Для немногих

Сергей Дигурко
ДЛЯ НЕМНОГИХ

Венечка Ивановский, зажав между одутловатых коленок банку со свиной тушенкой, ужинал. Цеплял серебряной вилкой куски мяса с салом, понюхав, с аппетитом проглатывал. Запивал томатным соком. И хотя, суть поглощаемой пищи, противоречила его ментальности, Ивановский, следуя принципу: « Если очень хочется, то можно…», испытывал от процесса явное удовлетворение, - сопел, кряхтел, почесывал пальцем одной ноги, пятку другой. Малость перекусив, включил телевизор…, пощелкал пультом переключения каналов. Его, чуть разомлевшее внимание остановилось на канале, где миловидная блондинка о чем- то, бойко дискуссировала с мужчиной средних лет в сером костюме…, оранжевом шарфике, повязанном вокруг тонкой шеи. Ивановский, плавно увеличил громкость приемника:
« Если хотите испортить аппетит современному писателю, спросите о тиражах его книг», - донесся до уха Венечки комариный писк,- неожиданно высокий голос джентльмена.
- Лабуда, - буркнул Веня, за всю свою жизнь прочитавший немало разнообразной по жанрам литературы, заглядывая в вырез кофточки ведущей.
« В начале девятнадцатого века Жуковский издавал серию книг под девизом « Fur wenige».Сегодня мы оказались отброшенными к этой удручающей черте…», продолжал шарфик, нервно теребя лацкан пиджака.
Веня потянулся за стаканом, прислушиваясь….
« Итоги вызверения…, растительный уровень…, доза душевности…», - констатировала блондинка.
- И ты туда же, - пробормотал Ивановский разочарованно, увидев, что камера оператора, съехав влево от кофточки, взяла крупным планом небритое лицо мужчины.
Переключил канал.
«… сперматозоиды с удивительной подвижностью двигаются во влажной благотворной среде…», -
Венечка поперхнулся, но словно загипнотизированный, продолжал наблюдать за броуновским движением маленьких, шустрых козявок с хвостиками.
- Да, видно, как втекает, так и вытекает, - усмехнулся в ответ на фразу ведущей, что лишь немногим из тысяч и тысяч козявок, удается достичь поставленной цели.
- Проблема, однако, - загрустил Ивановский и, поднявшись, отдернул штору, намереваясь выкинуть, пустую банку в окно.
Ведущая телевизионной программы начала анонсировать следующий выпуск программы, в котором речь должна была пойти о том, как стать женщиной за деньги. Но Венечка уже не слышал ее, не видел, как подрагивает ее высокая грудь, как увлажнились краешки глаз у обладателя серого пиджака, пожирающего взглядом юношу – зрителя, сидящего в первом ряду студии.
К помойке подкатил джип, из которого торопливо вышел высокий брюнет, кутаясь, несмотря на теплый вечер, в черное, длинное до пят пальто. Оглянувшись по сторонам, распахнул полы одежды и, подержав некоторое время, тяжелый предмет, завернутый в целлофановый пакет в руках, бросил его в один из ящиков. Сплюнул тугую слюну, хлопнул дверкой и…, только его видели.
- Интересно девки пляшут…, - прошептал Венечка и как был в домашних тапочках на босую ногу, открыл входную дверь трясущимися руками, юркнул в лифт.
Затыкая нос от помойного амбре, разгреб кучу мусора и выудил на поверхность искомый улов. Отряхнул его от нечистот, держа за спиной, вернулся в квартиру.
Включив настольную лампу, развязал пакет.
- Свят, свят…., икона! Старинная…, икона!
Библейский сюжет,- сошествие Христа в Ад…, Адам, Ева…..
Повезло…, повезло, - потирая лоснящиеся от пота ладони, шептал, оглядываясь, Ивановский, прикидывая на перспективу, сколько можно выручить за раритет деньжат.
- Надо будет завтра у Гольдмана проконсультироваться. Эдик знает в антиквариате толк.
На том и порешив, Венечка еще несколько раз взглянул на икону, поставил ее на стол в угол комнаты, и, взобравшись на высокую кровать с панцирной, скрипучей сеткой, удивительно быстро уснул.
« Печатать книги – все равно, что печатать деньги. Если осла каждый день показывать на экране, то и он станет звездой. Линия красоты…, Алан Холлинг Херст…», - крутился рой фраз и мыслей в мозгу ворочающегося во сне Венечки. Неожиданно в его подсознании возник образ длинноволосого седого старца с орлиным взором, посохом в руке, вороном с острыми когтями . Старец шел по болоту…, вился голубой дым, сплетаясь воедино с розовым туманом. Он шел к Венечке, который спал абсолютно голый, поджав ноги, на одной из кочек, укрывшись лавровой веткой, положив под голову икону. Подойдя к Венечке, толкнул посохом. Венечка открыл глаза, увидел, что старец протягивает ему мешочек с золотыми монетами, в обмен, требуя икону.
Ивановский вскочил, выхватил мешочек и как был, в чем мать родила, пустился бегом вдаль болота. Прижимая к груди икону, зажав в зубах увесистый мешочек с побрякивающими монетами, скрылся в тумане, опережая летящего за ним ворона у которого из клюва текла бурая кровь.
- Ну и сон, мать твою, - в холодном поту проснулся Венечка. Опустил ноги на крашенный красной краской пол, нащупал выключатель бра. Скрипнули половицы… Веня крутил в руках икону. Нащупал указательным пальцем выемку в древесине. Нажал на нее пальцем.
На пол посыпались туго связанные резинками пачки со стодолларовыми купюрами.
- Ни хрена себе! Десять…, двадцать…, сорок…, 150 штук баксов. Вот это удача
А это что такое? Вау…, бриллианты. Я в отпаде. Тома…, Тома! – позвал жену, забыв, что та уехала к тетушке в Малаховку. – Как - же я днем не заметил? Хорошо, что к Гольдману не подался. Тот жук ушлый, сразу бы скумекал, что к чему. - Так-так - так,- нервно щелкая пальцами, бормотал Ивановский. На ум пришли стихи:

« Все состояние – два коня.
И те уроды: то горб, то крылья.
Голландцы Летучие, эскадрилья
Космоса, где на краешке нынче
Мертвой Туманности спал да Винчи
С грустным, как детство мое, чертежом
Летательного аппарата.
Что ни деталь, крылата,
Что ни деталь, с горбом….».

-Дудки, посмотрим, чья взяла, - успокоившись, твердым голосом произнес Иваницкий, сев в глубокое кресло. Налил коньяку…, залпом осушил стакан. – Посмотрим…, посмотрим.

Минуло пару лет…

Ивановский выгодно разместив часть капитала в акции промышленных компаний, в банки, открыл сеть аптек, попутно занялся ресторанным бизнесом. Сорвал куш от распространения биологических пищевых добавок. Разбогател…, заматерел. На вопросы знакомых, откуда деньжата, отвечал уклончиво, одним, что получил наследство, другим, что выиграл в лотерею. Съехал со старой квартиры. Обзавелся шикарным особняком в престижном районе города. Дела шли, как по маслу. От прежнего неуклюжего, несуразного Венечки, мало, что осталось. Как-то на встрече однокашников, куда Ивановский прикатил на шикарном авто, в сопровождении дюжины охранников, Вовка Штиль, закадычный друг, хлопая его по плечу, воскликнул: « Венька, сукин сын, привет!».
« Не Венька, а Вениамин Захарович», - резко одернул его Ивановский и сбросил руку бывшего друга с плеча.
« Хрен поймешь, этих миллионеров. Такие нервные», - удивился Штиль, поеживаясь.
С изменением статуса, изменился и круг знакомств Вениамина Захаровича, изменился его досуг. Презентации, теле - звезды, ночные клубы и бега. На лацкане пиджака блестел депутатский значок. Олимп у ног. Тамарочка души не чаяла в супруге. Только откроет рот…, будьте любезны, Тамара Абрамовна. Только подумает…, плииз. Но со временем, Венечка стал замечать странные вещи, происходящие в его организме. Периодами накатывали приступы тошноты, его рвало…, перестал реагировать на блеск женских глаз, на выпуклости и выемки прекрасных тел. Его стала бить непредсказуемая дрожь при рукопожатиях с мужчинами, стал меняться тембр голоса. Коллеги стали все чаще и чаще замечать его в обществе менеджера одного из отделов,- Леонида Збарского, высокого брюнета с внешностью Адама. И еще запах…, тлетворный запах, постоянно, исходящий от шефа. Венечка и сам чуткими ноздрями то и дело, ловя этот назойливый запах, выливал на себя гектолитры одеколона, распылял дезодоранты, мыл руки, чистил зубы…
Тамарочка рыдала, страдала: « Веня, сходи к врачу. Веня, что с тобой мой котик? Ах, я умру, наверное, мое сердце обливается кровью… Веня…».
Тот орал на нее в ответ:
- Это все твои утиные паштеты, мидии…, суши.

В один из ранних майских дней лимузин Ивановского, покачиваясь, подкатил к престижной частной клинике. Заведующий отделением, услужливо предложив сесть знатному гостю в свое кресло, внимательно выслушал жалобы посетителя.
-Рвота…, тошнота…, влажность тела…, выпадение волос, - интересно, интересно, поправляя очки на переносице, произнес доктор. Поднял трубку телефона: - Надюша, зайдите ко мне…
В кабинет впорхнула, держа в руках блокнот огненно – рыжая дама в медицинском синем халате.
- Вот, Вениамин Захарович, познакомьтесь, - Надежда Александровна Забейворота. Она займется Вашим обследованием. Надюша, случай нетривиальный…, гастроскопия, колоноскопия, анализы…
Венечка валяясь на больничной койке, страдая, пытался анализировать ситуацию, в которой оказался.
- Манна небес, как манка крупа… Может у меня проказа, Надя?- спросил вошедшую в палату Надежду.
- Да, что Вы, Вениамин Захарович, какая там проказа. Сейчас процедурку одну занятную, сделаем, завтра томографию. Вам делали клизму вчера…, а сегодня?
- Делали, делали, - ответил Ивановский, поглаживая под одеялом часть тела ниже спины…
Медсестра провела его в кабинет на первом этаже, уложила на кушетку и, укрыв простыней, предложила повернуться на правый бок. Густо намазала указательный палец руки в резиновой перчатке вазелином, раздвинула Венечкины розовые ягодицы…
- Ой, - вырвалось у Ивановского.
- Вам больно?
- Нет…, нет, щекотно.
Забейворота поднялась с кресла и ввела в напрягшееся тело пациента длинный, черный фибровый шнур, припав к окуляру прибора.
Венечка почувствовал, что в него, словно вползла, извиваясь змея. Оргазмы один за другим, потрясали его. Лились слезы…, слезы восторга, слезы ужаса. Воздух с шипением вырывался из черного баллона, стоящего на полу, и сквозь отверстие в шнуре раздувал его живот.
- Лягушка…, жаба…, - шептал, сглатывая слюну, Венечка, вспомнив, как он в детстве надувал на пруду жаб через соломинку, вставленную в задний проход, воздухом. Затем бросал бедных существ в воду. Те барахтались, выпуская пузыри…, не могли нырнуть. А он, Венечка бросал в них камни, потирая ладони.
- Ну, вот и все, - обрадовала его Забейворота, вытаскивая шнур и бросая его в ванну с водой.
Дикая боль пронзила Ивановского. Вырывавшиеся газы, хлопками оглушали…, эхом, отражались от кафельных стен.
- Сделайте, что ни будь…, - взмолился Венечка.
- Выпейте баралгин, - заткнув нос, протянула ему горсть таблеток и стакан воды медсестра и выбежала из кабинета.
Целый месяц врачи обследовали знатного пациента. Исследовали анализ рвотных масс, проводили гемосорбцию крови… Затем проведя консилиум и не найдя явных нарушений в деятельности организма Ивановского, выписали его из клиники, вернули к Тамарочке.
- Шеф…, шеф…, вернулся, - зашептали коридоры.
Исхудавший, побледневший Венечка пройдя в кабинет, увидел в нем Збарского, стоявшего у окна.
- О! Мой друг, воскликнул Леня и кинулся к шефу на грудь.
- Я здоров. Я абсолютно здоров, - воскликнул Венечка, поглаживая талию менеджера.
Вдруг его вновь передернуло…, рвотная масса хлынула изо рта, густо перемазав светлый костюм бой - френда.
- О, мой Бог, - отшатнулся тот. – Опять?
Вениамин сел в кресло, вытирая лицо платком.
- Ни хрена, не пойму.
- Шеф…, ты будешь праздновать свой юбилей?- скорбно, глянув на Венечку, спросил Збарский.
- Юбилей? Какой юбилей? А сколько мне? Ах, да…, юбилей. Буду Ленчик, буду. Всем чертям, вопреки.
Празднование прошло на высшем уровне. Вице – премьер…, зарубежная кино - дива, теплоход, фейерверк.
- С юбилея, самое главное, вовремя смыться, - подхватив Збарского спускаясь по лестнице, прошептал, прикладывая палец к губам Ивановский.
- Венечка, Венечка, - окликнула его жена. – Мало того, что ты совсем забыл о выполнении супружеских обязанностей, так ты еще и спишь с юношей. Совсем не заботишься о своем шатком здоровье, не думаешь обо мне. Вспомни…, вспомни, как мы любили друг друга.
- Тамара, прекрати истерику. Кому сказал…, - топнул ногой Ивановский.
- Пойдем котик,- настойчиво звал его Збарский.
- Я покончу с собой. Так и знай,- всхлипывала супруга.
- Тамарочка, я не Пикассо…, ты не Ольга.
- Да…, да …, бедная Ольга, бедные женщины, - воскликнула Тамара и, покачнувшись, села в кресло.

Спустя неделю после юбилея в кабинете Ивановского раздался телефонный звонок.
- Веня…,- плакала жена. Веня…, нашу Софочку, нашу кровиночку единственную изнасиловали.
Венечка вошел в реанимацию и сел возле дочери, в рот которой был вставлен шланг аппарата искусственного дыхания. Перебинтованное лицо дочери, запекшиеся губы…, худые прозрачные пальцы. Ивановский нагнулся, чтобы поцеловать дочь, в этот момент на подоконник с внешней стороны окна с шумом села большая птица.
- Ворон, - вырвалось у Венечки.
Он сорвался с места. Охранники устремились вдогонку.
- Я сам…, я сам, - остановил их криком и завел двигатель машины.
Сигналя…, обгоняя…, нарушая правила, несся Венечка по шоссе, судорожно сжимая руль. Включил радиоприемник, мужской голос с хрипотцой, читал:

« На Арбате по- прежнему тесно.
Здесь « отпустят» любые грехи,
Вперемежку картины и песни,
И, конечно же, рядом стихи.
Кто – то мечется с пылкою речью
И взывает, не знаю к кому:
То ли к совести человечьей,
То ль к Спасителю самому.
Это он, улыбаясь неловко.
Свою боль на Арбат приволок
И ее продает по дешевке-
Стихотворных страданий комок.
Что же ты, братец, так дешево просишь,
Дорогого ведь стоит слеза,
И у сердца комок этот носишь,
И о главном еще не сказал.
Своей болью, и новой, и старой,
Поделись, суетливый Арбат…
И трубач с гармонистом на пару
Над Арбатом звучат, как набат».

Скрипнули тормоза. Ивановский забежал в арку подъезда своего старого дома на Арбате. Вытащил связку ключей и по лестнице, пыхтя, метнулся на пятый этаж. Отворил обитую коричневым дерматином дверь, вошел… Паутина…, газеты на полу…, старая мебель, укрытая чехлами, магнитофон «Маяк». Распахнул створки кладовой и начал разгребать вещи.
- Хламье…, бедлам. Вот…, есть!
Держа на вытянутых руках тяжелую икону, смотрел на нее широко открытыми глазами…
Затем, обвернув ее в первую попавшуюся тряпку, вышел на лестничную клетку. Постоял…, пробежал глазами по надписям на табличках с фамилиями жильцов.
- Магницкий…, Ушлый, Фрайберг…, Немов…, Немов. Поставил икону возле двери Немова и нажал три раза на звонок. Услышав шевеление в соседской квартире, юркнул в свою.
Спустя пару часов, осторожно приоткрыл дверь. Выглянул в коридор…, на цыпочках прошел к лифту. Стойкий тлетворный запах, просачивался сквозь щель из соседской двери.
- Свят…, свят. Быстро, однако, - перекрестился, надел, отряхнув, шляпу и шагнул в проем лифта.

« А вот вам конец всему: страх Божий имейте превыше всего. Если начнете забывать это, то часто перечитывайте: и мне будет не стыдно, и вам будет добро».
Из «Поучения» Владимира Мономаха.