- Отправляется автобус до Москвы, - торопливо объявил женский голос откуда-то сверху.
Я подхватила с лавочки свой рюкзак и, ступив на подножку красного «Икаруса», забыла обо всём на свете. Собственно, забывать начала уже с того момента, когда две недели назад безразличная рука в форменном синем манжете протянула из окошка железнодорожной кассы билет до Питера.
Уезжала я назло себе, своим мыслям и внезапной острой депрессии. В последнее время казалось, будто всюду передо мной захлопывается нечто очень важное. Нужное, необходимое - ускользает, остальное - злобно скалится своей безысходностью. Этот порочный круг замыкался везде, на всём, - главным образом, на моих мыслях и в моём сердце.
Автобус, наконец, дёрнулся и, переминаясь с колеса на колесо, аккуратно пошагал к Москве. За окном мелькнули и пропали в прощальном взмахе последние дома родного города. Город свой я любила и знала, что буду возвращаться сюда снова и снова, всегда - после бешеных скитаний и смятенных поисков. Здесь течёт Ока. И я так же спокойно могу течь, вальяжно раскинувшись среди сосновых берегов. Здесь мысли принимают форму, сползая с кончика ручки тоненькой струйкой чернил. Здесь пролегает их русло, потому и я всегда возвращаюсь домой.
Если бы я ничего не писала, не было бы, наверное, этой мыслительной канители. Но живёт в душе потребность впитать все талые воды мировых ощущений, а потом сразу выплеснуть их разливом стихов, не задумываясь, будет ли кто-нибудь это читать… Но сейчас чувства были напрочь забиты вечным насморком завода, где я работала, и кучей собственных комплексов, не позволявших оттуда уйти. Так что цель настоящей поездки определилась для меня ясно: «капли в нос, когда уже дышать невозможно».
Рюкзак мирно спал на соседнем кресле. Я смотрела в окно. Внутри ничего не было, только дремота и блаженство. Так смертельно уставший человек доползает, наконец, до кровати. А я доползла до дороги. Дальняя дорога в одиночестве - целое явление в моей жизни. Это панацея от всех болезней: духовных и физических, - ведь в пути мобилизуются скрытые резервы организма. Настоящий момент начинаешь ценить особенно остро, когда остаёшься с ним один на один. Он сверкает множеством оттенков в тебе, вокруг тебя, во всех случайных людях и ситуациях. И ты думаешь с восхищением: «А жизнь-то по-прежнему прекрасна!» Даже ритмичное покачивание автобуса наполняется особым смыслом, - словно предвосхищение чуда, словно короткий отдых перед ярким выплеском новых эмоций!
Тающие тучки стекают с внешней стороны стёкол ядовито-ультрамариновой темперой. Зелени ещё нет. Весна в этом году задержалась. И странно видеть эти яркие пятна собственных ощущений на окнах, в которых с бесподобным однообразием меняются местами деревья и деревни, заборы и забегаловки, пока ещё совсем бесцветные. Рюкзак сморил своей настойчивой сонливостью. Шептал что-то в ухо, когда я склонила голову ему на плечо. Что-то про Москву.
…Выбираться из тёплого автобуса в сквозную щель перрона автовокзала не хотелось. Между мягким креслом с тающими стёклами и метро открывалась целая пропасть. Капающие фразы, моросящие люди, жёсткий, холодный ветер их движений. Я со своим рюкзаком пристроилась в поток, ведущий к подземным поездам. Поплыла бездумно, став таким же дождём, где все капли одинаковы: с заученным безразличием текут они в разные стороны. Мне - к площади трёх вокзалов. Под землёй всё было насухо выбелено ветром людского движения, а наверху над асфальтом повис влажный туман. Скоро вечер.
Стихает гул в душе. Не пропало только чувство оставленного позади скандала. Теперь меня отделяют от него три часа автобуса, час метро и четыре часа ожидания на вокзале. А впереди поезд. Больше ничего. Ни прошлого, ни будущего. Лишь своеобразие момента: лица - тюки, тюки - лица. Усмехаясь собственной беспечности, я купила томик Шекспира. Знала, что не в поезде буду читать - позже. Просто Шекспир и дорога, и скорый Питер - всё так гармонично, как мелодия. Как колокольчики в оживающей весенней душе.
Нервный высокий голос вдруг попросил пассажиров покинуть залы ожидания. На перроны! Без паники! Конечно, опять бомбу ищут. Зря в такой холод выгнали на улицу: там, где Шекспир, не может быть бомбы! Мы с рюкзаком лениво поплелись на перрон. Полчаса до поезда. Прислонившись к фонарному столбу, долго разглядывала встревоженные лица. Вроде бы не замечают люди душистой вечерней прохлады… Вроде бы и весна не для них… Они всё про террористов. Движимая исключительно чувством противоречия, я вдруг начала улыбаться им - озабоченным, испуганным, ограничившим свой взгляд двухмерным пространством экрана телевизора. А мне хорошо! - сейчас всё дальше и дальше ухожу от внутреннего раздора, - и чем ближе поезд, тем яснее видится выход из замкнутого круга. Для меня важно только это; хочется, наконец, обрести мир в душе!
Гудок подтолкнул в спину: с перрона на подножку, с подножки по вагону до своего места. За окном уже огни семафоров. Даже тумана не видно. Конечно, плацкарт. Я ненавижу купе. Ты закрыт в нём, заперт, как зверь в клетке, как рыбка в аквариуме. Там не текут люди, не текут мысли, по стенам до твоей подушки сползает вязкая тина собственных переживаний. Холод, одиночество, и такие же бесприютные глаза трёх попутчиков… В купе можно сойти с ума за собственные деньги. Это не для меня. Моё - плацкарт, боковая верхняя полка. Любимая. Если рано утром приподнять плотную штору, то в щёлочку можно увидеть рассвет. И он совсем не такой, как из открытого окна нижней полки! Таинственный, подмигивающий только тебе морщинистым серым веком плотной шторы. Он рядом до самого восхода солнца - держит за руку, молчит и мудро улыбается. А ты лежишь, заворожено припав к щели, и пьёшь, пьёшь эту тайну, и всё не можешь напиться, в который раз пропуская свою очередь к умывальнику…
Москва, наконец, осталась позади, словно скандальный пассажир, который вышел на своей остановке. Меня ждёт Питер - красавец, интеллигент во фраке с бабочкой. Удобно устроив рюкзак на верхней боковой полке, я задумалась: всё летело куда-то назад и в сторону. За окном уже повисла ночь, поезд клочьями разрывал перед собой завесу тумана. Колёса стучали, успокаивая измученную мыслями душу. Как трудно делать выбор - главный выбор в жизни, который обязывает тебя следовать своему пути, не оглядываясь на окружающих. Но как радостно сознавать, что где-то в пока ещё далёком Питере ждёт бродяга-студент, такой же весёлый и одинокий. Такой же настоящий, как и ты теперь…
Ультрамариновой рыбкой
Проплыву через грязную тину.
Ты ладони свои раскроешь
И поймаешь свою звезду.
Если художник на Невском захочет
Написать всю эту картину,
Покажи ему путь созвездий
И меня в тёмно-синем пруду*.
___________________
* В рассказе использовано стихотворение Светланы Карпачёвой.