоты. Компотов готовили великое множество, целые ряды полок в погребах – клубничные, малиновые, грушевые, сливовые, яблочные и ещё Бог знает какие. Да – с листочками, травками, ягодками… Ох, и мастерица была бабка Стеша. Он осёкся.
- Слушай, а как баба Стеша?
- Да что ей будет-то. Они с котом Тимофеем не разлей вода.
- П-передавай привет ей.
Галка взорвалась таким смехом, что он остолбенел. А её просто колотило. Она во весь голос так хохотала, что вены на шее вздулись канатами. Кулаки сжимали и рвали простыню, а стройное тело изгибалось в судорожных конвульсиях.
- Эй, ты чего? – нерешительно спросил Николай.
- Я представила, как передам ей твой привет.
Глотая окончания, едва смогла выговорить Галка. Она с трудом сдерживала приступы смеха, прикрывая рот ладонью. Слёзы скатывались по её щекам, а лицо было таким счастливым, что он тоже начал улыбаться, а потом и его разобрал смех. Стало невыносимо смешно, и он начал смеяться, раскачиваясь и мотая головой из стороны в сторону. Как в далеком детстве, когда они с пацанами точно также могли взахлеб смеяться от ерунды, вытирая тыльной стороной ладони и нос и глаза.
- А помнишь…
Он резко остановился, не договорив, будто с размаха наткнулся на стену. Рядом никого не было. Он всё ещё всхлипывал и улыбался как-то по инерции, а сознание лихорадочно пыталось объяснить происходящее. Что это с ним?
Озираясь, Николай всматривался в окружающие предметы, пытаясь найти какие-то зацепки. Ничего. Ни намека. Минут десять он уговаривал себя, что ему всё приснилось. Это был просто сон, весенний сон. Недостаток витаминов, защитная реакция организма на стрессы и нервную перегрузку на работе. Машинально схватив попавшуюся откуда-то под руки зажигалку, он вышел на веранду и закурил. Ноутбук укоризненно поглядывал на него, напоминая о долге. Стоявший рядом термос казался ледяным.
Вдруг он вспомнил брелок с двумя вишенками. Интересно, ведь он абсолютно забыл о нём. А это действительно Галка подарила ему его как-то перед отъездом. Однажды она рассказывала Николаю, как у них хорошо весной, когда всё расцветает. А он всё подшучивал над ней, что, мол, сочиняет, не может такого быть, чтобы эти деревья сгибались под тяжестью созревших вишен или яблок. Тогда она протянула ему этот брелок и сказала – «Захочешь увидеть, сожми его в ладони».
Николай попытался вспомнить, когда он в последний раз видел в столе этот брелок. Но так и не смог припомнить, не было этого никогда. За все прошедшие годы. И ещё одного он не мог себе никак объяснить – почему краска на брелке была почти стёрта. Не выцвела, а именно стёрлась. Будто он не раз пользовался этим ключом, чтобы побывать в той стране несостоявшейся весны.