Видали огромную волну в финальной сцене фильма Джорджа Клуни «Идеальный шторм»? Так вот, таких волн по высоте и мощи, конечно же, в открытом море не бывает. Это у берега волны, поджимая друг друга, да еще и натыкаясь на отраженную от берега волну, «становятся на дыбы» и иногда превращаются в цунами. Тут уж прибрежные постройки разносит в щепки, независимо от материала, а счет погибших идет на сотни. В открытом же море волны мелкие. Но - злые и коварные! Даже когда погода спокойная, судно на переходе, а в каюте душно – не спешите безоглядно открывать иллюминаторы на полную.
В моем первом рейсе на СРТМ (среднетоннажный рыболовный траулер морозильщик) «Горный» шли мы как-то по Японскому морю, играли в преферанс. Волны рядовые скреблись в борт почти неслышно. Вечер томный, кофе пьется, карты шлепают, разговоры текут. Иллюминаторы в нашей каюте-пенале оба нараспашку (два других не открываются). Вдруг некая выдающаяся, злая и коварная волна нам в оба иллюминатора как шарахнет! Как будто из лопнувшей цистерны. Мы – с ног до головы, все мокрое, кофе забортной водичкой подсоленный. По палубе каюты слой воды сантиметров в 10 карты из угла в угол перегоняет. Давай мы ее вычерпывать, да карты сушить. Моим друзьям в другом рейсе, тоже в Японском море, больше повезло – им в открытый иллюминатор волной сайру забросило, живую, здоровую! Здоровую не в физиологическом смысле, а крупную в размерах, сантиметров под тридцать. Они ее потом съели. Думаю, больше из суеверия, чем от голода. Чтобы не отвергать столь неожиданный дар Нептуна.
В том же первом рейсе из-за такой вот мелкой, злой, коварной волны меня костлявая по груди толкачом погладила. Толкач – это такая швабра-переросток. Ею рыбу с палубы в приемный бункер заталкивают. Чтобы она реже ломалась, ручка у нее делается из цветного металла (интересно, разворовали ли их уже сборщики металлолома, или где-то еще остались?). Мои коллеги - ох, разгильдяи - бортовую стрелу, то есть длинную металлическую болванку за борт выталкивали. Конструкция стрелы предусматривала ее крепление по-походному вдоль правого борта судна. А чтобы перевести ее в рабочее состояние, требовалось эту железную бандуру сначала поставить «на попа», а затем толкнуть в направлении, перпендикулярном борту. Тогда стрела занимала свое второе устойчивое положение – рабочее. В любом другом положении между этими стрела капризничала и норовила привычно залечь по-походному. Видимо, работать не хотела, как и многие на этом каботажном, то есть без заходов за границу и валютных «подфлажных», пароходе. Моряки, пытаясь привести стрелу в состояние эрекции, подтягивали ее канатом. Я стоял «на оттяжке» внизу на палубе, т.е. завоеванные сантиметры слабины подтягивал и жестко фиксировал на специальной приспособе в борту судна, которая по-морскому называется, вы будете смеяться, «утка». И вот уже железный «указующий перст» поднят и глядит концом, отяжеленным блоком, в пасмурное приморское небо. Нужно толкнуть его от борта. Кому-то в голову пришла идея толкать стрелу не руками, а толкачом. Сбегали, принесли. Стрела слегка раскачивается вместе со всем пароходом на зыби. Люди выдвигают толкач, упирают его в тело стрелы. В этот момент одна из вышеупомянутых мелких, злых и коварных волн лупит в правый борт. Стрела вместе с пароходом качается в направлении «на них». Туда же идет и толкач под многокилограммовым грузом железяки. И в этот момент его ручка упирается в тонкую трубу ограждения – леер. Специально так не угадаешь, чтобы точно серединой и не соскользнула, а зафиксировалась.
Я внизу увидал, как ручка толкача изогнулась на манер плеч лука при натяжении тетивы. «Вот же б...», - только и успел ругательно подумать я, как судно качнулось назад, и ручка толкача разогнулась. За неимением в этом гигантском луке стрелы он полетел сам, почему-то в мою сторону. Слава богу, я не среагировал и не успел на 20-30 сантиметров пригнуться! Толкач двинул меня в левую сторону груди, аж сердце зашлось… В глазах под звон небесных колокольчиков померкло и я, как подбитая птаха, распластался на металлической палубе. Пришел в себя уже в каюте. Грудь болела, на коже расплылся огромный фингал цвета от темно-синего до желто-зеленого. Можно сказать, местами я мимикрировал под жителя соседней Азии, местами - экваториальной Африки, а кое-где - даже под марсианина. Несложные манипуляции конечностями помогли установить, что ребра (вот чудеса!) целы. Это привело весь экипаж в уныние. Они уже рассчитывали, что меня придется сдавать в больницу во Владивосток, а, следовательно, будет возможность «затариться» водкой. Открыто радовался только старпом Серега, на которого в отсутствие судового доктора возлагаются обязанности медика. Чем меня лечить из лекарств, хранящихся в коробке из-под обуви, в большинстве своем просроченных, он не знал и не скрывал этого.
Случившееся стало одной из популярных тем неспешных вечерних разговоров в каюте. В связи с этим народ живо вспомнил недавний случай с Генкой М…ным в период его работы на БМРТ (те же слова в расшифровке, только вместо С – «средний», Б – «большой») в зоне Калифорнийского течения. Штормило. Генка сидел в каюте за столом и заполнял всякую научную документацию. Его напарник по вахте и по каюте, стоя, разглядывал в иллюминатор накатывающиеся волны. Одна из них, как оказалось тоже из племени злых и коварных, привлекла внимание. Он Генке и говорит: «Гляди, какая волна – настоящий девятый вал!» Генка приподнялся и посмотрел в стекло, за его плечом продолжал пялиться на волну напарник. Волна долетела до борта, подпрыгнула, ударила своим зеленым, в пене, плечом в стекло. Иллюминатор охнул и разлетелся на мелкие куски. Один их этих кусков глубоко занырнул Генке в глаз, а второй, столь же гладко, снес напарнику верхнюю половину уха. Через несколько минут «научники», все в кровище, уже стучались к доктору в лазарет, который никак не мог взять в толк, что произошло, и сперва заподозрил поножовщину. Потом - радио, вертолет, госпиталь у американцев. С той поры напарник носит длинные волосы, а Генка – стеклянный глаз.
Между тем, первый наш рейс через четыре месяца закончился, а за ним, за особые заслуги, ждал меня большой белый пароход, просторы южной части Тихого океана и снующая по ней несметными косяками, как саранча в поисках пищи, чилийско-перуанская ставрида. Погодка здесь стояла так себе. Моряки такую погоду называют «голова – ноги», а в литературе это место поэтически величают «ревущими сороковыми» широтами. Наш РТМС «Гневный» – очень большой пароход: высота борта – 20 метров. Слова Вы уже все в аббревиатуре дважды слышали, но «С» здесь означает не «средний», а «супер». Понятно, волнам он был в целом не по зубам, за исключением разве что «заднего прохода» - слипа, по которому спускают и поднимают набитый рыбой огромный сетной мешок – трал. Насколько огромный? Представьте себе футбольное поле, поставленное поперек. Это будет устье разноглубинного канатного трала с горизонтальным раскрытием 80 и вертикальным 60 метров, правда, в форме эллипса, а не прямоугольника. Просто, когда трал затаскивают в слип, он складывается, становится длиннее, но много уже. Волны тоже норовили заскочить в слип и погулять по палубе, особенно в свежую погоду. Тут за ними нужен глаз да глаз. И вот очередная авоська с рыбой на палубе. Ее подвешивают на портале (это такие железные ворота на палубе в задней части корабля) и начинают выливать рыбу в люки приемных бункеров на корме, у самого слипа. Матросы эту операцию контролируют, растяжки крепят, пояса меняют, суетятся. Двое из них оказались на самом краю палубы у слипа, спиной к корме. А волна (помните этих мелких, злых, коварных?) – тут как тут. Двинула обоим по ногам и в слип поволокла. Старик – опытный «черт», в ограду слипа руками впился, как паук в муху. А молодой, курсантик на практике, - со свистом вниз, как по трубе фановой системы. Только и успел кто-то из команды ему рыбинец (деревянную такую решетку) вслед бросить. Времени – после четырех ночи, как раз «собачья вахта» старпома. Мы, сменившись с вахт, кино в столовой команды смотрели. Тут вдруг корабельная тревога: «Человек за бортом»! «Вот же гадство», - подумали многие, - Нашли время для учений!» Поспешили в каюты за спасжилетами да по постам. Но ситуация развивалась без формальностей и проверок: спасательная команда прыгнула в бот, бот бросили на воду, а пароход в соответствии с закрепленным на стене рубки плакатом стал выполнять маневр «лечь на обратный курс» (это ж вам не на «Тойете» на трассе развернуться). А весь народ уже на крыльях надстройки, на шлюпочной палубе – высматривают, где там наш Андрюша плавает. Через какое-то время - молодцы штурмана - выехали прямо на него. Болтается, бедняга, на зыби, вцепившись в рыбинец. Только чайки с альбатросами над головой вьются, спорят, кто первый будет у мальчишки глазики выклевывать (это не кровожадный вымысел, а реально установленный факт: птички любят этим лакомиться). Не тут-то им было! Наш «Гневный» бортом подошел, птичек, можно сказать, растолкал. Бросили конец, зацепили моряка, подняли на палубу. Стоит Андрюша, шатается, за друга держится. Капитан Барановский подошел к нему, обнял: «Молодец, - говорит, - что не утонул». Потом пароход пошел бот поднимать – он, где упал, там и заглох. Ненадежные на ботах двигатели, да еще и без работы месяцами. Трудно от них бесперебойной работы ожидать.
Наглые эти волны не только бандитствуют, но и крысятничают по-мелкому. В 1998-ом году ходил я с американцами на траулере «Грейт Пасифик» на траловую съемку в заливе Бристоль в Беринговом море. Как-то в солнечный день высаживались мы прогуляться по бережку Аляскинского полуострова на судовом боте. Тут уж мотор надежный, только ревет как самое исчадие механического ада. Высадились на берег, стали снаряжение распределять для переноски – ан, нет воды и сэндвичей. Подлая волна с борта слизнула вместе с мешком. Потом, правда, подобрали, когда назад вечером поехали. Но бутерброды к тому моменту раскисли уже безнадежно. Так что призываю вас волнам не доверять.
У меня дома над тумбой для аппаратуры висит картина неизвестного мне корейского художника. Вечереет, на море погода портится. Небо затягивает тучками. Рыбаки поспешили вернуться с промысла, и все джонки привязаны у берега. Вот-вот загуляют по морской глади мелкие, злые и коварные волны, начнут куролесить, вредительствовать, бедокурить.
А я дома. На диване. Со своими. Поэтому мне всегда приятно смотреть на эту картину.