1954–58 гг. Начальная школа
В августе мы переехали в квартиру на улицу 3-я Продольная, а в сентябре я пошел в школу. Школа имела номер 1397 – в то время нумерация школ была единой для Украины (возможно, я ошибаюсь с номером). Вскоре она будет иметь номер семь, а когда ее территорию отдадут санаторию «Первомайский», то № 7 присвоят новой школе в северной части города. Школу обрамляли улицы: Кирова – с севера, моя 3-я Продольная – с юга и 6-я линия – с востока.
В школу мы ходили с портфелями и мешочками на веревочке, где были чернильницы-непроливайки. В первом классе мальчишки ходили стриженные наголо (от вшей). При встрече с учителями на улице мы должны были снимать головной убор!
Школа располагалась близко от моего дома: меньше двух кварталов, поэтому я ходил в школу пешком (кстати, как и все остальные школьники). Но обратно было лень идти, а, вернее, хотелось прокатиться, и мы садились без билета на трамвай. На следующей остановке нас высаживали, и мы дальше шли пешком. Однажды попалась очень строгая кондукторша, которая стала выгонять нас на ходу. В то время не было автоматических дверей, они просто открывались руками, что позволяло запрыгивать в трамвай и выпрыгивать из него на ходу. Это был мой первый прыжок … не с парашютом – с трамвайной подножки на ходу. Конечно, мы все упали, но не покалечились и даже сильно не ушиблись.
Первые кварталы от школы в сторону моего дома занимали пустыри. Там росли редкие кусты и густая трава, в которой мы находили грибы. В моей жизни это были первые грибы, в которых я ничего не понимал. Мы собрали два вида грибов, которые сегодня можно идентифицировать как шампиньоны и, видимо, вешенки. Дома бабушка признала их съедобными и пожарила для меня.
Школа занимала половину квартала, деля его с детским санаторием, от которого была огорожена каменным забором. На школьной территории находилось два одноэтажных учебных здания с печным отоплением: одно здание для младших классов (с 1-по 4-й) располагалось в юго-западном углу школьной территории, другое – для старших классов (с 5-го по 8-й) – располагалось в северной части. Также в сараюшках на территории школы жили учительница украинского языка и уборщица.
В центре двора был туалет типа «сортир», недалеко торчал кран с водой для питья и умывания. Правда, в школьных коридорах были бачки с питьевой водой и кружкой. Такие бачки с металлическими кружками были в санаториях, на вокзалах и других общественных зданиях. Кружки часто были на цепочках. Потом выяснилось, что кипяченая вода в бачках быстро заражается болезнетворными микробами, и бачки убрали. Понятно, что мыла и полотенец не было; мы мыли руки под краном только тогда, когда они были измазаны чем-либо. Иначе зачем их было мыть, например, перед едой.
Большое место занимала спортивная площадка с полями для футбола, волейбола и баскетбола, были перекладина и брусья, были вкопаны бревна, на которых мы в перемену играли, сталкивая друг друга. Уроки физкультуры проходили на улице (если не было дождя).
Поскольку коридоры в школе были маленькие, то практически все переменки в любое время года мы проводили на улице, если не было сильного дождя. А когда выпадал редкий снег, то выскакивали в переменку раздетыми поиграть в снежки. Конечно, у нас не было никакой сменной обуви (еще хорошо, что была несменная!).
Все остальное пространство занимали деревья (в том числе абрикосовые) и кустарники. По периметру в виде живой изгороди росли кусты барбариса. Они были густые и колючие, хотя менее страшные, чем кусты маклюры – колючие деревья (в подстриженном виде – кустарник) с зелеными пупырчатыми плодами размером с большие яблоки), которые лет через 20 стали высаживать в качестве живой достаточно серьезной изгороди вокруг санаториев и пансионатов.
В детстве мы много ели много разной дикой растительности. Например, весной росла такая трава под названием «катран» – многолетнее растение, относящееся к семейству капустных. Еще ели цветы акации, обсасывали края стручков гледичии, ели «калачики» и молочай, очищая верхнюю шкурку и выдавливая молочную горькую жидкость, круча стебель между ладоней. Абрикосы ели, как только отпадали цветочки – плоды были размером с абрикосовую косточку. Ели мы и барбарис, точнее, его листья. В переменку мы набивали карманы штанов листьями барбариса, которые жевали на уроках.
В школе вначале не было буфета. К нам приходила женщина, у которой на переменах мы покупали бублики по 50 копеек (цены до реформы 1961 г.), пирожки с повидлом или пончики, запивая это водой из-под крана. Некоторые дети приносили хлеб с маслом. Я не помню, чтобы мы ели в то время дома какую-либо колбасу или сыр. Поскольку масла я не ел, то никогда не проносил в школу бутерброды.
Дома на завтрак много лет я ел застывшую манную кашу с вишневым или абрикосовым вареньем. Каша разливалась по глубоким тарелкам и ставилась на подоконник (холодильников тогда не было). Этой каши хватало дней на 5, а потом варили новую. Овощи, кроме картошки, капусты и моркови, были только летом: сначала шла редиска с зеленым луком, потом огурцы, затем помидоры. Фрукты тоже были только летом, кроме яблок, которые продавали еще и осенью. Летом покупали вишню, черешню, сливу, дыни и арбузы. Мандаринка была одна в год в новогоднем подарке (иногда заменялась небольшим яблочком).
На обед дома обычно ели борщ, вечером молоко с хлебом, каши. По выходным мама жарила мясо или котлеты. На праздники готовили холодец, заливную рыбу (на тарелке застывали кусочки рыбы с отварным картофелем), тушеное мясо с капустой, покрытое драниками, или с картошкой. Летом покупали камбалу, кефаль и другую свежую рыбу, которую жарили.
Пекли пряники, булочки и даже хлеб. Варили регулярно компоты из сухофруктов зимой и из свежих фруктов летом. Была квашеная капуста. Жили впятером на зарплату мамы – старшей медсестры и отца – провизора, бабушка пенсию не получала. Как я теперь понимаю, родители (особенно мама и бабушка) недоедали. Отец в будние дни обычно ел на обед борщ, а на завтрак-ужин выпивал пол-литра молока. Иногда была жареная/отварная картошка, селедка и еще что-нибудь. Мама с бабушкой варили себе капустняк (квашенная и кислая капуста с пшеном), который мы с отцом не ели.
Я ходил в младших классах в кирзовых сапожках (сейчас таких и не увидишь), а на зиму мне бабушка сшила бурки – тряпичные валенки (два слоя материи, а между ними вата), которые я носил с галошами. Было у меня зимнее пальто «москвичка» – короткое пальто на ватине с косыми боковыми карманами и цигейковым воротником, а также шапку-ушанку. Из штанов помню сатиновые шаровары, а рубашек не помню. Летом в каникулы всей моей одеждой были сатиновые черные трусы: ни рубашек, ни штанов, ни обуви! Большинство окружающих улиц были не то чтобы не асфальтированы, они не были даже утрамбованы. Поэтому на тротуарах и дорогах торчали из земли камни, о которые я постоянно сбивал в кровь большие пальцы на ногах. Для моря я в первом классе сшил себе на бабушкиной швейной машинке треугольные плавки с пуговицами на боку, что позволяло одевать их без раздевалок.
На море, конечно, мы ходили без сопровождения взрослых. Самый ближний пляж был в конце улицы 4-я Линия (сейчас ул. Московская): она плавно переходила в пляжный песок, зажатая в конце детскими санаториями, где лежали дети с костным туберкулезом.
Потом этот кусочек пляжа-улицы захватил санаторий «Евпатория». Он «оттяпал» у санатория, который был слева, кусок пляжа метров 50–80, и перегородил улицу забором. Там теперь сидит охрана. Однажды летом после окончания первого класса я купался в море один и когда вышел на берег, то обнаружил, что исчезла вся моя одежда (вся одежда – это сатиновые трусы!), оставленная на камне. Пришлось идти домой, а это около 500 м, в плавках.
Позднее это повторилось, но я уже был постарше и с кругом. До 4-го класса я не умел плавать, поэтому мечтал о резиновом круге, по наружному краю которого шла толстая веревка. Я свято верил, что с помощью круга я научусь плавать. Круг стоил больших денег – 25 дореформенных рублей, что было накладно для семейного бюджета. Наконец, где-то в классе третьем круг был куплен, и я ходил с ним на пляж. Не очень понятна роль круга в моем обучении плаванью (скорее, он этот процесс тормозил), но я чувствовал себя как-то комфортнее с ним. И вот однажды я также оставил свои трусы на берегу, а выйдя из моря, их не обнаружил. Пришлось идти домой с кругом вместо трусов.
Плавать меня научила экстремальная ситуация (как, наверное, многих других, которых бросали на глубину, чтобы выплыли) осенью, когда я учился в 4-м классе. В то время у нас жила моя двоюродная тетя (двоюродная сестра отца из его родного села Чутово), которую я называл просто Надя. С Надей мы стали каждое воскресенье осенью ходить на море. Ходили до середины ноября. И вот однажды мы пришли на наш пляж-улицу после шторма, который образовал на мелководье глубокие ямы. Обычно я заходил в море «по горлышко» и пытался плыть к берегу. На этот раз по дороге на глубину я провалился в яму и стал барахтаться, зовя на помощь Надю. Так как она была далеко, то я самостоятельно доплыл до края ямы и с тех пор стал плавать.
Учеба мне давалась легко, поскольку до школы умел читать и писать печатными буквами, знал счет (считал же на счетах!), умел определять время по стрелочным часам (а в то время других и не было!). Единственна проблемы была чистописание – я так понимаю, что причина плохого почерка была в моей природной торопливости. В старших классах почерк не улучшился (хотя чертежным шрифтом писал более ли менее прилично). Я мечтал о том, что в будущем буду писать на пишущей машинке, что, в конце концов, и получилось: сначала пишущая машинка, а потом компьютер.
Урокам дома мы уделяли минимальное время – делали только письменные задания и те торопливо. До середины 9-го класса я не знал, что такое готовить дома устные задания – выслушав внимательно на уроке материал, я помнил его на следующий день. В целом выполнение моих заданий дома никто не контролировал, в результате я не был отличником и даже хорошистом, по чистописанию и русскому языку были тройки, двойки и даже кол.
Когда я уже учился в институте, отец в городе повстречал мою первую учительницу Наталью Павловну и рассказал, что я учусь в институте. Это очень удивило учительницу – она от меня «такого» не ожидала. И еще больше была удивлена, что я получил серебряную медаль. Вот такое впечатление сложилось у нее о моих учебных способностях в младших классах!
Наша квартира (если это можно назвать квартирой!) располагалась на территории дома отдыха железнодорожников. Квартал, в котором мы жили, состоял из двух частей.
Восточную половину занимали корпуса дома отдыха (потом был присоединен к санаторию «Прибой»). Там имелись два островка – два двора (один изолированный в юго-восточной части, а другой – рядом с нашим двором на севере – с выходом на территорию дома отдыха).
Западную часть занимал виноградник (говорят, что там росло около 2000 кустов винограда восьми сортов), по краям которого были три изолированных двора. На юге – двор с красивым двухэтажным домом с башенками, в котором жило начальство: главный врач, завхоз с женой зав. библиотекой, врач Кроутил – отец моего одноклассника Эдика (в 1965 г. они уехали всей семьей в Чехию на родину отца). Там в квартирах была холодная вода и канализация – редкость для нашего дачного района. На западе – большой двор с одноэтажным домом, к которому лепилось множество пристроек. Там жили Лапины, с сыновьями, с которыми мы играли (старший из них, Виктор, стал моим самым близким другом). И, наконец, наш двор, имеющий одноэтажное высокое здание – гаражи с мастерскими при них. В гаражах стояли самосвал, грузовик, красный большой автобус, а в мастерских были комнаты. Две из них занимала семья шофера, а одна досталась нам.
Позже Курортное управление «раскулачило» все санатории, отняв весь автомобильный транспорт в «колхоз» – общий гараж. Наши гаражи опустели и использовались санаторием как склад. В качестве транспортного средства санаторий завел лошадь по кличке «Ракета». Кличка соответствовала норову лошади – она была очень пугливая и от испуга неслась как угорелая. Однажды она влетала с телегой в калитку наших деревянных входных ворот, снеся последние. Для ее проживания построили конюшню между гаражом и забором. Во дворе был стог сена, на котором я иногда летом ночевал. Лошадь запрягали либо в телегу для перевозки грузов, либо в дрожки – легкую четырехколесную повозку, покрытую ковром для сидения с подножками по обеим сторонам. Если раньше я внимательно наблюдал за работой шоферов, то теперь научился запрягать и распрягать лошадь.
Наша комната была около 20 кв. метров, высота потолка – 4,5 метра, громадные окна. Еще был маленький коридорчик 2х1,5 метра. Печное отопление, удобства все во дворе. Вода и канализация появятся в доме через сорок лет – в 1993 г., а газ – 2002 г. На стене висел черный круглый репродуктор, который был включен весь день, и выключался только на ночь. Из репродуктора я получал много информации. Помню, по радио слушал как читали «Судьбу человека» М, Шолохова, как отрекался от Нобелевской премии Пастернак и другое.
В квартире в то время не было электрических счетчиков, не было и розеток. Счетчики были дорогие, поэтому их не ставили. А розеток не было, потому что не было счетчиков. Если отсутствовал счетчик, то за каждую розетку приходилось платить 40 рублей в месяц. И тогда использовались «жулики» – в патрон электролампочки вкручивался переходник, в верхней части которого были две пары гнезд для включения электроприборов, а внизу обычный патрон. Я помню, как к лампочке, свисающей с потолка, подключали электрический утюг или электроплитку.
Сначала в комнате мы жили вчетвером: бабушка Нила, мама, я и сестра Таня. Потом через год вернулся из лагеря отец. В то время мы затеяли ремонт полов. Полы были деревянные, с широкими щелями между досок. К нам приходил плотник и забивал эти щели реечкам. Однажды я был дома один, и заходит мужчина с деревянным чемоданчиком. Я подумал, что это плотник, и спрашиваю: «Вы пришли пол ремонтировать?». А это был отец. Какого-то восторга, радости мы не испытывали: ну вернулся и вернулся. Я уже привык без отца и не испытывал особой потребности в нем. Эта отдаленность так и сохранилась между нами навсегда, что частично объяснялось нашей природной застенчивостью.
Итак, мы стали жить впятером в одной комнате. Потом появился шестой жилец – бабушкин знакомый времен войны – дед Назар. Его кровать поставили в нашем «огромном коридоре»! Он прожил у нас около года. Запомнились его простенькие гостинцы вроде пряника или леденца, которые он вручал со словами: «От зайчика». Помню, как он меня однажды очень удивил. Я ему что-то дал и он, шутя, спросил, сколько это стоит. Я сказал полкопейки и… он мне действительно дает старинную монету в ; копейки!
Потом дед Назар куда-то ушел жить, а через некоторое время приехала двоюродная сестра отца – Надя из Чутово. Она собиралась поступать в институт. В институт она не поступила, но возвращаться в село не хотела. И стала она жить у нас, работая лаборантом в аптеке, потом стала снимать койку в районе рынка. Через год предприняла еще одну попытку поступить, опят провалилась. В это время в Ялте был первый набор в кулинарный техникум, и в связи с первым набором – прием был без экзаменов. И Надя стала там учиться на кондитера.
Сосед-шофер вскоре построил собственный дом и съехал с семьей. Его комнаты долго пустовали. В какой-то момент нам разрешили занять одну смежную комнату. Сделать это было довольно просто, так как между всеми комнатами были двери. Наконец-то нам стало просторнее. В дополнительную комнату переселились бабушка и я.
Когда мы жили все вместе, я спал на самодельной раскладушке, которая представляла собой две жерди, соединенные тканью. Эта конструкция опиралась на Х-образные ножки. Поэтому в сложенном состоянии днем раскладушка занимала очень мало места. Кроме того, в комнате у нас был такой редкий сейчас предмет как складная штора.
У нас была одна семейная мечта: иметь свой сарай или беседку, где можно было бы спать летом. Но… было категорически запрещено что-либо строить. Если обнаруживали беседку, то ломали (к 2000 году у нас уже будет около десятка сараев, от которых мы будем избавляться, раздавая и продавая соседям).
Летом я спал на своей раскладушке во дворе. Напротив наших окон росла большая акация, под которой мы и спали (кто на чем). Я помню, как меня напугали метеоритами. Однажды я уже лежал в постели, как ко мне подсел отдыхающий. Он стал рассказывать о падающих с неба метеоритах. А это был август, и на небе часто можно было наблюдать горящий след падающих «звезд». Я как-то раньше не задумывался о том, что метеориты бывают большие. И вот лежу я лицом вверх, смотрю сквозь ветки на звездное небо и мысленно представляю, как метеорит падает на меня, мне на лицо…
В магазинах в то время продавали черную икру в маленьких баночках, крабы. Я не помню, чтобы мы покупали и ели их, но одна баночка от икры (от кого досталась?) долго служила нам солонкой. Мясо в мясных отделах и на базаре висело на крюках и не было никакого ажиотажа с его покупкой. А вот сливочное масло, сахар, крупы были в дефиците. За ними стояли огромные очереди и давали в руки 200 грамм масла, 1 килограмм сахара и т. д. Магазинные покупки в семье были в основном на мне (кроме мяса и картошки). Сколько же я выстоял в очередях!
Но была в этом какая-то и польза. Во-первых, я много чего наслушался от окружающих, во-вторых, дорога в магазин и обратно, стояние в очереди вынуждало меня размышлять и анализировать. С тех пор я приобрел привычку анализировать все вокруг: сидя в транспорте, когда не читаю, идя по улице. Я задавал себе вопросы об окружающей действительности и пытался на них ответить. Мне часто приходилось бывать в одиночестве, которого я пугался, но в то же время иногда к нему стремился. Академик Катайгородский в своих воспоминаниях писал, что физиком ему помогло стать одиночество. Наверное, если бы вокруг меня гомонили братья и сестры или соседские дети, то я не был бы одинок, но меньше бы размышлял. Когда я рассматриваю фотографии академика Королева, особенно детские, я нутром ощущаю его одиночество.
Класса до 8-го на мне было мытье всей посуды (холодной водой, а в теплую погоду на улице под краном, без «Ферри»!) и покупки в магазинах, приходилось и полы мыть дома. Поэтому нельзя сказать, что я много бездельничал, но любой ручной труд не загружал голову.
Я готов повторить вслед за Максимом Горьким, что всему, чего достиг, я обязан книгам, и добавил бы: одиночеству. Я очень много читал (когда не стоял в очередях), я был записан в трех библиотеках сразу: школьной, районной и санаторной. Кстати, говорят, что если много читать, то будешь грамотно писать. Увы! Со мной этот «фокус» не прошел: с грамотностью у меня проблема до сих пор.
Я жил один в нашем дворе и пока была жива сестра, мы общались с ней. Но были и наши компании. В нашем и параллельном классах учились ребята, давно знакомые друг с другом, и я потихонечку начал приобщаться к их кругу. Меня пригласили в первом классе играть в футбол в курзале. Я пришел, и поскольку ни разу не играл, то мне предложили быть вратарем. Мне тоже вначале это показалось несложным делом. Но, когда я напропускал мячей в ворота, то меня от «должности» вратаря освободили. Я был всю жизнь довольно неловок в спортивных играх, хотя мы играли и в футбол (я однажды даже играл за школьную команду), и в волейбол, и в баскетбол. Зато у меня хорошо получалось бегать на длинные дистанции, стрелять из винтовки, лазить по канату, т. е. там, где не требовалась ловкость.
Летом мы ходили на море, где играли в воде, ловили марлевыми сачками креветок. Мы шли вдоль пляжей, сачком выбирали тину из моря и выбрасывали ее на берег. Затем из тины выбирали креветок, иногда там попадались морские коньки и прочие «букашки». Зимой бродили по пустынным пляжам, что стало моей любимой привычкой. Всегда, когда я приезжал в Евпаторию в межсезонье, я отправлялся бродить вдоль берега, с родственниками, приехавшими со мной, со школьными друзьями или один.
В это время и зародилась дружба с Володей Донченко, который жил на квартал дальше от моего дома. Наша дружба претерпевала некоторые кризисы (расходились наши интересы), но со временем мы ощущали все большую тягу друг к другу. В последние годы, когда мы оба были профессорами, проживали в разных странах (он в Киеве, я в Мурманске), встречались не каждый год, но возникало острое желание пообщаться, вспомнить детство, сверить политические и национальные «часы» наших разных теперь стран. К сожалению, он умер в 2017 году.
Продолжение: http://proza.ru/2007/11/03/98