Девчонку увезли в роддом из плацкартного вагона поезда, в котором она ехала неизвестно куда и к кому. Город, принявший её, был чужим и холодным. Никто и нигде её не ждал. И появления её ребёнка тоже никто не ожидал с радостью и любовью.
В чуждом ей мире молоденькая девушка, почти ребёнок, была одинока и несчастна. Её худенькое тело дрожало от нестерпимой боли. На все вопросы врачей, упрямо сомкнув тонкие губы, она не отвечала. Старалась сдерживать рыдания и стоны. У неё не было с собой вещей, не было и удостоверения личности. Казалось, что она специально села в поезд, чтобы убежать от себя, от проблем, чтобы была возможность затеряться и раствориться в чужом городе, где никто её не знал, никто не ругал, не осуждал…
Роды были затяжными. Врачи сделали всё возможное для спасения матери и новорожденной её дочери, пухленькой, с ямочками на розовых щёчках девочки.
Молодая женщина лежала, отвернувшись к стенке. Казалось, что всё, что происходило с ней, что случалось вокруг неё, ничто не привлекало внимание, не вызывало интереса. Но это было не так. Если она и не участвовала в бесконечных разговорах соседок по палате, то её всё же раздражали шум, смех, радостные возгласы молодых мам, их бесконечная трескотня о новорожденных детях, о мужьях, матерях и свекровях, обо всём, что важно в жизни любого человека, любой семьи. Всего этого девушка была лишена.
Ей ненавистны были и те часы, когда женщины получали записки и продуктовые передачи от своих родных. Ещё больше ранили сердце выкрики счастливых отцов под окнами родильного отделения. .
А жизнь в больничной палате бурлила. Медсёстры приносили детей мамам для кормления. Позволяли подольше оставаться рядышком.
И лишь молоденькая мать ни разу не взяла дочь на руки, не взглянула в её сторону. Наотрез отказалась кормить. Прикармливала отвергнутого ребёнка другая роженица. У неё тоже родилась дочь, но с каким-то врождённым заболеванием. И теперь мать, страдая от жалости к своей новорожденной малютке, пыталась помочь выжить чужому дитю. У неё было в избытке не только грудное молоко, но и чувство сострадания к чужим бедам. Изо всех сил она пыталась разговорить молодую мать, пробовала достучаться до её совести. Но все попытки разбивались о невидимую стену отчуждения.
Девушка по-прежнему молчала, не вступая в бесполезные споры с окружавшими её людьми. Один единственный раз разомкнула спекшиеся губы, чтобы при всех отказаться от дочери. После этого всеобщая радость, весёлое настроение рожениц, шум и гам вдруг прекратились. В палате повисла гнетущая, удручающая тишина. Никто и не пытался её нарушить.
Мамаши выписывались из родильного отделения и уходили с бесценными своими детишками. А юную роженицу врачи не отпускали, давая ей возможность окрепнуть после родов, обдумать своё положение, принять правильное решение, чтобы после не каяться. Уговаривали не оказываться от самого важного в её жизни человека, от дочери. Поясняли, что проще простого сейчас оставить ребёнка, но потом, спустя какое-то время, придёт раскаяние, и совесть замучает, и душа покоя знать не будет, а изменить, вернуться к прежнему не получится. Но юная женщина, упрямо сжав губы, молчала. Казалось, что ник и ничто не сможет заставить её изменить однажды принятое решение.
Эта история приключилась много лет назад. Никто достоверно не знает, чем она закончилась. Ушла ли юная мать одна или с дочерью, заботливо прижимая её к своему худенькому телу? Или всё-таки совершила тяжкий грех – грех предательства, заставив тем скитаться родную кровинку по чужим людям, проклинать судьбу и ту, что обрекла её на такую безрадостную жизнь?
Кто знает, кто ведает! Возможно, у этой истории совсем иной финал…