Сухонькая такая. Ей бы по-старушечьи повязанный платочек снять, и со спины за восьмиклассницу сойдет, рост не позволит казаться старше. Говорили - ее с семьей в сороковые выслали из Питера. Еще говорили, что здесь в Мары она оказалась после свиданки в одном из казахских лагерей. Решила ждать мужа, уже почти переведенного в вольняшки, да так и не дождалась. Однако снова вышла замуж в пятидесятые, родила троих детей, похоронила мужа и вот теперь доживала потихоньку в огромном доме с участком, скрытым от посторонних взглядов зарослями лозы. Дети навещали ее редко, последний раз приезжали по рассказам лет пять назад, но дом соблюдался в порядке. Все всегда починено, чисто... Да и не дом, пожалуй, – небольшая усадьба, всего в пятидесяти метрах от забора воинской части. Вот эта близость и была главной...
В нашей части было немного ленинградцев. Сашка, Олег и я. Сашка – старожил. Как-то, отведя двух земляков в сторонку во время короткого перекура, Сашка заговорщицки подмигнул и сказал:
- Завтра мой день рождения праздновать будем. Ночью. Постарайтесь не залететь в наряд или на губу. Место хорошее.
Мы с Олегом болтались в бригаде около месяца и хоть и понимали службу многих тонкостей востока еще не осознали. Празднование дня рождения для нас могло означать литр технического спирта, сэкономоленный молодыми на бесконечных ТО, да котелок жареной картошки, заказанный у поваров. Однако, ждал нас действительно праздник.
За час до полуночи сержант Сашка разбудил уже закемаривших было земляков: «Быстро, быстро. Рвем к дыре в автопарке! Тридцать секунд – на подъем». Через сонную часть, прячась от взглядов случайно неуснувшего дежурного офицера, мы домчались до автопарка, потом тенями переметнулись к темному пятну в периметре. От этого, известного всему контингенту полупровала в кирпичном заборе, пробежали еще несколько десятков шагов, скрипнули створкой зеленых ворот и оказались в сказке. Баранина, зелень, фрукты... Женщин, кроме хозяйки, не наблюдалось, но еда и настоящая водка могли скрасить отсутствие женского пола. Будучи представленными Фаине Сергеевне, мы, пуская слюну, уселись на низкие табуретки, а она, пораспросив нас о чем-то домашне-семейном, всплеснула тонкими руками и со словами: "Да вы ж голодные, поди. А я - дура старая - с вопросами лезу. Ой! пирог же там в печке" - убежала.
Приглашенные, было нас человек семь вместе с именинником, налегли на шашлыки, приготовленные на закаленном саксауле – никогда больше таких не ел. Поначалу жадно, а потом медленно и смакуя, перешли на плов, перемежая все это свежими овощами.
- Вы ешьте, молодняк. Ешьте... – опрокинув в себя рюмку холодной «Русской», сказал Сашка и бросил в рот малиновый шарик редиса, – Хозяйку видели? Она теперь на вас.
- Это в каком смысле на нас? – слегка осоловевшим голосом спросил Олег.
- Ну она питерская. И мы питерские. Я ее год назад от Васька получил в наследство. Я ей по дому что надо делаю – как тимуровец. Она если что всегда накормит, напоит. Вот праздник можно устроить... Помогать надо своим, - объяснил сержант и добавил еще несколько слов о биографии Фаины Сергеевны. Сашка через месяц уходил на дембель. Старушка получала новых помощников. Нас. А мы, как потом выяснилось, - еще одну бабушку. Не родную, зато близкую.
Олегу повезло меньше чем мне, его отправили в войска. То ли не того зайца в карауле застрелил (была такая забава несколько дополняющая солдатский рацион), то ли честь отдал кулаком, приложив его не совсем к своей голове. Я был в командировке, и детали его исчезновения из бригады до конца не уяснил. У Фаины Сергеевны остался только один «внучок». Навещал я ее не реже раза в неделю, то возвращаясь из самоволки, то будучи в увольнении - легально. Иногда подправлял, какую нибудь деревяшку в саду, иногда вбивал пару гвоздей. Домина был справный, да и предшественники мои не халтурили, особо напрягаться не приходилось. Старушка, всегда поила чаем, угощала чем-нибудь домашним, русским. Восточные сладости, всяческие сомсы с мантами и лагманами не тешили сердце. А вот пирожок с капустой как дома – это да.
- Ты все худой какой-то, Петруша. Длинный да худой. Давай я тебе кашки сварю.
- Ой, да Фаина Сергеевна, как раз кашой-то нас кормят. Я ее уже два года утром и вечером потребляю.
- А ты не скажи. Это другая кашка, богатырская.
- Да нет спасибо. Я вот пирожок еще возьму лучше.
- Ну возьми, возьми... Где-то сейчас мои сыновья... – раздумчиво приговорила она, положив подбородок на тыльную сторону ладони и устремив быстро взгляд помутневших глаз на образа в углу.
- Ладно пойду я, - когда она начинала вспоминать о своих детях я всегда почему-то смущался и торопился уйти. - Если что надо, на КПП записочку оставьте солдатикам, они передадут. А ведро эмульсионки на днях подброшу, стену подбелить. Уже приготовил. Спасибо вам. Да и я книжку возьму почитать, можно? – книги у нее были хорошие. Немного, но хорошие.
- Бери, бери...
Так мы и жили. Я помогал чем мог – иногда работой, иногда украсть что на складах, да перекинуть ночью через два забора. Она подкармливала, хранила мою гражданскую одежду. По-доброму.
На всякий случай, зная свой взрывной характер и опасаясь ссылки в войска, смену себе я начал готовить зараннее. Месяца три присматривал кого посмышленей и поприличнее среди прибывших по осени из учебок земляков, а уже в феврале привел Лёху.
- Вот Фаина Сергеевна, это Алексей, знакомьтесь. Глянется - вместо меня будет.
- Ой да тебе еще почти полгода! – придирчиво оглядывая мощную, но чуть рыхловатую фигуру гостя, проворчал старушка.
- На всякий случай...
- Ну я тогда чаю поставлю, - хозяйка убежала в глубину дома.
Они не сразу, но приглянулись. Вихрастый, судя по старой фотке, мой наследник выглядел этаким Алешей-Поповичем. Говорил медленно, смущаясь, даже в глаза глядел нечасто. Здоровый, добродушный, с волосами цвета чуть пожелтевшей, но еще сверкающей на солнце соломы. И хорошо, что приглянулись, потому что я все правильно чуял. Через пару недель сослали меня в Тахта-базар, южнее по течению Мургаба. Сослали ненадолго, я там какую-то аккордную работу выполнил и вернулся через месяц. А за этот месяц Лешка прижился, стал совершенно своим. Я застал их распивающими чаи на кухне в первый же свой выход в город.
- О Петруша! Вернулся. Быстро. Молодец. – ласково протараторила чуть осунувшаяся Фаина Сергеевна, всплеснув ручками, и побежала за чистой чашкой.
- Ну как вы тут?
- Да по-разному, но сейчас уже хорошо. Сын к ней средний заезжал. Проездом, - чуть смущаясь пробасил Лёша, - потом расскажу.
Мы все трое пили зеленый чай, наливая их на донышко простых белых пиал (все же стоит следовать местным обычаям) и спокойно болтали ни о чем, только хозяйка изредка обводила стены быстрым взглядом и тихонько вздыхала. Потом в части, в курилке, Лешка мой в двух словах поведал, что приезд сыночка не получился гладким. Тот заскочил по пути откуда-то с Дальнего Востока. Выглядел натуральным зеком. Долго уговаривал Фаину Сергеевну, продать дом и вместе с ним «рвануть» в сторону более цивилизованного юга. Пил. Злился, когда та отказывала. В конце концов чуть ли не руку поднял на мать, да вот тут-то Леха рядом случился и выставил урода этого растатуированного вон. Потом, конечно, сынок приходил матери каяться. Простила она его, как иначе? На утро ушла на Зеленый базар мяса купить, овощей разных, а когда вернулась исчез и он сам, и две дорогие старинные иконы, и особый никогда не надеваемый старушкой золотой крестик из маленькой шкатулочки в спальне.
Леха все это рассказал, глядя в асфальт и сжимая розовые свои, здоровые кулаки, даже носом хлюпнул. Стыдно ему было всегда и за всех. Фаина Сергеевна горевала, но очень по-тихому, мы почти и не замечали. Я наклеил на большую хлебную доску репродукцию какой-то иконы из «Огонька», чуть покоптил ее над костерком, покрыл лаком. Получилось прилично. Можно было вешать в красный угол. Какая-никакая а замена.
В июле с большим скрипом, но все же отпустили меня на дембель. Билетов на поезд, я уж не говорю про самолет, в ближайшее время не предвиделось. Даже плацкарт по комендантской брони наджо было ждать неделю. Три последних дня я кантовался у Фаины Сергеевны. Она привыкала к моему новому сменщику - Вадику. Краснощекий богатырь Леха как-то неожиданно приболел чем-то и комиссовался в конце мая. Да и разладилось у него почему-то под конец с нашей кормилицей. Уезжая, я попрощался со старушкой навсегда. Она чуть всплакнула. Я – нет. Меня ждал дом.
В Ленинграде еще пару лет подряд вспоминалась пустыня. Покой и тишина весенних ночей. Дикость лунных пейзажей. Вспоминались люди. Пожилая полноватая продавщица из книжного магазина, со добрым покрытым мягкими, редкими, похожими на барханы морщинами лицом, которая всегда оставляла мне книжки под прилавком и совала в руки то гранат, то половину чурека. Молодой лейтенант Серега (первый год после военного училища), живший в однокомнатной квартирке с красавицей женой. Он, встретив меня на улице в гражданке, в первый же день моей свободы, спросил:
- Ты почему не в форме?
- Все! Дембель, товарищ лейтенант!
- Ага. А когда уезжаешь?
- Да не знаю еще. Билетов нет.
- Понял. Вот тебе ключи. Вот адрес, - он написал, что-то на клочке бумаги, - И я не товарищ лейтенант, а Сергей. Иди. Мы с Иркой через пару часов вернемся.
Вспоминалась Фаина Сергеевна... Я все собирался навестить те края. Да далековато и всегда что-то мешало. Не сложилось больше.
А Леху я как-то встретил на летнем Невском. Он был все таким же здоровым и розовощеким. Его непонятная болезнь удачно прошла. Поговорить толком не получилось, хотя я честно пытался. Он сильно изменился. Бросил свой ЛЭИС, поступил в духовную семинарию. Начал немножко окать. Совсем по-вологодски. Вспомнили нашу «бабушку». Историю с ее непутевым сыном.
- Хорошая старуха была, - как прежде, глядя себе под ноги низким голосом сказал семинарист, - Жалко.
- А что жалко?
- Да так, - он слегка покраснел, - Ну ты бывай.
Будущий поп поплотнее запахнул свою черную хламиду (что это? форма у них там что ли...) И зашагал.
- Лёха! – крикнул я вслед. Он резко обернулся. Хламида распахнулась и из под нее блеснул на груди редкой красоты крестик.
- Что тебе?
- Да нет. Ничего. Показалось. Увидимся...
Я пошел по своим человеческим делам. Он по своим. Остановившись на углу у светофора, я глянул в низкое питерское небо и на секунду мне показалось, что оттуда с укоризной вниз смотрела Фаина Сергеевна. Вот только на кого – на меня? На Лёху? А может быть все-таки искала взглядом своих детей...