«Из тетрадей отставного маиора и кавалера О. Я. Кипарисова»
ПРОРОЧЕСТВО
Сговорившись с вечера, я и двое дворовых мальчиков (Кузьма, сын кузнеца и старший сын прачки Пелагеи Вася) на заре тайно ушли из дому. Дело наше было чрезвычайной важности: мы решили поступить в разбойники, которые (про то известно всей округе) стояли станицей в лесу за Крутым оврагом. Разбойники эти время от времени совершали набеги на ближние и дальние усадьбы, воровали кур и гусей, да грабили подвыпивших гуляк по ночам, когда тем входило в голову идти куда глаза глядят. Разбойников в живописных нарядах, вооружённых 'до зубов', видели неоднократно многие дворовые и мещане, в основном женщины. Наслушавшись о подвигах этой таинственной вольницы, нам захотелось вкусить свободы от жизни в лесах, вдобавок испытать себя в геройских подвигах.
Солнце лишь поднималось над горизонтом, когда мы втроём вышли за пределы усадьбы. Спать нам расхотелось сразу, как только холодная густая роса в одночасье промочила нашу одежду вплоть до пояса, поскольку мы пошли для ускорения пути через некошеные ещё луга. Птицы уже проснулись и свистали вовсю. Низкое ещё солнце озаряло окрестности, придавая им невиданные доселе виды и знакомые места казались нам чужими. Взойдя на косогор, за которым был спуск к реке, мы оглянулись назад, мысленно попрощавшись с прошлою жизнью. Однако Кузьма, наиболее практический из всех нас, заметил:
- Ох и выдерет меня батька, когда назад вернусь!
- А мы с добычей вернёмся, с мешками серебра, - не совсем уверенно ответил ему Василий.
- Мы никогда не вернёмся обратно, - прекратил сомнения товарищей я, - мы решили пойти в разбойники, а оттуда назад нет дороги.
- Ага, - со вздохом подтвердил Вася, а Кузьма промолчал и мы быстро начали спуск к реке. Брод находился в полуверсте левее нас. Было бодро шагать вдоль воды по едва видимой тропе, проложенной рыбаками да бабами, идущими по ягоды. За очередным поворотом реки, в небольшой заводи, мы увидели двух мужиков, ловивших бреднем рыбу. Третий мужик стоял на отмели и курил трубочку.
- Куда барчук собрался, по ягоды, что ли?- хитро прищурясь, спросил он.
- По тайному делу, - ответил я ему. Мужик был чужой.
- Грибам ещё рано, - равнодушно уже продолжил мужик.
- Мы не по грибы, я не скажу, куда мы путь держим, - твёрдо и решительно сказал я. В этот момент мужики вытянули бредень на отмель и мы втроём, не сговариваясь, кинулись туда, чтобы поближе разглядеть добычу. Среди тины в бредне копошилось с десяток окуней, пескари и вдруг, из-под мотка водорослей мощным броском выметнулась здоровенная щука, словно изогнутый турецкий ятаган сверкнула серебряной чешуёй и упала на песок отмели, в двух шагах от воды.
- Уйдёт, держи! - истошно заорали рыбаки. Я, не раздумывая, кинулся к рыбе, упал на неё грудью, однако крепко ударился при этом подбородком о камень. Щуку взяли в полон, а рана моя оказалась настолько глубокой и обширной, что кровь остановить не удавалось ничем и мужик, куривший трубочку, вызвался сопроводить нас до нашей усадьбы, чтобы меня осмотрел доктор. Надобно отметить, что было больно и кровь, обильно сочащаяся из раны, производила на меня не только удручающее впечатление, но и ввергала в мысль, что поступление в разбойники откладывается.
Так оно и произошло. Доктор признал рану серьёзной, обмотал мою голову повязкой, меня уложили в постель и приготовили кровоостанавливающие средства. Матушка моя, огорчённая до слёз, сидела при мне неотлучно, хотя боль уже не так сильно беспокоила - доктор дал мне опиум, сильнее мучила обида, что сорвалось давно придуманное и так ожидаемое приключение, да смущали маменькины слёзы.
Ближе к вечеру, когда меня ненадолго оставили одного, в открытом окне у моей постели появилась белая голова Василия.
- А где Кузьма? - спросил я товарища.
- Лежит на сеновале. Задницу лампадным маслом я ему смазал, сидеть не может - настолько крепко отодрал его кузнец вожжами, - сообщил Василий.
Так впервые в жизни я столкнулся со сбывшимся пророчеством.
ОЗОРНИК
На шестом году обучения в корпусе, как заведено было, в начале лета прибыл я на вакации домой, в Кипарисовку. Обитатели помещичьего дома обрадовались мне до глубины сердца. Друзья детства подросли, Кузьма, сын кузнеца, уже приспособлен был к отцовскому ремеслу, раздувал мехи в кузне и умел подковать спокойную лошадь. Вася, сын прачки, проявивший способности плотницкие, отправлен в учение к столяру в соседнее имение и домой появлялся только в престольные праздники. Детство моё подходило к концу. Маменька в тот год хворала и собралась она по совету знакомой приятельницы-помещицы из соседнего уезда посетить знаменитого в наших краях отшельника, жившего в уединении от соблазнов мирских едва ли не сорок лет. Сказывала та приятельница маменькина, что этот отшельник почти святой, ибо жизнь ведёт праведную, не грешит уж столько лет ни телесно ни душевно, молится по десять раз на дню, пропитание добывает себе сам с огородика, который развёл около своего скита. И что огородик тот даёт, тем праведник и сыт бывает. Скорбных душой или расслабленных или увечных телом принимает тот божий человек по определённым дням, о которых сообщает самая преданная его почитательница Агафья, а уж далее эти сроки расходятся по всем краям губернии и даже за её пределами. Народу собирается иной раз до сотни. Мзды с желающих исцеления отшельник не берёт, однако, если происходит облегчение или полное выздоровление тела или духа, то принято, якобы, что возрождённый к здоровой жизни делает посильный, однако не копеечный, дар Агафье, а та собирает эти дары для постройки церкви в честь этого самого чудотворца, имя которого Блаженный Илия.
К чудотворцу добирались мы два дня, с ночёвкой у знакомых помещиков. Прибыли к полудню. Погода ясная, небо чистое, тепло. Дорога до отшельника лесная, однако уезжена, много люда сюда стремится, проторили путь.
Отшельник построил себе скит в красивом месте, на взгорье, под двумя развесистыми могучими елями. Место сухое, песчаное, от ветра защищено, вода близко, одним словом, умно устроился божий человек. Домушка у него с мужицкую баню, пять шагов в длину, да пять в ширину, в два оконца, топится по-белому однако та домушка, печь занимает едва ли не половину жилья, роскошная, можно сказать, печь; кроме печи стол, скамья, с десяток икон и гроб, из целого ствола выдолбленный. Я удивился, как на такой малой площади столь многое уместилось. Чистота и порядок в домике - полы выскоблены, стены чистые, на гвоздиках травы всякие и цветы засушенные, дух лесной в доме том такой, что сердце замирает. Вкусный домик! Однако сени такие махонькие, что мне, подростку, едва повернуться было где там.
Ручей в низине перегорожен запрудою ручного бобра, который, увидевши меня, вышел из воды и встал на задние лапы, выпрашивая лакомство. Белки прыгали мне на плечи, нисколько не боясь человека. Птицы тоже не боялись людей, их тоже, видать, Илия подкармливал и не угнетал. Ни кошек ни собак рядом с жилищем отшельника не было.
Чудно это, вроде рая, где жили Адам и Ева в мире с любым зверьём до своего грехопадения.
В этот раз человек двадцать увечных да страждущих собралось. Несколько расслабленных, то есть паралитиков, принесли на руках или на носилках родственники.
Три барыни с женскими болезнями, четверо чиновниц, из коих две страдают водобоязнью, а две других мучимы постоянными ночными посещениями покойных мужей. Девка из дворовых лет двадцати с гаком, которую испугал какой-то цыган и она молчит как рыба более пятнадцати лет - язык отнялся.
Посетителей старец принимает под навесом шагах в двадцати от жилья. Навес из еловых лап, вроде обширного шатра. Это для публичного, так сказать, исцеления. А для персоналий имеется отгородочек дощатый в шатре том, куда старец с особо страждущими удаляется с глазу на глаз.
Старец вид имеет замечательный: невысок, но кряжист, кулачищи с овечью голову, борода пегая (седина вперемешку с чёрным волосом) голова бритая как у абрека, скулы татарские, глаза серо-зелёные, в самую душу твою проникают. Говорит старец мало, короткими фразами. Слова роняет, будто гвозди заколачивает. Оторопь по спине от этих слов, сказанных низким голосом с хрипотцою. Одет в балахон грубого сукна серо-чёрный, рукава широкие, однако коротковаты для его длинных рук. Пальцы всегда в движении, будто ноги у паука, когда тот паутину сплетает.
Мне страсть как интересно, что за чудеса творит этот волшебный старец. Любопытно до смерти. Не вынес я и, незамеченным, прокрался с обратной стороны к потаённому укрытию, где волшебит Илия.
Будучи незамечен, нашёл я отверстие в дощатой задней стене укрытия, устроился, жду.
Заходит Блаженный Илия в каморку ту с молодой девкой, у которой язык отнялся, приказывает ей раздеться донага, потом велит взобраться на скамью, что у стены, которая напротив меня, стреноживает её, наподобие лошади, предварительно между лодыжек положивши длинное толстое полено, руки её привязывает к столбам, на которых крыша покоится, получилось, что девка эта нагая будто распятая стоит недвижима и несвободна. Потом старец бодро сбрасывает с себя рубище и приближается к той девке. Глаз у девки вылезают из орбит, она извивается, будто пойманная рыба, пытаясь освободиться, ужас выражает её лицо, и глаза, и кричащий беззвучно рот, когда она видит мужчину, который не спеша приближается к ней с известным, надо полагать, намереньем. Илия идёт не просто, а похотливо и плотоядно облизывая губы свои, руки его тянутся к девкиной груди, весь вид старца, у которого крепкое тело матёрого мужика, откровенно вопиет, что он сейчас сделает с бедной девушкой. И тут происходит чудо: девка как закричит, да так, что я непроизвольно качнулся вперёд и плохо прибитая доска упала внутрь, открыв взору отшельника моё испуганное лицо.
Отшельник коротко сказал мне:
- Стой, где стоишь! - и я замер, будто парализованный. Старец не спеша накинул своё одеянье, ловко, в одно касание, распутал узлы на руках и ногах голосящей страшным голосом от ужаса девке и сказал ей сурово:
- Заткнись, не корова чай! - девка орать перестала, только повизгивала с подвыванием, не попадая в нужные одеяния частями своего тела.
- Значит, хотел чудо увидеть, барин? - хитро сказал отшельник, пристально глядя мне в глаза.
- Да, - холодея от ужаса, признался я.
- Увидал?
- Увидал...
- А что ты увидал, скажи!
- Испугали Вы девку до смерти.
- Верно, испугал, как и тот цыган. Только цыганский испуг язык её замкнул, а мой - освободил. Чувствуешь разницу?
- Да, кажется.
- Хорошо. Иди. И запомни, что жену Лота бог превратил в соляной столп, когда неразумная женщина решила увидеть то, что не следует. Понял?
- Понял. Я никому не скажу, что видел.
- Молодец. Правильно понял, значит будет из тебя толк, озорник! - и старец подмигнул мне так, что увидел я в его хитром взоре и ангелов и бесенят, которые вместе хороводятся.
Следующей была очередь бесплодной чиновницы. Матушка моя идти к старцу отчего-то передумала и, не дождавшись назначенного ей часа, мы отбыли домой. Тем не менее, мигрени, так досаждавшие ей в том году, отступили.
Не простой был тот отшельник, который якобы кормился со своего огорода. Кстати, огорода того я так и не нашёл, обшаривши от любопытства все окрестности вокруг отшельнического скита.