Колчки и кучугуры

Галина Щекина
За окном плясали кусты, выпрыгивая из черной воды. Дорога вихлялась между затопленных пустырей, и автобусные остановки в этих местах казались дикими. На одной остановке скамейка вообще завалилась назад и одним боком торчала вверх. Вдали конечно гудел машзавод, но у дороги в него не верилось. Димитрий представил, как на этой скамейке сидела компания с пивом, сидела и горланила в ночи, больше негде, а тут свет яркий… И как скамейка медленно погружалась в болотистую землю, но никто не замечал. Пускай скамейка погружалась не один год, но можно гиперболизировать и будет все на глазах… Он улыбнулся. Он бы снял это в духе Хичкока. Но это потом.
А пока надо с полным рюкзаком дотащиться до дачи, чтобы на даче была еда. Мать его Фелисата Петровна спасалась на даче от жары, и две недели не показывалась в городе. Да хорошо бы еще дети не подрались по дороге!
Он оглянулся. Дети на заднем сиденье молча и упорно дрались и толкали друг друга. И как только они ехали в автобусе по одному, так их обязательно тошнило, а как только они вдвоем – никогда не тошнило. Но дрались энергично. С Лели упала соломенная шляпа с лентой, у Лени футболка съехала со спины вперед, а модельная стрижка встала дыбом.
- Не деритесь, - укорил их Димитрий вполголоса, не разжимая губ.
Дети не среагировали, а пассажиры в автобусе конечно, все оглянулись и закачали головами. А другие качали головами от автобусной тряски, и получилось, что весь автобус молча возмущался. Он подошел, изъял из клубка Лелю, оставив Леню одного на сиденье. Леня тут же сел с кроссовками. А Леля прищурилась и завоображала – меня-то взяли, а тебя оставили!
Это был сокращенный вариант выезда на дачу. Жена Димитрия Кларисса осталась дома с годовалым сыном. Если всех собрать в кучу, все было бы еще боле шумно и нервно, ибо/, успокаивая детей, Клара сама заводилась и кричала больше других. Это все южная кровь. Димитрию приходилось всех разводить по углам и держать тишину.
…Пока он бросал шланг по огороду, и при этом шланг как живой извивался и дрожал от сильного напора воды, Димитрий быстро собирал новые огурцы в тепличке, в это время дети прыгали в бабушкиной кровати и весело визжали. Подушки-думочки валились на пол, с хлипкой стены сползали полочки и вышитые салфеточки молодой Фелисаты.
- Куколки, тише, - просила Фелисата Петровна, - вы меня растрясете, кто будет собирать.
- Папа! – смеялись дети.- Он инженер, он все собирает.
И папа стал собирать столик, и сажать их на лавочки, чтобы бабушка отдышалась и позавтракала любимыми полив ахами с огурчиком. На свежих разрезах выступала алмазная роса от крупинок соли.
- А попить? Дай попить! - галдели дети.
Попить Димитрий вскипятил на костре большой черный чайник, всыпав заварку прямо в кипяток, и добавив листиков смородины и мяты…
- Неслаа-адко! – сказал Леня.
- Слааа-адко! – тут же ответила Леля.
«Откуда у них такое соперничество? - удивлялся Димитрий. - Нас было четверо в семье, и никто не бесился». Их было четверо в семье, а он самый младший и любимый. И Клара на детей орет, потому что у нее в семье такого не было, чтоб человека все так любили. Клару в детстве секли ремнем, она не понимает…У Димитрия было счастливое детство, а это программирует всю дальнейшую жизнь. Он всегда был уверен, что счастья на земле мноооо-го.

На речке песчаная отмель вся была забита дачным народом. Димитрий нашел куцый тенек и постелил пикейное одеяло так, чтобы видеть отмель.
- Ты, Леня, собирай консервные банки, чтобы мы не порезались, а ты Леля сорви мне вон те лопухи, я вам сделаю шапочки от солнца.
Он чувствовал, надо упорядочить население так, чтобы все были заняты. Леля сорвала лопухи, потом собрала банки, а Леня уже вовсю прыгал в воде. Батарейка у него такая, ничего не поделаешь. И только углубился Димитрий в созерцание вод, как захотелось ему самому окунуться. А для этого надо было переждать, пока выберутся из реки фиолетовые дети, посадить их на одеяло, дать яблочко и только потом ухнуть в сверкающую сизую рябь. Тело обожгла шипящая волна и сразу стало горячим. Если снимать эту рябь на камеру с фильтром, то получится пляшущая аппликация на черном. Как если зажмуришься после солнца и все кажется черным, один диск белый в глазах. Можно мультик в такой же технике сделать…На эту рябь можно смотреть до бесконечности. Но берег!
Когда он вышел к своему знакомому теньку, на пикейном одеяле сидела мокрая лохматая собака и уютно брызгалась во все стороны. Поодаль стояли Леля и Леня и восторженно таращились на захватчицу. Нападение врага их сплотило, и они не дрались.

К вечеру, когда уже Димитрий ошалел от усталости ветра и солнца, от овощного супчика Фелисаты Петровны и детской беготни, ему пришла в голову хулиганская мысль поспать. Ведь спать в дощатом домике за марлевым тенечком в продуваемой комнатке так хорошо. Но поспав около часа, он так и остался в тупом сладком оцепенении, точно не вышел из сна окончательно. Севшее куда-то в малинник солнце, ветер и лохматые тучи, нагнавшие сумерки, мало чем отличались от смутного жаркого сна, где дети оказались взрослыми и они вместе были в разведке. «Старею?!» - машинально удивился Димитрий.
На остановке стояла туча людей в сумками, сеточками, ведрами и рюкзаками. Кто уж начал отвозить яблоки, кто кабачки, кто лук. Простояв порядочно времени в жаркой толпе, Димитрий как-то и не волновался, когда соседка по даче вздохнула и вдруг повернула обратно к аллейке:
- Не пойдет уж нынче автобус. Забастовка, говорят. Фелисата ночует?
- Да. Но нам это никак. Нам в садик…
- Так ловите такси. Яблоки-то мои подождут. В такое побоище не поеду…

Димитрий устремился за соседкой, цепко держа за руки притихших детей, на которых ветер яростно трепал левую одежонку. Фелисата о чем-то кричала из теплички, типа, надень им старые кофточки, но он достал с чердака старый велик и поднадув колеса, долго смотрел на скрученный давно багажник. И сам же скрутил, чтобы капусту не заставляли возить! А теперь… А теперь он строго велел детям:
- Повезу по очереди. Один бежит, другой едет. Потом наоборот.
Они смотрели глазами и ушами. Они не поняли – это было понятно. Ну, как-нибудь! До дому-то добираться надо.
Накрапывало. Димитрий старался не думать, какая это была душераздирающая картина со стороны: он везет мальчика на раме, а девочка бежит по обочине сзади, и соломенная шляпа бьет ее по затылку. А у него перед глазами снова прыгали кусты, только медленнее, чем утром…Они успели поменяться уже раза три, когда полил настоящий дождь. Димитрий, чувствуя, что его длинные волосы совсем намокли и по ним бегут ручьи за шиворот, попытался встать под навес передохнуть. Этот была та самая остановка с покосившейся на один бок широкой скамьей. Дочь и сын забрызгались по пояс, от этого горе-отец испытал мучительное колотье в груди. Вокруг толкались те же самые люди, что на конечной, и даже соседка по даче в клетчатом плащике. Дождь не собирался останавливаться, автобус не собирался приходить. Мокрые дачники гомонили, стоял сплошной тревожный гул. Ну, просто война какая-то. Тем временем темнеть стало!
- Половину проехали. – пробормотал Димитрий.- Давайте дальше. Чья очередь ехать?
- Его, - сказала волевая Леля, и выскочила вперед.
- А ну стой, - отозвался рядом оборванный мужик, - я тоже на велике. Отец, ты докуда, до старого рынка? Давай подвезу хоть одного, а? От конечной еду за вами. Это ж капздец полный.
- Кто? - спросила Леля.
- Садись, Леля, - велел Димитрий. – Ты вся уже замерзла.
Леля, не оглядываясь, взобралась на раму подозрительного мужика и вцепилась в руль. Было видно, что дождя она уже не боялась, боялась другого. Так они и поехали. Димитрий старался часто не смотреть через дорогу, где ехал мужик. Стало совсем скользко ехать, колеса стертые, он пытался выруливать на траву… Сначала мужик ехал чуть позади, потом видно, пошли мощеные плитами дорожки и он сильно стал обгонять. Димитрий прибавил, но у него была галька насыпная, по колчкам быстро не поедешь. «Колчки и кучугуры, - задыхаясь подумал Димитрий, - надо же, так попались». Они подскакивали на велосипеде как мячи, даже зубы чакали.
- Леня, ты хорошо сидишь?
- Нет, плохо. Давай пересядем, я ногу отсидел…
Спешились, воду с лиц вытерли носовым платком. А Фелисата Петровна, наверно, спит в домике, лампу керосиновую зажгла…А Клара что? Покормила мелкого и картошку наварила?.. Наверное…
И вдруг сильная боль ударила Димитрия в самую душу. Мужика уже не было видно! Мужик оборванный, к которому села Леля на раму! Где он? Впереди была только сизая стена дождя, бесконечные пузыри по лужам и редкие сгорбленные фигуры дачников, переползающие через железнодорожные пути. Ужас.
Вскочив на велик, он, наклонясь к сынишке, погнал как можно быстрее. Он даже не спросил, как зовут мужика. Ну как ребенка-то увез, а?.Один переезд, заворотка, стена разрисованная панками – «панки хой!» - а второй переезд оказался закрыт. Громыхал состав с бревнами, колотилось сердце. И почему –то отпустило, точно сбросили с него щеколду. Он сейчас ничего не мог. В нем занемело все.
Столько случаев страшных в этом году! А он, как дурак, согласился!
Он поехал пешком через второй переезд, и его уже крупно трясло.
- Пап, ты замерз? – спросил Леня.
Добрый мальчик. Такого папу надо бы вообще… «А в этом году Леля только пошла в школу!» - мелькнула болезненная мысль. Но это и не мысль была, а так, отзвук. А еще говорят, дочки, на отцов, похожие – счастливые. А она вся в него пошла – тонкокостная, хрупкая, то же лицо продолговатое, иконное, с высоким лбищем интеллигенции, только темненькая, в Клару. И имя он сам ей выбрал – книягиня Ольга - княжна Леля. Это Леня скорей в маму…

Обреченно кончалась тяжкая дорога. Как по этапу проехал Димитрий по широкому проспекту перед старым рынком, уже не сторонясь ни машин, ни луж. Мучительно искал глазами – нет! Не видно оборванного мужика. Увез, проклятый. Надо, наверно заявить, вот где тут у них был линейный отдел? У кого «у них», уже не понимал.
Пропала девочка, семи лет, но маленькая ростом, в джинсовом платье, соломенной шляпе…Вот когда в роддом-то пришел тогда, так и написал в записке – княгиня Ольга в голове.
- Папа! - завопил Леня. – Леля! Папа!!!
- Где? – очнулся Димитрий. – Где?
- Да вон она, вон! В синем домике!

Под синим навесом с надписью «Балтика» сидела за столиком Леля, как мокрая курица и скучно ела мороженое. А рядом сидел оборванный мужик.
- А-аа! - продолжал вопить Леня, - мне тоже надо! Все это, что у нее! И дядьку, и морожено. А потом снова быстро ехать! К мамике!
Надо же. Никто не вспомнил Клару в такой суматохе, а он вспомнил…
Димитрий подбежал, схватил лапушку, смутился, тут же посадил обратно.
- Ты как? Цела?
- Фу-фу, - сказала Леля, - ну ты и мокрый, мокрее меня.
- Испугалась?
- Сам испугался, - ответила Леля гордо, - мы разговаривали.
- Никак нашарохался? – оборванный мужик поставил кружку с пивом. – А я смотрю, куды подевался папаша? Штоли, не успел до переезда?
- Даа. Нет, не успел…
- Поняяа-атно. Да я те говоорил, не едь по той стороне, там таки кучугуры. Пива хошь?
- Нет! – громко и бодро сказал Димитрий. - Сам тебе возьму… На Леня. Вот, держи это тебе. А я побежал. Спасибо, товарищ. Как зовут-то?
- Олег Иваныч.
- Увидимся на конечной, Олег Иваныч. Спасибо!
И они пошли. Дождь почти кончился. Мокрые тротуары исходили паром, с мокрых веток летела вода. Теперь он шел не то что в забытьи, а наоборот, в таком беззащитно- радостном состоянии, как будто без одежды. Тело стремительно тяжелело, а дух был легким и летел будто бы впереди. Он чуть да не лишился того, без чего невозможно жить. А совсем недавно ничего этого не было, он был юн и свободен, и ничем больше он не ощутил бы своего нового положения. Прирастание к новым маленьким людям, ко всему земному шару, оставшемуся в забастовку под дождем и без крова…В подсвеченых витринах параллельно им бежали вокруг велосипедов мужчины в мокрых джинсах и длинными волосами с ободком, и дети- девочки в джинсе и мальчики в футболках "рибок". Это точно надо снять замедленно, с тенями, в духе Хичкока, чтобы тени были гораздо больше людей…. И чтобы все качалось и прыгало.