Дерсу и тигр
Га-цзун, пожилой тигр, медленной поступью старожила шел по тайге. Он шел величественно, время от времени поводил головой в стороны, принюхивался и привычно ухмылялся в усы. Величественность вошла у него в привычку. Га-цзун не очень-то мечтал быть замеченным. Более того, такое понятие как экзибиционизм тиграм в принципе незнакомо. Дичи не полагается видеть повелителя леса вплоть до последнего прыжка. Речь шла о самодисциплине, подобной кошачьей привычки к чистоплотности. Га-цзун думал о последнем кабане, убитым им неделю назад в дубовом логе. Жирен был кабан и глуп, подпустил Га-цзуна на три метра. Прыжка вполсилы хватило. И этакий дуралей чуть ли не в главу стада метил! Га-цзун попытался снова ухмыльнуться и расхотел. Голод, проклятый голод напомнил о себе. Годы брали своё, не тот прыжок, не та скорость, только опытом, способностью подкрасться к самой добыче кормился Га-цзун. Еще немного, и придется разнообразить свой стол человечиной.
В людях, как и все тигры, Га-цзун разбирался неплохо. Самыми противными врагами были китайцы. Одной шкуры им было мало. Они ели тигров, не брезгуя даже самыми неудобоваримыми косточками. Причем называли всевозможные порошки из мяса, печени, кишок и костей тигра лекарствами. Лекарства продавались в Китае за большие деньги. Съесть китайца даже здоровому тигру, легко способному прокормиться самой обычной дичью в голодное время года, за грех не считалось. Чем больше китайцев съешь, тем больше гарантии, что, убив тебя, они фактически потом съедят мясо своих соплеменников, ставшее плотью и кожей тигра. Много китайцев шаталось по тайге, искали золото, женьшень, собирали папоротник. Отдельные приходили в тайгу с ружьями в поисках тигра, но жадность брала вверх. Отвлечется охотник ради корня женьшеня, положит ружьишко в сторону, тут его и возьмет Га-цзун. Еще были корейцы, но их по повадкам и по вкусу отличить от китайцев сложно. Тигры предпочитали в мелочи не вдаваться.
Несколько лучше были русские. Тигров они не ели, но из-за шкуры могли убить. Наглые были русские. Некоторые ходили на тигров с рогатиной, будто тигр не хозяин тайги, а мишка косолапый. Коварны были русские пришельцы. Тигр умен, прямо на рогатину как медведь и в гневе не прыгнет. Так эти пошляки до чего додумались? Встретит мужик в тайге тигра и начнет оскорблять всем своим видом и словом, а рогатину за спиной спрячет. Прыгнет тигр, мужику того и надо, выставит рогатину вперед, ногой задний конец в землю упрет, и конец тигру. Тигр не куропатка, траекторию полета изменить не может. С русскими, как с особо чуждыми пришельцами, многие тигры предпочитали не тягаться. Следили издали, пытались зайти со спины и чаще всего предпочитали будто ненароком отстать. Тайга, дела, сами понимаете.
Коренные обитатели тайги – удэгейцы – пользовались любовью тигров. Удэгейцы предпочитали на тигров сами не нападать. При встрече они низко кланялись, объясняли, что тайга их общий дом, вели себя почтительно и экологично. У тигров выработалась особая традиция – пока молод и полон сил, удэгейцев лучше не кушать. Только на старости лет совсем изголодавшийся тигр позволял себе съест склонившегося в почтительном поклоне удэгейца. А пока молод - ухмыляйся им в усы при встрече и поддерживай веру в пользу хорошего добрососедства.
Га-цзун неприятно поежился от нового приступа голода, и ему безумно захотелось встретить на своем пути удэгейца. Он повел носом, но запаха охотничьего костра не учуял. Ладно, силенка еще есть, постараюсь обойтись кабаном или китайцем, почем-то с тоской подумал Га-цзун и важно пошел дальше по тайге.
Встретить удэгейца Га-цзуну удалось только через три дня, когда желудок окончательно подвело от голода, а обида на собственную неловкость при охоте на кабанов заставила прекратить горделиво ухмыляться в усы. Какая-то группа людей шла вниз по распадку, от следов небольших сапог явно ощущался запах удэгейца. В другое время Га-цзун пошел бы за группой исключительно ради проверки. Тратить силы на долгое преследование тигру гордость не позволяет. Волчье это дело гнать изюбря километр за километром. Дунул ветерок, и Га-цзун приободрился. Группа явно сидела в нескольких сотнях метрах от Га-цзуна. Дымок от костра, запах еловых веток, словом, все признаки дневного привала, не свойственного настоящим охотникам. А, может, они и ружья забыли прихватить, подумал Га-цзун и улыбнулся уже более легко и расслаблено.
На полянке над распадком расположилась странная группа людей. Большинство было одето в казачью форму, истрепанную от непрерывных шатаний по тайге. Заплечные мешки выцвели от солнца. Сапоги истоптанные, старые. Бороды плохо расчесаны. Лица загорелые и грубые. Диссонансом неряшливой картине были только аккуратно смазанные винтовки военного образца и полные патронташи на поясах. Обычный охотник ружьишко берет старенькое, дешевое, много патронов таскать ленится и мешок за плечами имеет легонький. Зачем ему затрудняться? Спи у костра, тайга накормит, рыбу в ручьях хоть рубашкой лови. Ходит охотник налегке сколько ему надо, ночует где придется, ест сколько влезет и доволен. Нет, у костра отдыхали люди особенные. Тигр незаметно преодолел несколько сот метров, залег под огромной сосной и внимательно рассматривал группу, щурясь от удовольствия. Оригинальный народ, таких в тайге часто не встретишь. Тигр представил себя со стороны и немедленно зевнул для достоинства. Не должен хозяин тайги позволять себе проявлять избыточное любопытство к праздношатающимся. Сороки увидят, настрекочут всякие байки, мол, тигр под деревом с глупым видом посторонних рассматривал.
Один из группы выделялся своей особой, дорогой формой и какими-то, напоминающими крупные щепки, дополнениями на плечах. Тигр впервые видел погоны, и никак не мог понять их назначение. На шее у важного пришельца висел ремешок, спадавший на грудь, на груди болтался странный предмет из двух трубок, соединенных между собой, а концы трубок были украшены стеклом. С одной стороны виднелись крупные стекла, а с другой, если тщательно приглядеться, можно заметить пару маленьких. Ох, и странное украшение, подумал тигр, совсем не походит на бусы удегейских женщин. И он снова зевнул для важности. Бусы к съедобным частям человека не относились, интересоваться всякими глупыми стекляшками больше подобало сорокам и воронам.
Костер на полянке уже разгорелся. Казаки весело подшучивали друг над другом. Кто-то уже резал куски вяленой оленины, а еще один казак достал большие кружки и несколько сухарей, по одному на члена группы. Старший в форме, со странным украшением на груди лениво подошел к костру и громко сказал:
«Дерсу, пора чайник кипятит»
Из-за спины большого казака показался маленький и невидимый до этого момента удегеец:
«Сейчас, Нацальник. Моя ходить быстро, однако».
В руках Дерсу держал огромный, медный чайник. Дерсу обожал большое, торжественное, чуть ли не солнечное изделие, сам вызвался его чистить и берег как зеницу ока. Между ним и чайником на весь поход установилась непонятная, языческая, духовная связь. Иногда Дерсу разговаривал с чайником – если твоя закипать медленно, моя шибко злиться будет. Казаки посмеивались, но старались виду не подавать. Всем было понятно. Дерсу мечтал получить чайник в подарок после похода. Небось, будет приманивать удегеек блеском меди, шутили казаки. Арсеньев смущался, уже давно решил подарить чайник Дерсу по окончанию экспедиции и просил казаков помолчать, мол, грешно смеяться над простой, человеческой мечтой. Дерсу одинок, сумеет приманить себе новую жену блеском чайника и жалованием за экспедицию, так радоваться надо, а не подсмеиваться. Действительно, такой большой чайник ни в русских избах, ни в удегейских становищах никто не имел. Даже в лавках заезжих купцов подобные чайники никто не видел.
Дерсу быстро пошел к распадку, не подозревая о притаившимся в засаде тигре. Га-цзун поднялся и пошел к ручью, пытаясь описать большой полукруг и зайти к Дерсу со спины. Не удалось. Хорошим охотником был Дерсу Узала, непонятным инстинктом он ощутил приближение тигра и быстро развернулся. Тигр застыл, прикидывая нужное расстояние для прыжка, весь достоинство и благородство.
«Не убивай, Хозяин Леса», - быстро, по-удегейски затараторил Дерсу. – «Моя везде ходить, твоя везде ходить. Тебе удачи в охоте, ты сильный, кабана везде найдешь. Я – мирный. Хочешь ружье с плеча сниму и рядом положу?»
Дерсу положил ружьё и начал отвешивать поклоны. Тигр сглотнул слюну и напряг лапы. Он медленно придвинулся на расстояние прыжка и застыл на месте, подгибая и напружинивая задние лапы. Услышав странные речи Дерсу, казаки поднялись и стали спускаться вниз. Ближайший казак находился уже в метрах пятидесяти и держал грозную винтовку в руках, направив её ствол безо всякого почтения прямо в сторону Га-цзуна. Для порядка тигр негромко зарычал и отступил на несколько шагов. Речь Дерсу и поклоны ускорились. Казаки прибавили в движении, некоторые уже не стеснялись целиться в Га-цзуна и быстро переговаривались самым непочтительным тоном. Спас Га-цзуна важный «Нацальник». Арсеньев взглянул на Дерсу и тигра, сделал знак рукой и восхищенно заметил:
«Какое единение с природой! Какое тонкое понимание мира животных! И смотрите – тигр понимает и удаляется».
Га-цзун сделал еще шаг назад. Речь Арсеньева он не понял, но общий смысл уловил. Ух, стрелять не будут! Но руки, руки где, гады, держат! Прямо у курка. Собрав волю и чувство достоинства, тигр многозначительно зарычал:
«В дурную компанию ты попал, Дерсу. Недостойно ведешь себя».
«Извини, хозяин, извини», - быстро затараторил Дерсу и потерял чувство осторожности. Инстинкт самосохранения заставлял не терять ружьё из виду, но после прямого упрека нервы Дерсу не выдержали. Он забыл про ружьё и сосредоточился на поклонах. – «Они меня не обижают, они патроны дарить, чаем поить».
Перемену настроения Дерсу тигр уловил мгновенно. Ух, кажется, удалось пронять, подумал Га-цзун и инстинктивно сделал полшага вперед. Столь же инстинктивно один из казаков передёрнул затвор. Га-цзун передумал и начал отходить несколько быстрее, продолжая рычать:
«В дурную компанию попал. Плохую тропу выбрал».
«Какая есть, хозяин. Извини, извини, извини старого Дерсу. Нацальник тропу выбирать, моя только проводник, однако», - Дерсу болтал без умолку и кланялся со скоростью синички, быстро-быстро собирающей мелких червячков после дождя. Он уже сам не соображал, что нёс, и опомнился только, когда тигр слился с зарослями кустарника между деревьев и исчез в глубине леса.
Чай пили долго, обсуждая повадки тигров и сожалея о приказе Арсеньева не стрелять в зверя. Каждый из казаков мечтал привезти в станицу редкую шкуру, но приказ есть приказ, а Арсеньев был строг – надо уважать традиции местного населения, особенно, собственного проводника. Конечно, тигр – зверь редкий, но, если он пытается напасть, жалеть нечего. Дерсу больше молчал, обдумывая слова тигра. Неудовольствие Хозяина Леса сильно подействовало на его впечатлительную натуру. Дерсу мучался от недоумения и чувства вины. Где-то Дерсу пошел против собственной совести. Дурная компания? Дерсу грустил, вспоминал и снова недоумевал. Арсеньев тактично хранил молчание и приказал казакам не подсмеиваться над Дерсу.
Затем спускались вниз вдоль ручья и заночевали в нескольких километрах от русского селения. Экспедиция заканчивалась. Работа сделана. Местность описана. Маршрут для будущей железной дороги намечен. В селении предполагалось помыться, отдохнуть, нанять подводу и доехать до Сунгари. Ближайший пароход прибывал только через три дня. Дерсу не шел с ними в село. Его путь лежал через горную речку к ближайшей стоянке удегейцев. По случаю скорого расставания Арсеньев разрешил прощальную пьянку.
На утро экспедиции выглядела довольно жалко. Казаки торопились выпить воды из речки, не дожидаясь утреннего чая. Лица у всех были довольные, но несколько бледные. Истрепанная форма крайне неаккуратно облегала уставшие тела путешественников, только Арсеньев был бодр и особенно начальственен. Выступили в путь поздно. Нелепее всех смотрелся Дерсу Узала. В руке он держал подаренный накануне чайник и весь изгибался под его тяжестью. В чайник ему засунули патроны, пару кружек и эмалированных мисок, спички, соль, сахар, большой пакет заварки. Заплечный мешок давил на плечи от тяжести крупы и большой бутыли с недопитым спиртом. Поверх мешка висело солдатское одеяло. Дерсу шел, слегка пошатываясь и придерживая свободной рукой почти новенькую винтовку, предусмотрительно списанную Арсеньевым, как утерянную во время сложной переправы. Чувства Дерсу был самые смешанные, голову слегка кружило от вчерашних переживаний и вечернего спирта у костра.
Осталось пройти буквально несколько сотен метров до дороги, где пути Дерсу и экспедиции расходились. Дерсу встал как вкопанный и прислушался. Карканье ворон совершенно четко донесло до слуха Дерсу, что престарелый Га-цзун несколько часов назад задрал зазевавшегося китайца и сейчас лежит довольный в логе по соседству, переваривая завтрак. Арсеньев подошел к Дерсу:
«Что-то случилось, Узала?»
«Ничего, Нацальник, болтовню ворон слушаю».
«Узала, для тебя звери и птицы действительно совсем как люди?»
«Да, да, Нацальник, совсем как люди, однако».
Дерсу и Арсеньев пошли нагонять ушедших вперед казаков. Совесть Дерсу больше не мучила. Арсеньев шел и восхищался тонкостью души старого охотника, способного понимать души зверей и птиц. Как мы не чутки, думал он, вот мои казаки, да и я явно на такое не способны.