Квартирная сюита. Отрывок из романа Дурочка на конкурс

Карельштейн Дора
Квартирная сюита.

Отрывок из романа «Дурочка»

 



Много раз в жизни я периодически становилась квартиранткой и только один раз была в роли квартиросдатчицы.

Это было намного позже, (описываемых событий)
У нас уже тогда была двухкомнатная квартира и двое
детей-школьников.
Дети уехали на каникулы в Киев к родителям Виталия.

К нам случайно забрели и попросились на квартиру два грузина.
А у нас как раз возникла необходимость покупки пылесоса, так как мы случайно купили ковёр в рассрочку. Вопрос денег был ещё более актуален, чем обычно.
Мы решили, что месяц проживания в обществе двух молодых грузин не слишком большая цена за пылесос для нашего нового ковра.
Надо сказать. что наша долгожданная собственная квартира не была Бог весть какими хоромами и к тому же имела очень специальную хрущёвскую планировку,( их назвали позже "хрущёбы"), что не мешало мне каждый день радоваться, что нет никаких хозяев и необходимости перебираться на новые места, за что я, сами понимаете, в очередной раз должна пропеть оду в честь единственного вождя Никиты Хрущёва, который хоть что-то пытался сделать для народа, а меня вообще облагодетельствовал.
Видимо поэтому его и свергли.
Прихожая в нашей квартире несла ключевые функции, занимала 1,5 квадратных метра и вела в главную комнату, а также в туалет, совмещённый с ванной, занимавшие 3 квадратных метра из общей площади.
Главную комнату следовало бы считать прихожей, и это была бы нормальная прихожая, так как она имела 4 двери: 1)входную, 2)на кухню, 3)на балкончик, и 4)в спальню.
Все дороги нашей жизни проходили через эту комнату, и она несла следующие функции:
1). Спальня родителей,
2).Телевизионный салон,
3).Гостиная,
4).Проходной двор,
5).Арена цирка, где проходило воспитание и дрессировка детей с их любимыми животными
( периодически, по очереди: кошки, собаки, черепахи, ежи и другие),
6).Место разрешения всех семейных конфликтов и драм, а также утренние сборы на работу, в детский садик и в школу.
В общем, маленький Содомчик и Гоморрочка в современных условиях.

Спальня: Комната, напоминающая пенал, со встроенным в торце, на всю стену шкафом, заменявшим подвал, чердак и гардероб.
Эта комната служила спальней для детей, с двумя кроватками,
кабинетом мужа с письменным столом и полками на стенах,
моей мастерской с вязальной и швейной машинами, на которых я по ночам зарабатывала вторую зарплату, сотрудничая в художественном Фонде Белоруссии и, кроме того, одевала себя и детей, создавая швейно-трикотажные новинки моды.
На ночь мастерская перемещалась в кухню, так как "производственная техника" была приспособлена на самодельный столик с колёсиками.
Поэтому моя походная мастерская могла функционировать в любое время суток и на любом из тридцати квадратных метров нашей квартиры.
Мы бы сами не додумались, что на время месячного отсутствия детей, можно приспособить нашу многофункциональную квартиру ещё заработать для себя (для неё, для квартиры) пылесос.
Но однажды раздался звонок в дверь.
Я пошла открывать. На пороге выросли два рослых молодых грузина, которые с популярным в анекдотах акцентом, просились на квартиру.
Я мысленно увидела перед глазами пылесос и впустила грузин в прихожую.
На голоса туда же явился Виталий, отложив на время газету.
Увидев Виталия, на лицах грузин изобразился ужас и они готовы были бежать, но все же отважились выяснить, не армянин ли Виталий.
Сообщение о том, что он всего лишь еврей, вызвало у них вздох облегчения и разряд русского мата с грузинским акцентом в адрес всех прошлых, ныне существующих и будущих армян!
Мы были шокированы тем, что оказывается, в дружной семье советских народов существуют такие, для которых кто-то хуже евреев!
Шансы грузин устроиться у нас сильно возросли.
Мы сдали им на месяц комнату, которая в присутствии детей была
детско – спально - кабинетной, а сами сочли возможным, по такому случаю, "перекантоваться" в проходной комнате, соединяющей прихожую, кухню, балкон, туалет и детско – спально - кабинетную.
Грузины вселились совместно с огромной бутылью в плетеной корзине, литров на десять, наполненной грузинской чачей, по сравнению с которой русская самогонка - невинный напиток.
Кроме того, в грузинскую коллекцию входила вместительная сумка первоклассного чая с личных плантаций и чемодан отборных фруктов.
Читающий, небось, думает: - "Опять дуракам повезло!"
Отвечаю: - на этот раз повезло грузинам, а мы были просто дураками, которым не очень повезло.
Мы не располагали даже проходной комнатой.
Везде были грузины!
И не только наши. На бутыль с чачей и фирменный чай слетелись все торгующие грузины Советского Союза.
Наша главная комната превратилась в чайхану, где не возбраняется распивать крепкие спиртные напитки.
Функционировало заведение круглосуточно без расписания.
Целый вечер, с захватом доброй половины ночи, приходили и уходили грузины различного возраста и вида.
Пили чачу и чай, готовили и ели острые грузинские блюда, громко разговаривали по-грузински и также громко ругались матом по-русски.
Иногда далеко за одиннадцать молодые звонкие голоса затягивали трогательную грузинскую народную мелодию.
Если кто-нибудь из соседей приходил узнать, в чём дело и когда, наконец, будет порядок, его встречали, как дорогого гостя, усаживали за стол, и через короткое время после знакомства с чачей он забывал, зачем приходил, и вскоре в грузинские мелодии врывались белорусские рулады.
Трезвенник Виталий, чтобы не обидеть квартирантов, уступал просьбам выпить, делал круглые глаза и с ужасом опрокидывал в себя полстакана огненной жидкости, после чего у него на лице застывала полуидиотская-полувежливая улыбочка, с которой он засыпал где-нибудь в уголочке до утра, когда ему надо было на работу.
Я, не раздеваясь, дремала в комнате, которую мы сдали грузинам.
Утром, наоравшиеся и напившиеся грузины засыпали кто где.
Мы ходили сонные, смущённые и не знали, что делать, считая неудобным прервать контракт, а точнее выгнать квартирантов.
Весёлая жизнь длилась целый месяц, и мы получили за всё это шестьдесят рублей, полсумки грузинского чая и впечатляющие воспоминания.
По сравнению с ними, ( грузинами) вернувшиеся домой дети, казались нам тихими воробышками, а семейная жизнь сплошным праздником.
Как раз в это время, мои вездесущие пациенты доставили мне волнующую весть, что через день коньяк должен подорожать в два раза!
Я показала себя зрелым бизнесменом, и закупила у моей пациентки-продавщицы на все шестьдесят рублей пятизвездного коньяка.
Слухи, конечно, оправдались.
Благодаря тому, что за месяц Виталий не успел полюбить чачу, а наоборот испытывал отвращение ко всему спиртному, я успешно вернула коньяк в магазин, но уже в два раза дороже!
Таким образом, грузинский капитал удвоился и вместо пылесоса мы купили... холодильник Минск-2 , на который ждали очереди по записи и как раз получили уведомление, что подошла наша очередь. (Что бы мы делали без такой удачной грузинско-коньячной авантюры?!!)
Последующие 15 лет пользования холодильником, я с нежностью вспоминала весёлых грузин, считавших, что евреи не самые худшие на этом свете.
Вопрос с пылесосом был отложен на неопределённый срок, но новых экспериментов со сдачей квартиры мы уже не проводили.
Но до того как мы стали обладателями описываемых хором, а тем более попробовали сдавать внаём жильё, мы ещё долгое время были бедными квартирантами.

Наше хождение и заглядывание в калитки с вымученными "приятными" улыбками не давали результатов.
Мы приуныли, наш неувядаемый беспочвенный оптимизм заметно убывал.
 Когда дело дошло до 31 августа, то есть на следующий день мне предстояло идти в институт, а ему на работу, мы больше не веселились, а улыбку натягивали на лица, как узкое платье на мокрое тело, и трудно было бы назвать её приятной.
Однако когда мы окончательно разучились улыбаться, то счастье само, наконец, улыбнулось нам!
"Улыбка счастья" предстала нам в виде хмурой, неприветливой, неряшливой старухи, которая пригласила нас в дом.
Дом находился на Гоголевском переулке, выглядел кокетливо, с цветами в палисаднике и выходом в небольшой уютный внутренний дворик.
Внутри домика кокетливость и уют исчезали, уступая место неряшеству и неприветливости, напоминавшими облик хозяйки.
То, что она нам предложила, нельзя было назвать ни комнатой, ни коридором, это был какой-то аппендикулярный закоулок между комнатой и кухней, без окон и дверей.
Но на этом маленьком пространстве уместился полутора спальный пружинный матрац на ножках (в хорошем состоянии), сев на который для пробы, мы уже были не в состоянии встать с него.
Другой мебели в закоулке, который сдавался по разряду проходной комнаты, не имелось.
Но хозяйка обещала "усилить" меблировку, то есть втиснуть около матраса тумбочку и стул, при этом она нам словоохотливо, хоть и хмуро объяснила, что второй стул нам совсем ни к чему, так как один из нас может сидеть на "диване".
Мы дружно кивали головами и на всё соглашались.
Последний день августа был в Минске жарким.
Мы целый день "совались" в чужие калитки, одевая и снимая просительно кисло-сладкие улыбочки и выставляя свои кандидатуры на роль квартирантов, и целый день получали в ответ периодически вежливые, насмешливые, подозрительно-злобные иногда сочувственные и прочие - НЕТ.
Нередко отказы сопровождались злобным лаем разномастных собак, начиная грозными овчарками и кончая наглыми болонками с занавешенными глазами.
Мы были уставшими, потными, целый день не ели, хотя имели в сумке белый батон и начавшее таять сливочное масло.
Наша самая заветная мечта в тот момент была забраться с отёкшими ногами на несравненный пружинный матрас, положить масло на батон и лопать это блаженство, представляя себе, как после этого растянемся во всю длину на этом ложе, избавившись от чемоданчика и сумки, которые Виталий целый день бессменно таскал.

Мы были на пороге счастья... но мешало этому счастью как раз отсутствие порога, а также дверей, поэтому не в меру говорливая крупногабаритная хозяйка в кофте, юбке и платке, как маятник сновала около нашего матраца, ненавязчиво внушая нам длинный список наших обязанностей и ничего не упоминая о наших правах.
Мы невежливо молчали, заняв рты вожделенным батоном с натуральным сливочным маслом, которое, подтаяв, было ещё вкуснее, пропитывая белую мякоть свежего хлеба.
Когда она появилась примерно в двадцатый раз за первые полчаса нашей аренды жилой площади и заявила, что я должна мыть пол не только в нашей "комнате", но и в той части, которая предшествует ей, так как мы будем проходить через это пространство до того, как доберёмся до своего матраса.
Мой дорогой как раз проглотил очередной кусок батона и очень некстати показал себя любящим мужем.
Он хотел остаться наедине со мной, и чем быстрей, тем лучше!
Поэтому в его голосе угадывалось раздражение, когда он произнёс реплику неудачную по форме и неприемлемую для данной особы по содержанию.
Он сказал: - "Извините, но моя жена учится в мединституте, у неё всегда должны быть мягкие и чистые руки, поэтому она никогда не моет полов!
Может быть, я иногда буду мыть".
Надо сказать, что полов я не мыла только потому, что не имела оных.
Позже я продолжала учиться в мединституте и с большим успехом мыла полы, стирала пелёнки, готовила пищу и мыла посуду, включая кастрюли.
Но тогда его речь, полная любви ко мне, вызвала в старухе взрыв ненависти и негодования.
Она остановилась, как будто получила пощёчину, поджала губы и прошипела: - "Не нужны мне такие квартиранты! Ишь, расселись на диване! (Она имела в виду матрац) Забирайте свой жидовский чемоданчик и уходите!"
Я похолодела.
Батон, смазанный маслом, застрял в горле и не шёл ни туда, ни обратно.
Туда из-за спазма, обратно из-за голода.
Я его всё-таки судорожно проглотила и самоотверженно завопила:
"Не слушайте его! Я буду мыть полы!"
Поджатые губы не растянулись в улыбку.
Моё смирение только добавило уверенности и злости.
Шипение перешло в крик.
 -Евреи, они завсегда евреи, пили нашу кровушку и в золоте ходили!
Пошли отсюда! Я помою полы, чтобы духу жидовского не было!"
Я хныкала, и в отчаянии умоляла её подождать хотя бы до завтра, когда я вернусь с института, а он с работы.
Видя мой жалкий вид, она всё больше воодушевлялась и готова была выкинуть наше "имущество".
О мужчине мы как-то забыли и не замечали выражения его лица, иначе мы бы, наверное, вели себя несколько иначе: я - поуверенней, а она - помягче.
…Он бесцеремонно лежал, кощунственно положив ноги в пыльных туфлях на "диван" а руки за голову.
- Пошла вон! - очень тихо и спокойно заорал он - а то выкину в окно!
Не было в нашем "аппендиксе" окна, но обещание было гораздо убедительней, чем мои беспомощные попытки отыскать сердце в этой груде мяса.
Она молча повиновалась и больше не возникала, предоставив ему возможность расслабить челюсти, снять пыльные туфли с себя и с меня, а заодно и всё остальное, чтобы, несмотря на стресс и необходимость завтра снова беспокоить собак за чужими калитками, использовать сегодня единственную возможность снова стать счастливыми...
Утром мы с сожалением сползли с матраса, так хорошо послужившего нам обеденным столом и ложем любви, и вернулись к "суровой действительности" именуемой жизнью, которую вернее было бы назвать борьбой за существование, если бы не наша любовь и молодость, которые делали эту жизнь, несмотря ни на что, счастливой!

Виталий зашёл к ближайшим соседям, рассказал им, не жалея красок, всю историю, которая должна была прославить нашу ведьму на весь Гоголевский переулок.
Соседи были очарованы его мужским шармом, и возможностью насолить вредной соседке, поэтому разрешили ему оставить до вечера чемоданчик, вмещавший всё наше богатство.
Я первый день отправилась в Минский медицинский институт, а он на камвольный комбинат.
Но всё в этот день затмили незабываемые квартирно-поисковые мероприятия и встречи, заретушировавшие все другие впечатления.
Пораньше отпросившись с работы, и забрав меня с института, он предложил перекусить в какой-то забегаловке, после чего мы вновь отправились покорять калитки частного сектора в том же районе камвольного комбината.
На сей раз, как ни странно, нам быстро повезло.
Нас пустили на квартиру и мы благополучно перенесли наш "жидовский" чемоданчик, национальность которого так талантливо определила наша первая квартирная хозяйка, которая меньше чем за один час, сумела оставить после себя такие неизгладимые воспоминания, что получила место в "романе века" и станет известна далеко за пределами своего переулка. (Видимо уже посмертно.)
Жаль только, что я имени её не узнала, но таких в Белоруссии много, поэтому имя не имеет определяющего значения.
Еще один эпизод из нашей, незабываемой, многострадальной «квартирной сюиты», который происходил гораздо раньше, когда я еще не окончила мединститут, и не была замужем, а работала медсестрой в Черновицкой психбольнице:

……Вскоре из ссылки освободились мама с Броничкой и приехали ко мне.
Мы занялись поисками жилья.
Снять квартиру на троих было трудно, однако нам крупно "повезло".
Прямо за психбольничным забором жил местный говночист.
Это не шуточки. Он действительно занимался этим делом, поэтому ходил грязный, замызганный, придурковатый и затюканный.
Чтобы представить себе портрет Томюка, из всех пяти чувств, прежде всего потребуется обоняние, т.к. его профессия определялась по запаху, задолго до того как он приближался настолько близко, чтобы его можно было лицезреть, используя орган зрения.
Ещё позже требовался орган слуха, чтобы уловить нечленораздельные звуки, должные изображать речь.
Образ нашего хозяина как-то рассеивался и не оставлял ничего, кроме запаха и невнятного бормотания.
Тем не менее, он имел жену, которая выглядела вполне нормально, но Томюка за человека не считала.
Как впоследствии оказалось, очень и очень напрасно!
У данных родителей рос наследник, внешне похожий на папу (кроме запаха) и обладавший двумя специальными чертами характера: он был хитрый и тупой одновременно.
Когда на жизненном пути приходится некоторое время двигаться в обществе такого типчика, это нельзя назвать подарком судьбы.
Но если к тому же, он является хозяйским сыном, и приходится в некоторой степени быть от него зависимым, то это уже можно называть трагедией!
Мне несколько раз в жизни довелось быть в подобной ситуации, и каждый раз меня убивало ощущение собственного бессилия, и необходимость скрывать свои истинные чувства…
Наследный сын ассенизатора доставил нам немало огорчений, совершая опустошительные набеги на нашу половину.
Одна из странностей этой интересной семейки, заключалась в том, что, при всей их несуразности, они построили отличный добротный дом, состоящий из двух половин с отдельным входом каждая.
Дом был добросовестно и аккуратно отделан, имел отличный дворик, где росли цветы, одним словом, дом был намного лучше тех, кто его построил!
Мы снимали половину дома, жили автономно и всё было хорошо, не считая периодических происков Томюка младшего, которому, как любому дураку - "закон не писан"!
Но и здесь мы прожили недолго.
"Счастье" кончилось неожиданно.
Жена Томюка (Томючка) любила деньги.
Поэтому, когда однажды явилась молодая красивая женщина и попросила пустить её на квартиру, Томючка без колебаний предложила ей комнату на своей половине.
Яркая брюнетка тридцати лет с цыганской внешностью и хорошей фигурой была эффектна и привлекательна.
Никакая фантазия не могла бы соединить вонючего Томюка, при его-то "красноречии", с ослепительной брюнеткой.
Никак нельзя было предположить, что такая женщина может польститься на, профессионально дурно пахнущего героя.
Ещё более невероятным казалось, что этот недотёпа может стать чьим-то любовником.
Хотя дом-то он отгрохал что надо!
Да и происхождение сыночка не вызывало сомнений!
Мужчины! Стройте недвижимость, и вас полюбит любая красотка.
Но не обольщайтесь!
Вы можете ничего не иметь под шляпой, однако, ваши брюки!
Они должны иметь карманы, полные денег... и ещё кое-что.
Жена нашего героя была беспечна, самонадеянна, и недооценивала своё сокровище.
Время шло.
Незаметно было, чтобы наш трех семейный домик сотрясали какие-либо любовные страсти. Всё было тихо, благопристойно и обыденно.
Правда брюнетка любила ярко накрасить губы, снять с себя почти всё и загорать в дворике. Ну и что? Мне нравилось.
Зрелище было весьма и весьма волнительное.
Моя мама загадочно усмехалась и обещала, что скоро будет весело.
Я в ответ открыто смеялась над мамой и говорила, что она становится подозрительной выдумщицей как бабушки на лавочках.
Но вскоре грянул гром!
Хозяйка обнаружила, что брюнетка беременна и "подняла вопрос".
Брюнетка широко открывала глаза, лениво потягивалась и с украинским акцентом, недоуменно спрашивала, (великолепно изображая невинность): "Хозяин, а, хозяин, я с Вами шось маю?"
ХОЗЯИН выглядел ещё более придурковатым, чем обычно.
Не глядя ни на одну из "любимых женщин", он многозначительно сплёвывал и отправлялся по делам службы...
Когда беременность перевалила на вторую половину, новая мадам Томюк сняла комнату на соседней улице, а вскоре к ней переселился и сексуальный гигант, который, кстати, сразу преобразился.
Он был отмыт, подстрижен, побрит, отутюжен и даже надушен, (сколько потребовалось бутылок тройного одеколона, история умалчивает!)
Невероятно, но он оказался почти симпатичным мужиком.
Каждый вечер, гордо выставив живот, брюнетка нагло выводила гулять, благоухающего Томюка.
Бракоразводный процесс, раздел дома, и новая женитьба были осуществлены быстро и умело.
Ставшая таким образом бывшей, жена Томюка была в шоке.
Она неутомимо всем рассказывала, какое говно этот говночист!
Все её утешали в том смысле, что в таком случае, ей незачем печалиться от такой потери.
Но подумайте сами, одно дело, когда человек считает себя несчастным потому, что муж - говно, но совсем другое дело, когда даже это добро уведут и окажется, что там он уже не такое говно!
В общем бывшая жена Томюка была безутешна!
Но и этого мало.
Брюнетка сумела приручить неполноценного сыночка, и он находился у неё больше, чем у родной матери, убитой горем и призывающей все кары небесные на разлучницу и похабника-ассенизатора!
Нет необходимости объяснять, что именно мы пострадали от вероломства неразборчивой красавицы.
Именно нашу половину дома получила в приданное брюнетка зато, что не погнушалась "отбить", отмыть и положить на себя дурно пахнущего хозяина дома.
Нам снова негде было жить!
"Весёлая " история была на виду всей больничной общественности.
Нас жалели не меньше чем покинутую Томючку.
Высокое психбольничное начальство сделало царский жест и "выделило" нам полуподвальную комнату, служившую раньше буфетом.
Этот кусок Рая находился на полметра ниже уровня земли, поэтому, чтобы войти надо было спуститься на несколько, почти вертикальных, ступенек.
Туалета и плиты не было. (Чёрт возьми! Чем же мы питались? Убейте, не помню. Скорей всего во время работы - в психбольнице, а в остальное время перебивались, чем придётся.)
Но была маленькая раковина для умывания и кран над ней, из которого почти регулярно можно было получить холодную воду. Имелось небольшое оконце, для безопасности, снабжённое железной решёткой и в потолке ярко сияла, ничем не защищенная, электрическая лампочка.
Рядом находился больничный клуб, туалет которого в течение всего дня был к нашим услугам. Ночью его успешно заменял ночной горшок.
Так как мы все трое были особами женского пола, то никаких неудобств, связанных с горшком, у нас не возникало.
Душем мы пользовались в прачечной, где работала мама.
Таким образом, всё прекрасно устроилось.
Не было никаких хозяев или родственников.
Закрыв дверь, мы оказывались дома!
Из клуба доносились музыка и шум, но это не имело значения для нашего нового счастья.
Мой пациент-маляр разрисовал стены райскими птицами и цветами, наполнив комнату золотым сиянием.
В центре комнаты мы поставили круглый стол и застелили красивой скатертью, которую я случайно купила.
На единственную кушетку у окна, я пошила красивое покрывало, купив обивочный материал, что подешевле.
Из этого же материала нашила диванных подушек и небрежно разбросала, а также сшила занавес, призванный играть роль шкафа, куда мы прятали наши "наряды".
На ночь приходилось отодвигать стол в угол, чтобы разместить две раскладушки и потом лавировать между ними.
Но мы наслаждались своей независимостью!
Это было хорошее время. Можно было жить.
Но как только всё так хорошо устроилось, моя жизнь сделала очередной, можно сказать, исторический виток (исторический в масштабах моей скромной персональной жизни) и я навсегда уехала, покинув этот "родной дом"…