Часть третья
ВОЯЖ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Запись девятая
Информационная разведка
Седьмые сутки мы шли на запад, выжимая из старенького мотора всё, что можно. Двигатель натужно урчал, но со своей задачей справлялся, – крутил винты, поддерживая необходимые обороты.
В первый же день нашего путешествия, как только мы покинули остров, я связался с “Звездой Галактик” и коротко доложил обстановку, то есть всё то, что произошло со мной с момента моего последнего доклада. Представляю, как они там забегали. Вряд ли кто из инициаторов моей экспедиции ожидал такого развития событий. Но, как бы там ни было, это их проблемы, а моё дело выполнять приказ, и я его выполнял.
Время тянулось медленно. Дни походили друг на друга, как близнецы-братья. Ничего не происходило, ничего не случалось, и нас мало помалу стала одолевать скука. Надо было как-то убить время, и мы стали подолгу беседовать, стараясь побольше узнать, как друг о друге, так и о породивших нас мирах. В общем, мы, как могли, вели информационную разведку.
Лея играла со мной нечестно. Когда я её о чём-нибудь спрашивал, она, отвечая мне, либо явно лукавила, либо вовсе уходила от ответа, ловко переводя тему разговора в другое русло. При этом было заметно, что удовольствия от этого она не испытывает. По-моему, ей, впрочем как и мне, были даны жёсткие инструкции, о чём можно говорить, а о чём нет. И “нет” включало в себя почти всё. Лея хитрила. Сама скупая на ответы, она с жадностью слушала всё, о чём рассказывал я. Конечно, я старался рассказать ей как можно больше, но, чтобы не повредить делу, лишнего не говорил.
Проводя таким образом время, я преследовал две цели. Во-первых, я старался расположить к себе, через Лею, тех кто послал её встретить меня. А то, что она выполняла чей-то приказ, было очевидно, иначе она вела бы себя по-другому и не была бы такой скрытной. Из этого следовало, что раз её кто-то послал, то она обязательно им обо всём доложит и во всех подробностях. А о наших разговорах доложит в первую очередь. Во-вторых, я сам хотел, как личность, понравиться Лее. Тогда я ещё не понимал, что со мной происходит. Меня непрерывно, как магнитом, тянуло к ней. И когда она бросала на меня редкий, полный неподдельного любопытства, взгляд, сердце моё то замирало, то начинало учащённо биться. Покой моего внутреннего мира был безвозвратно нарушен.
Лея своими постоянно туманными ответами вольно или невольно провоцировала меня на очень “некрасивый” по отношению к ней поступок. Боясь испортить сложившиеся с ней отношения, я долго сдерживал себя. Но любому терпению приходит конец. Я решился! Мой план был прост и, как я полагал, гениален. Оставалось только применить его в действие. Что я и сделал.
Лея, стоя у штурвала, прокладывала курс. Лёгкий ветерок нежно трепал её белокурые искрящиеся золотом волосы. Она ни о чём не подозревала. Я расположился сзади, в некотором удалении от неё, и сделал пробную попытку слабым телепатическим импульсом пробиться к её памяти, где, как я полагал, находится необъятное хранилище бесценной для меня информации. Не встречая с её стороны никакого сопротивления, я стал действовать более уверенно и увеличил силу своего вторжения в её мозг. Но происходило что-то для меня непонятное. Мой направленный импульс не встречая на своём пути никаких преград, проваливался в беспредельную пустоту. Его прямо, как вакуумом, засасывало в неё. Он увязал там, становился неуправляем и быстро угасал, не дав мне абсолютно никакой информации. Я был в смятении. Создавалось впечатление, что передо мной не человек, а тряпичная кукла, манекен, робот или что-нибудь ещё в этом роде. Кто угодно, но только не живое существо. Между тем, я можно сказать кожей ощущал исходящее от неё обаяние и тепло внутреннего мира. А такие чувства мог вызвать только живой человек. Я не знал, что и думать, начал нервничать, а мой импульс дёргаться и сбиваться с цели. Так продолжалось минут пять. Я уже собирался прекратить свои бесполезные попытки телепатического сеанса, когда Лея, резко повернув ко мне своё весело улыбающееся лицо, сказала:
– Ну хватит, капитан. Неужели ты думаешь, что мы, живя на одной планете с такими монстрами-телепатами, как псы, не позаботились о своей безопасности?
“Ну и дела! – подумал я. – Пустота оказалась лишь средством защиты. И как я сам не догадался?” Я испытывал чувство досады за свою недогадливость и в то же время огромное облегчение от сознания того, что Лея настоящий человек, а не какая-то там подделка. И конечно же она права, я должен был знать, что те, кто отправлял её на задание, постараются, как можно надёжнее оградить её мозг от постороннего вмешательства. Ведь, как я понимал, от встречи со мной для них очень многое зависело. Возможно, гораздо больше, чем я мог предположить. И поэтому они, как могли, свели всевозможный риск к минимуму. Надо признать, что это у них получилось очень даже неплохо. Молодцы!
Поняв, что все мои попытки покопаться в Леиной памяти обречены на неудачу, я решил, что будет лучше, если я не буду больше так с ней поступать. И вообще, таких грубых ошибок допускать нельзя, иначе это может кончиться плохо как для меня, так и для всей операции.
Я зря волновался, Лея совсем не обиделась, а просто воспользовалась благоприятной для неё ситуацией. Быстро сообразив, что я испытываю перед ней чувство вины за свой совсем не благородный поступок, она, хитро щуря свои прекрасные глазки, попросила меня рассказать ей о моём мире. Отказать, по известной причине, я не мог, и поэтому мне пришлось, нарушив данные мне инструкции, сделать это. Конечно, я рассказал ей далеко не всё, так как считал, что время для откровений ещё не пришло. Да и придёт ли оно когда-нибудь вообще?!
Лея внимательно слушала мой рассказ, стараясь всё понять или хотя бы запомнить. Иногда она перебивала меня и просила что-нибудь уточнить. Я уточнял, зная, что спрашивая меня, она выполняет полученный приказ. А ещё, я ясно видел, что её мучает и собственное любопытство. Что ж, человек всегда остаётся человеком, а уж женщина тем более.
Мне уже изрядно надоели вопросы Леи, и я хотел взбунтоваться. Но женщина, видя моё настроение, решила остановиться сама.
– Отик! – обратилась она ко мне. – Я вижу, ты устал. Я не буду больше мучить тебя своими вопросами, но ответь мне только последний раз. Скажи, зачем ты прилетел на нашу грешную Землю?
“Молодец Лея!” – обрадовался я. Она упрощала мою задачу, и за это я был ей благодарен. Подробно рассказав, как проинструктировал меня полковник Тилис, о цели своей экспедиции, я с напряжением ждал ответа. Но Лея с ответом не спешила. Не знаю, о чём она думала, но мысли её летали где-то далеко. Я продолжал терпеливо ждать, надеясь, что её молчание не будет длиться вечно. Наконец, она, глядя куда-то в даль, в задумчивости произнесла, не обращаясь ни к кому:
– Это хорошо. Значит, всё было не зря.
Она помолчала ещё с минуту, затем тихим, но внятным голосом попросила меня рассказать всё, что я знаю о зелёном человеке Джима. А ведь обещала, что предыдущий вопрос был последним. Я прекрасно понимал, почему она спрашивает о нём. Ну что ж, если просит такая женщина, как Лея, надо ответить. О Зонзе, и вообще о Балайдоне, я не думал ничего хорошего. Так я Леи и сказал, добавив, что эта раса не испытывает к людям дружеских чувств. А заодно, я высказал ей своё предположение о цели визита их представителей на Землю. И тут моей фантазии не было предела. Конечно, это были всего лишь мои предположения, но я был уверен, что они не далеки от истины.
Выслушав меня, Лея опять о чём-то задумалась, но ненадолго. После короткого молчания она обратилась ко мне со следующими словами:
– Ты был со мной откровенен. В ответ на это я открою тебе маленькую тайну, которая, возможно, тебя обрадует.
Сказав это, Лея, зная, что произвела на меня впечатление, мило улыбнулась. А я, затаив дыхание, ждал, что она скажет дальше. Лея не торопясь продолжала:
– Ты прилетел не зря, капитан, и как нельзя вовремя. И уверяю тебя, если не случится ничего непредвиденного, ты очень скоро завершишь свою благородную миссию и вернёшься на Лукар победителем.
Я был напрочь заинтригован её обещанием, а Лея, воспользовавшись этим, задала мне очередной “последний” вопрос:
– Интересно, Отик, что ждёт тебя после возвращения домой? Ты наверное станешь героем и будешь щедро награждён? Хотела бы я знать, как?
– Не знаю, – отвечал я, – всё зависит от того, насколько хорошо я справлюсь с заданием. Возможно, меня произведут в Бессмертные.
– Это как? – не поняла Лея.
– Да всё очень просто. На нашей планете, Лея, средняя продолжительность жизни составляет девятьсот лет. Но это не предел. Наша социальная система вкупе с медициной позволяет продлевать её до бесконечности. Впрочем, при необходимости, может и значительно сократить. Всё зависит от степени заслуг или вины претендента перед Лукаром. А определяет это специальная комиссия, состоящая из семи почётных Бессмертных. Она так и называется – Комиссия Семи. Два раза в год комиссия рассматривает поданные заявки на продление или сокращение срока жизни. И если говорить правду, то предсказать её решение практически невозможно. Они вполне могут, только по известным им причинам, вместо того чтобы продлить жизнь, взять и сократить её до минимума. А могут и наоборот. На них работает безмерно раздутый штат тайных агентов.
– С этим понятно, – перебила меня Лея, – но ты так и не сказал, как они поступят с тобой?
– Со мной?! Я уже говорил тебе, что если задание будет выполнено как надо, и наши надежды оправдаются, то моё ведомство подаст в Комиссию Семи соответствующую заявку. И вполне возможно, меня, как героя, посвятят в Бессмертные. Тогда я обязательно получу высокий, не ниже полковника, чин и почётную должность на Лукаре или на одной из колонизируемых нами планет. Если же моя миссия провалится, то заявку всё равно подадут, но совсем другого содержания и тогда мне не избежать больших неприятностей. Наверняка всю вину за неудачу свалят на меня. Штабные не любят подставляться! В наказание мне и в назидание другим, срок моей жизни скорее всего будет сокращён, а на моей карьере будет поставлен огромный крест. В этом отношении у нас только Бессмертные считаются неприкосновенными. Все остальные подданные Лукара, в том числе и я, зависят от бюрократов Комиссии Семи.
– Не беспокойся об этом, Отик, – опять перебила меня Лея. – Можешь уже сейчас считать себя Бессмертным.
Что она хотела этим сказать, я не знал, но надеялся, что её слова окажутся пророческими.
Это только перед Леей я пытался нарисовать своё будущее в розовом цвете. А на самом деле моё положение в любом случае было намного хуже.
Я прекрасно понимал, что если даже меня и причислят к клану Бессмертных, то вряд ли я найду своё место среди прагматичных индивов. Ведь моё восприятие окружающего мира изменилось. Мой внутренний мир, обогатившийся новыми человеческими чувствами, стал более уязвим, доступен для внешнего воздействия. А это грозит серьёзными последствиями, и не только для меня.
Конечно, я вполне допускаю, что меня по возвращению на Лукар подвергнут сильнейшей психологической обработке, чтобы попытаться вернуть мою психику на прежний уровень. И при этом меня никто не спросит, хочу я этого или нет? Но даже если и спросят, я не буду знать, что ответить. Я также допускаю, что мою психику, как безнадёжно испорченную, оставят в покое и просто избавятся от меня, отправив на какую-нибудь пустынную планету разводить никому не нужные сады. Там я постепенно сойду с ума от тоски и одиночества. Всё это будет в лучшем случае, а в худшем, мне просто устроят несчастный случай с трагическим концом. И после этого, со всеми почестями, положенными герою, засунут в утилизатор. Лишние проблемы Лукару не нужны! А может, всё будет не так уж и плохо?! Может, я просто сгущаю краски?
Я не стал делиться своими грустными мыслями с Леей, так как не знал, как это может отразиться на наших будущих межпланетных отношениях. Я вообще старался не заострять её внимание на не очень приятных для землян моментах нашей жизни. Я боялся, что она в силу своего уровня интеллектуального развития полностью не осознает, неправильно поймёт некоторые аспекты нашей внутренней политики и насторожится по отношению к нам. А раз насторожится она, то насторожатся и те, кто за ней стоит. В конце концов политика всегда остаётся политикой, и у неё свои тонкости, вне зависимости от того, где её проводят, на Лукаре или на Земле.
Время шло, и я чувствовал, что с каждым днём мы всё больше и больше сближаемся с Леей. В наших отношениях помаленьку начали исчезать настороженность и недоверие друг к другу. Мы становились более откровенными, и мне казалось, что так будет продолжаться всегда. Возможно, так бы всё и было, если бы однажды Лея, заметив, что я пребываю в приподнятом настроении, не спросила меня:
– Знаешь ли ты, Отик, что такое любовь? И вообще, существуют ли у вас на Лукаре межполовые взаимоотношения?
Вопросы были и неожиданными, и трудными, и в то же время интересными. И я, по возможности сглаживая острые углы, постарался на них ответить.
Я сказал Лее, что у нас, конечно же, существует такое понятие, как половое влечение. Но половую активность подавляют психологическим и медикаментозным путём сразу же по достижении индивом десятилетнего возраста. Дело в том, что на Лукаре десятилетний индив уже считается взрослой, полностью сформировавшейся личностью. К этому возрасту, исходя из его личных показателей, ему определяют направление дальнейшего обучения. Каждый член нашего общества, достигший десятилетнего возраста, иначе говоря совершеннолетия, живёт обособленно, развиваясь и обучаясь по индивидуальной программе. Что же касается таких чувств, как любовь, ненависть, ревность, жадность и других тому подобных эмоций, то о них я узнал только в ЭШПРА, когда изучал тонкости внутреннего мира землян.
– Да как же вы размножаетесь?! – воскликнула почему-то разволновавшаяся Лея. – Как, Отик, как если из вас, можно сказать с детства, делают искусственных импотентов, а о любви вы даже не имеете никакого представления? Вы наверное там все пробирочные?
Сказав это, Лея метнула в меня короткий взгляд-молнию. Мне показалось, что в нём было нескрываемое презрение.
– Нет, Лея, никакие мы не пробирочные! – обиделся я. – Воспроизведение у нас происходит полуискуственным-полуестественным путём. А происходит это так: у особей мужского пола, имеющих лучшие генетические карты, берётся семя и вводится специально отобранным для вынашивания ребёнка особям женского пола. Сразу после рождения, ребёнка забирают и он продолжает расти и развиваться в обществе своих сверстников, под наблюдением специалистов, до достижения им совершеннолетнего возраста. Благодаря этому мы не только контролируем рождаемость, но и улучшаем генетический фон нашей цивилизации.
Я умолк в надежде, что мне удалось успокоить Лею. Но она, потупив свои почему-то погрустневшие глазки, тоже молчала. Мне даже показалось, что она сейчас расплачется, как маленькая девочка, которой обещали сладкую конфетку, но, забыв, так и не дали. Лея больше не улыбалась и не задавала мне вопросов. По-моему, она вообще перестала меня замечать. Я, проклиная себя за излишнюю откровенность, ломал голову над тем, что из сказанного мной так повлияло на её отношение ко мне? Но ответа я так и не нашёл.
Лея продолжала игнорировать меня. Хотя иногда она вскидывала на меня грустный, вопрошающий взгляд, и в этот момент мне казалось, что какой-то не дающий ей покоя вопрос вот-вот сорвётся с её нежных алых губ. Но в последний момент она, так ничего и не сказав, вновь опускала глаза и отворачивалась в сторону.
Неприятные чувства досады и неопределённости одолевали меня. Я впал в уныние. Теперь уж и мне не приходило в голову улыбаться. Так ужасно я себя ещё никогда не чувствовал!
Лея, хоть и обижалась на меня, но всё-таки сообщила, что при хорошей погоде мы доберёмся до места дня через два. Правда, где это место, она уточнять не стала. Да я и не спрашивал.
Раскалённое солнце стояло в зените, когда на горизонте крохотными точками показалась целая цепь бесчисленных скалистых островков. Они, как солдаты, выстроившись в шеренгу, преграждали нам путь на запад. Но мы, всё равно, не сбавляя хода продолжали идти вперёд, чтобы ещё до захода солнца найти среди них подходящий пролив и миновать это пусть и не очень сложное, но всё-таки препятствие.
Я, глядя в бинокль, с интересом рассматривал неотвратимо приближающиеся острова, когда вдруг понял, что с того самого момента, когда они только замаячили на горизонте, во мне проснулось чувство приближающейся опасности и оно постоянно растёт, выдавливая на моём лбу холодный пот. Я напряжённо всматривался в горизонт, пытаясь обнаружить источник всё возрастающей тревоги. Но так и не увидев ничего подозрительного, я поделился своим предчувствием с Леей. Как ни странно, но она сразу поверила мне. Значит, доверие в её глазах я ещё не утратил!
По её резким движениям и напряжённому взгляду я понял, что она сильно нервничает, и от этого понимания занервничал сам.
Как-то само собой получилось так, что Леина обида на меня отошла на второй план, а может и вовсе была забыта. Мы внутренне сплотились перед лицом грозящей нам неизвестно откуда опасности. Нам стало не до междоусобных конфликтов.
Солнце, неожиданно побагровевшее штормовым предупреждением, уже скатилось к самому горизонту, и стоящие на нашем пути скалы, на его фоне, приобрели нереальные очертания мифических существ, застывших в ожидании очередной жертвы. Их бесконечная цепь почти по прямой линии растянулась и вправо, и влево от нас на многие-многие мили. Проливы и проливчики, разделяющие острова, были узки, но наша малогабаритная яхта могла свободно пройти почти через любой из них. И она конечно же прошла бы, если бы не целая армада, состоящая из бесчисленного количества разнокалиберных плотов, не преграждала нам путь, блокировав все без исключения проливы между островками.
Увидев их, Лея резко сбросила скорость, дав яхте самый малый ход. Необходимо было что-то, пока не поздно, предпринять! Но что?
Запись десятая
Засада
Засада была устроена по всем правилам военной науки землян. “Интересно, кому это надо? – размышлял я. – Если это разбой, то взять с нас нечего, кроме как нас самих да ещё древней яхты, которая того и гляди развалится сама!” Но, как видно, кому-то мы были всё-таки нужны.
Лея, быстро пробежав биноклем по преградившей нам путь эскадре, протянула его мне и, вытянув вперёд правую руку, показала на большой плот, стоящий на якоре прямо по нашему курсу.
– Посмотри туда, Отик, – сказала она, – это флагман.
Я навёл бинокль на плот, указанный мне Леей, и стал внимательно рассматривать его. Лея тем временем заглушила двигатель. Мы легли в дрейф. Нам было необходимо время, чтобы оценить обстановку и составить план дальнейших действий.
Флагманский плот был внушительных размеров. В центре его стояла небольшая деревянная мачта со спущенным, тёмно-зелёного цвета, парусом. Она одновременно служила, помимо своего прямого назначения, ещё и флагштоком. Там, на самом её верху, гордо полоскался личный, треугольной формы, штандарт адмирала. На нём была изображена ярко-жёлтого цвета корона на красном поле. Сразу под штандартом к флагштоку-мачте был прикреплён чёрный прямоугольный флаг с вышитым на нём человеческим черепом и двумя перекрещёнными берцовыми костями. Весёлый Роджер – вспомнил я его название. Сомнений не оставалось, перед нами были самые настоящие пираты. Ситуация складывалась классически банально, но выхода из неё я не видел, по крайней мере, пока. Можно было, конечно, вызвать на помощь крейсер, но тогда это будет уже вооружённое вторжение, и операцию можно будет смело считать проваленной. А этого я допустить не мог, и нам оставалось надеяться только на собственные силы.
Я перевёл свой взгляд с мачты на палубу, чтобы посмотреть, из кого состоит команда флагмана? И то, что я там увидел, не обещало нам ничего хорошего. И дело было совсем не в команде, которая состояла из двадцати-двадцати пяти человек, а в их капитане.
На самой середине плота, прямо перед мачтой, стоял роскошный, расписанный ярко-красными бутонами огромных роз, диван. На нём, устроившись по-хозяйски, возлежала обыкновенная немецкая овчарка и внимательно смотрела на меня.
– Чёрт! – земное ругательство невольно сорвалось с моих сразу пересохших губ.
Я быстро отвёл бинокль от этих пронизывающих, достающих до самых потаённых глубин сознания глаз.
Когда мой бинокль в панике метнулся в сторону от взгляда барствующей псины, я совершенно случайно заметил с левой стороны от дивана щенка. Я невольно задержал на нём свой взгляд. Мне стало интересно, и я решил за ним понаблюдать.
Щенку было месяца три от роду. Он сидел и весело вилял своим тоненьким хвостиком-верёвочкой. Его лёгкий оскал чем-то напоминал мне улыбку. Вокруг него суетились люди, и невооружённым глазом было видно, что ему очень хочется присоединиться к ним. Иногда он, захваченный происходящим вокруг него, терял над собой контроль и, повизгивая, с азартом шлёпал передними лапами по неровной поверхности флагманской палубы. Но продолжалось это недолго. Положение хозяйского отпрыска обязывало его оставаться на месте и даже иногда изображать к происходящему полное равнодушие. Будущий хозяин не должен ронять своего достоинства в глазах презренных рабов! И он, как мог, старался! Я прекрасно понимал этого совсем ещё глупого сукина сына. Если для породившей его твари начиналась серьёзная охота, то для щенка это была просто игра. Ему было весело!
Даже при беглом осмотре было видно, что команда флагмана была отборной. Она, если не считать трёх двухголовых, рассредоточившихся с луками наизготовку в передней части плота, состояла из настоящих людей. Все, как на подбор: высокорослые, широкоплечие мужчины лет тридцати-сорока без видимых физических недостатков. Одним словом – гвардия! Они как тени, быстро, не создавая лишнего шума, скользили по палубе. Каждый из них занимался своим делом. Двое на корме разводили костёр. Остальные носили с берега набитые чем-то, скорее всего песком, мешки. Они, складывая их один на другой, сооружали по всему плоту небольшие укрепления, способные укрыть двух-трёх человек одновременно. Пираты работали быстро, торопливо. Только псина с равнодушным видом неподвижно лежала на цветастом диване, уютно положив свою голову на передние лапы. Но по-видимому, это нисколько не мешало ей держать всё под контролем.
Всё, что мне было нужно увидеть на флагмане, я увидел. Но надо было посмотреть, и что делается на остальных плотах эскадры. Я навёл на них бинокль. Там происходило примерно то же самое, что и на плоту адмирала, то есть сооружались укрепления из мешков с песком и разводились костры. Пиратская эскадра в спешном порядке готовилась к бою! В этот момент я ясно понял, что псине точно известно о наличии у нас огнестрельного оружия.
Я поочерёдно вглядывался в лица и фигуры матросов, и не переставал удивляться многообразию жертв мутационных процессов. Даже больному воображению трудно было бы представить такое извращение человеческой природы. Вражеская эскадра просто кишела всевозможными уродами. Не видно было только двухголовых, да и настоящих людей я насчитал не более десятка.
Я опустил бинокль и посмотрел на неподвижно застывшую у штурвала Лею. Такой серьёзной, я ещё её не видел. Мне хватило одного мимолётного на неё взгляда, чтобы понять, что влипли мы капитально.
– Кто это? – спросил я.
– О-о-о! Отик, нам оказана большая честь! Ты видишь перед собой эскадру самого свирепого по эту сторону земного шара пирата, в полном её составе, – отвечала мне Лея. – Их капитана, эту милую на вид овчарку, зовут Сонька, а её бестолкового сыночка – Бобом.
– Ну что ж, приятно познакомиться! – мрачно пошутил я. – А тебе не кажется, что она знала о нашем здесь появлении?
– Похоже, ты прав, Отик. Я даже в этом уверена. И предупредить её мог только Джим.
– Джим?! – удивился я.
– Да, Джим. А сообщить он ей мог легко, по-собачей почте. Не знаю каким образом, но она работает очень оперативно, не хуже телеграфа, – пояснила она.
Я, конечно, опять ничего не понял из её пояснений, да мне как-то и было не до них.
– Что будем делать? – спросил я.
– Не зна-а-аю. Сдаваться нам нельзя, – размышляла вслух Лея, – иначе, сам знаешь. Вокруг не обойти. Острова тянутся в обе стороны на много-много миль, да и всё равно нас перехватят. Назад, не имеет смысла, горючего хватит всего на три дня, не больше. Остаётся только одно – прорываться.
– Прорываться?! – опять удивился я. – Разве у нас есть шанс?
– Есть шанс или нет, не знаю, а вот выбора у нас точно нет, – отвечала она. – Дай мне бинокль. Попробую найти у них слабое место. И если оно существует, то дай бог нам удачи!
Я протянул ей бинокль. Она взяла его и, приставив к глазам, заскользила своим всё замечающим взглядом по ровному ряду неприятельской эскадры.
Ветер усиливался. Окрепшая волна с разбегу весело билась о борт яхты, окропляя нас холодными, солёными брызгами. Я смотрел на Лею и ждал, когда она оторвётся от бинокля. А она всё смотрела и смотрела, напрягая мои и без того натянутые нервы. Как я стал нетерпелив! Раньше, до учёбы в ЭШПРА, я за собой такого не замечал.
Наконец Лея, мне показалось что прошла целая вечность, опустила бинокль и обратилась ко мне:
– По-моему, нас окружают.
Я быстро посмотрел по сторонам и даже без бинокля увидел, как из-за горизонта медленно вырастает частокол мачт, с полными ветра парусами. Только позади нас горизонт был ещё чист, но я не сомневался, что скоро мы увидим их и там. Я вопросительно посмотрел на Лею. Она была спокойна, можно даже сказать, холодна. Её уверенный взгляд однозначно говорил мне, что в её прелестной головке созрел какой-то план.
– Седьмой пролив влево от флагмана, – коротко сообщила она. – По-моему, это единственное место, где мы можем проскочить.
Я взял у неё из рук бинокль и, поднеся его к глазам, посмотрел на пролив, указанный мне Леей. Действительно, он был менее защищён, чем другие. При правильно проведённой атаке он давал нам, пусть и небольшую, но всё-таки надежду прорвать выставленное там заграждение. Риск конечно был очень велик, но, как правильно заметила Лея, выбора у нас не было.
Пролив охраняли два небольших, пришвартованных к разным берегам, плотика. Стальные цепи надёжно притягивали их к береговым скалам. На наше счастье, между ними оставалось не заграждённое, метра в два, пространство. Узковато даже для нашей малогабаритной яхты. Но при хорошей скорости мы, возможно, смогли бы проломиться через него.
Глядя на матросов, находящихся на этих плотиках, я понял, как нам везёт. Их было всего четверо – толстеньких, маленьких, кругленьких, похожих на колобка из детской сказки. Они суетливо семенили на своих коротеньких ножках, постоянно сталкиваясь друг с другом. Таких неуклюжих увальней я в жизни ещё не видел. Просто удивительно, как они до сих пор не свалились в воду. И вообще, я не понимал, как эти бестолочи умудрялись управлять своими плотами. Да, Лея, конечно, была права, если у нас и есть шанс прорваться, то только здесь. Всё-таки она умница!
Рассмотрев во всех деталях намеченный нами для прорыва пролив, я вновь обратил свой взор на флагман. Мне было интересно посмотреть, чем занят сейчас пиратский адмирал. Но ни Соньки, ни Боба мне увидеть уже не удалось. Диван, лёжа на котором она безмолвно управляла своими рабами, был окружён высокой стеной, сложенной из набитых песком мешков. Стена надёжно укрывала высокородное семейство от наших пуль. Что-что, а свою жизнь Сонька ценила превыше всего!
Солнце, последний раз качнув багровым боком, скрылось за горизонтом. Луна ещё не взошла, и одинокие звёзды своим слабым мерцанием почти не освещали стремительно наступившую ночь.
Мы знали, что Сонька абсолютно уверена в своей победе. Ну и пусть! У нас тоже были свои козыри. И ещё, мы очень надеялись и верили в удачу. А это в нашем положении тоже был, хоть и маленький, но совсем не лишний козырь.
Наступившая темнота давала нам лишний шанс. Костры, заблаговременно разведённые на плотах, почти не давали света. Они помогали нам ориентироваться в темноте и, в то же время, ограничивали видимость нашему противнику. Такой глупости я от Соньки не ожидал!
Ветер усилился. Скоро должен был начаться шторм. Больше медлить было нельзя. Нам надо было успеть прорвать пиратскую блокаду и пройти через пролив до его начала.
– Пора. И да поможет нам бог! – еле слышно прошептала Лея и запустила двигатель.
Дав яхте средний ход и развернув её на восемь румбов влево, мы пошли параллельно ярко освещённой кострами бесконечной гирлянды плотов. Лея подала мне свой автомат.
– Стреляй по моей команде, капитан, и береги патроны. Это последний магазин.
– Постараюсь, – ответил я.
Заняв позицию на носу судна, я стал на одно колено, снял автомат с предохранителя и, передёрнув затвор, дослал патрон в патронник.
Не знаю, как это случилось, но я вдруг понял, что меня мёртвой хваткой захватил азарт предстоящего боя. Кроме него, я уже ни о чём не мог больше думать. Я жаждал схватки! Я хотел либо победить, либо погибнуть, мне было всё равно. Мои натянутые, как струна, нервы готовы были лопнуть в любой момент. Но я, хоть и с большим трудом, всё-таки держал их под контролем, зная наверняка, что, как только начнётся заварушка, я стану хладнокровным и уверенным в победе бойцом. А большего сейчас и не требовалось!
Поравнявшись с намеченным для прорыва проливом, Лея круто развернула яхту вправо и дав полный ход пошла в атаку. Она собиралась с ходу протаранить два хлипких плотика и вырваться через пролив на свободу. Я, уже совершенно спокойный, прижав к плечу приклад автомата, выбирал цель, медленно водя стволом по сторонам. Пираты, поняв, что мы атакуем, засуетились, занимая заранее приготовленные позиции.
Когда до плотиков, заграждавших нам путь, оставалось метров двести, Лея неожиданно даже для меня врубила мощный прожектор, подвешенный на самом верху нашей мачты. Ослеплённые “колобки” замерли на месте. Лучшей мишени нельзя было и желать. Я сразу взял их на прицел.
– Стреляй! – возбуждённо крикнула Лея.
Команда была получена и я открыл прицельный огонь по не ожидавшим такой дерзости пиратам. Мне хватило полмагазина, чтобы подстрелить всех четверых. “Колобки”, неуклюже вскидывая руки, падали и, как мячики, скатывались в воду. Их мёртвые тела сразу же подхватывало стремительное течение и, как щепки, уносило куда-то в глубь пролива. Проводя взглядом последнего из них, я посмотрел по сторонам. Ближайшие от нас слева и справа плоты уже снялись со своих якорей и, взмахивая, как крыльями, ровными рядами вёсел, спешили нам наперерез. Я, резко повернувшись влево, не целясь, от бедра, выпустил в них длинную очередь, в надежде хоть ненадолго их задержать. С плотов раздались приглушённые шумом ветра злобные выкрики. Наверное, я кого-то подстрелил. Мне конечно же не удалось остановить их совсем, но темп пираты всё-таки сбавили. Значит, я не зря израсходовал на них почти весь остававшийся у меня боезапас.
Время шло на секунды. И я, на всякий случай, а вдруг повезёт, резко развернувшись, выстрелил в сторону флагмана. Автомат в моих руках дёрнулся пару раз и, издав холодный металлический “щёлк”, замолк. Кончились патроны, и я с силой отбросил в сторону бесполезное теперь оружие. С флагмана послышался какой-то шум. Я быстро поднял бинокль и навёл его на плот адмирала. Вот удача! Я с трудом верил собственным глазам. Прямо перед мешками, визжа и извиваясь в луже собственной крови, в предсмертных судорогах метался сам Боб. Видимо, щенок не смог совладать со своим любопытством и высунулся из-за укрытия, чтобы собственными глазами увидеть нашу попытку прорыва, и попал под мою пулю. Сонька яростно выла, призывая свою стаю к отмщению. Теперь пощады нам точно можно было не ждать, да это и не было важно. А важно было то, что вёсла торопящихся нам наперерез плотов замерли на несколько секунд, подарив нам лишнее время.
Я взглянул на Лею. Она, упрямо прикусив нижнюю губу, отчаянно вела яхту на таран. На полном ходу, мы врезались в узкое пространство между двумя плотиками. Они круто, придавленные яхтой, накренились, став почти вертикально. Раздался надсадный треск. Яхта, дёргаясь, как в эпилептическом припадке, рывками шла вперёд, со скрежетом протискиваясь между разваливающимися на отдельные брёвна плотами. Неожиданно мотор, надорванно чихнув, заглох. Но мы уже пробили заграждение и, подхваченные течением, стремительно неслись по проливу. Хорошо хоть яхта не потеряла управление. Она, как примерное дитя, продолжала покорно слушаться Лею. Лея, умело лавируя по узкому проливу, уверенно вела судно, ловко избегая столкновения с береговыми скалами.
Я посмотрел назад и увидел, что три плота из Сонькиной эскадры уже вошли вслед за нами в пролив и с непонятным для меня упорством продолжают преследовать нас. Пираты на них что-то громко и радостно нам орали, но что именно, я расслышать не мог. Да и не всё ли равно, что они там нам орали. Главное – мы прорвались!
Лея весело улыбалась, глаза сияли, на щеках выступил алый румянец. Я был восхищён её совсем не женским характером. Она, как говорят земляне, закусила удила и теперь вряд ли что могло её остановить. И я был этому рад. Со спутником мне явно повезло! В компании с такой удивительной женщиной удача могла быть только на нашей стороне!
Наш дерзкий, удачно проведённый прорыв вверг меня в состояние, близкое к эйфории. Чувство гордости за нас переполняло меня через край. Кровь, кипя и пенясь, с шумом ударяла в голову, напрочь лишая меня здравомыслия. “Мы победили!” – было моей единственной мыслью. Я, как нарцисс, восторгался собой, а вместо этого надо было хоть чуть-чуть пошевелить мозгами. Мне, самодовольному болвану, следовало подумать, почему наши, уже изрядно отставшие, преследователи так радостно вопят? Почему они не бросят бесполезную погоню? Почему?.. Почему?.. Почему?.. Но мысли мои были заняты другим, и я, как слепой, не видел для волнений причин. Не страшно, что двигатель вышел из строя. Его заменит, хоть и местами порванный, но всё-таки парус. Две небольшие пробоины по обоим бортам не создавали особых проблем. Они находились чуть выше ватерлинии и в трюм вода почти не попадала. А ту, что попадала, можно было без особого труда откачать ручной помпой. Да и мотор, возможно, удастся починить. В общем, всё было не так плохо, как могло бы быть.
Как и следовало ожидать, моя радость по поводу прорыва оказалась преждевременной. Неожиданно всё ещё слабо светящий, запитанный от подсевших аккумуляторов прожектор выхватил из темноты натянутую поперёк пролива металлическую сеть. Две выступающие из противоположных берегов скалы создавали эффект горлышка. И именно между ними была натянута пиратская снасть. Врезавшуюся в неё яхту уже через несколько минут течение затянет на дно. Нас, как наивных детей, заманили в ловушку. И мы попались! Всё-таки Сонька оказалась намного умнее, чем я думал.
Я с тревогой взглянул на Лею и по выражению её лица понял, что и она уже всё поняла. Однако, Лея не была бы Леей, если бы за те несколько секунд, что у нас были, не нашла бы из этой ситуации выход, дающий нам шанс на спасение. И она его, конечно же, нашла.
Когда до “горлышка” оставалось не более десяти метров, Лея с невероятной быстротой закрутила штурвал, направляя яхту на невысокий гранитный выступ, к которому был прикреплён один из концов сети. Яхта, опасно накреняясь, сделала крутой вираж вправо и, гонимая стремительным течением, врезалась в скалу. Я ничего не успел понять. Всё вокруг меня завертелось, и я оказался в неестественном состоянии свободного полёта.
Если бы я знал, что Лея разобьёт яхту! Я бы схватил её, прижал к себе и с помощью левитации перелетел бы сеть, чтобы приземлиться на ближайшем от нас берегу. Но увы, когда я об этом подумал, было уже слишком поздно.
Удар о воду был слишком сильным. Острая боль пронзила всё моё тело. Течение подхватило меня и понесло. Вокруг меня, подымая фонтаны брызг, ещё падали обломки яхты, когда я услышал где-то позади себя отчаянный, зовущий на помощь крик. Это Лея, возможно раненая, звала меня. Но чем я мог ей помочь? Я сам, как котёнок, барахтался в воде, пытаясь остаться на плаву. Я хлебал ртом солёную воду. Намокшая одежда камнем тянула вниз. В глазах темнело. Кровь как сумасшедшая пульсировала в висках. Руки и ноги слабели. Я понимал, что теряю сознание, а это, в моём положении, было равносильно смерти. И всё-таки, несмотря ни на что, я продолжал упорно бороться за свою жизнь. Но обстоятельства были сильнее меня. Они меня просто убивали.