Супер-клей Это ты, Эдичка!

Лариса Миронова
 Посвящение___

"С любовью к евреям, но с отвращением к провокаторам"

Образов привлекательных и симпатичных евреев в моей прозе множество, несимпатичных всего два - один в стихах, другой - здесь, но точно такая же пропорция и в отношении любой другой нации.
Так что катить бочку антисемитизма на меня не надо - это поклёп.
***

...На днях по делам зашла в один офис. Невзрачный клерк за небольшим столиком, уткнувшись в клавиатуру навороченного компа, что-то сосредоточенно кропал указательными пальцами, даже высунул кончик языка от усердия и возбужденно подёргивал головой.

- Извините...Кх...

Однако мои попытки привлечь его внимание не увенчались успехом. Он продолжал долбить клавиатуру и трясти почти уже лысой головой. Мне ничего не оставалось, только ждать. Я села на диванчик у входа, положила папку с бумагами рядом и стала думать о том, какой всё же дундук этот тип.

Наконец он закончил свой текстуальный труд, включил печать, потом прибором для разрезания бумаг быстро раскроил оранжевые листки формата А-4 на части, сложил их в одну стопку, глубоко вздохнул, и, довольный, откинувшись на стуле, повернулся, наконец, ко мне.

Я встала.

- Ты?! - воскликнули мы оба.

Да, это я, сказала я, с удивлением разглядев в нём Эдьку Баркинда, с которым когда-то, год и два месяца, кажется, работала, если нашу тогдашнюю деятельность можно вообще было назвать работой, в одной конторе на Электрическом. Нам с вечера приносили какие-то списки посещаемости различных общественных мест, а мы их, этих посетителей, добросовестно разносили по осям и строили хитрые графики. Это называлось "исследованиями по научной организации труда".

- Прости, я щас, - сказал он, доставая из ящика стола бутылочку клея. - Минут семь-десять от силы...

- Ладно, - согласилась я, - мне всё равно, я не спешу. А что это ты делаешь? - спросила просто так, для поддержания, как говорится, разговора, имея уже дежурную версию на этот счёт.

Он, с упоением возюкая кисточкой, тщательно мазал листки клеем, затем, одобрительно чмокнув мокрыми губами, вдруг пустился объяснять суть дела всерьёз, мешая мне своей болтовнёй обдумывать во всех аспектах, какой же он дундук...

Эдьку в нашем коллективе сильно не любили. У него, по слухам, было много всяких и разных грешков, один из них - торговля стишками скабрезного содержания, он их писал на заказ, по 10 коп. за строчку. Некоторые считали, что этот вид его деятельности вызван специфическим заболеванием, смысл которого примерно такой: кто много говорит, тот мало делает. Но мне, как человеку сугубо толерантному, это казалось явным преувеличением. Думаю, дело было, вполне возможно, если и в заболевании, то совсем в другом - в сильном нарушении гормонального баланса на почве пережитого стресса.

А стресс Эдька пережил, опять же, по слухам, я думаю, весьма серьёзный, - когда уборщица как-то поздно вечером застукала его в дамской комнате, где он увлеченно занимался "наскальными росписями". Жестокая женщина, далёкая от искусства, обладала явно нечувствительной натурой, Эдькины экзерсисы не оценила и от всей души отмутузила его мокрой тряпкой.

 После такого чьи бы невры выдержали?

- Это клей специальный, - говорил довольный Эдька, мешая мне тем самым обдумывать эти содержательные воспоминания. - Если им намазать поверхность, какую угодно, он сразу подсохнет, а потом, когда надо эту вещь куда-нибудь приклеить, просто приложишь её ровненько, на пять секунд прижмёшь ладонью, и всё. Никто и никаким способом потом уже не сможет отодрать.

- Как интересно, - сказала я, несколько развеселившись. - И что?
Он встрепенулся и буквально задрожал.

- Миллионы! Миллионы можно будет на этом клее сделать, если только удастся перекупить это изобретение. Тут один Кулибин принёс... Вот проведём испытания... Особенно на кожу и металл хорошо ложится.

- Перспективно, - согласилась я, подавая ему свою папку. - О! Постой... - вдруг встрепенулась и я. - А ты... не дашь мне адресок этого... Кулибина?

- Тебе зачем? - насторожился Эдька. - Тоже в коммерцию подалась?

- Нет, что ты. Но дело, кажется, в том, что к тебе заходил... неандерталец. Я так и знала, что они есть среди нас!

- Неандерталец? На кой он тебе? Нет, этот в кепке, и всё такое. Нормальный мужик.

- Эдька, неандертальцы были культурной расой. Они владели высокими технологиями, в том числе, умели делать супер-клей из бересты. Он намертво схватывал кожу, дерево и металл, им склеивали детали оружия. Я хочу книгу написать про этих древних людей. Они не были дикарями, в нашем понимании. Скорее, это мы - дикари. Понимаешь, возможно, они и есть промежуточное звено между человеком "хомо сапиенс", типо мы, и божественными атлантами.

- Промежуточное звено? Нобель поделим. Только причём здесь атланты? Промежуточное звено между человеком и обезьяной, да, пока не найдено, ку-ку!

- А что его искать? - теперь уже хохотнула я. - Это как раз уже нашли.

- Да? И что же это?

- Сексменьшинство. До обезьяны один шаг, сегодня ещё вроде человек, а завтра...

- Да... - как-то странно покрутил головой Эдька.

- А вот между атлантами и нами пока зияет разрыв. Я как раз прошлым летом на даче, в огороде, череп и кисть правой руки откопала, а в руке кинжал - металл, кожа и дерево, технологии суперкласс. И всё на клею.

- А ты откуда знаешь, что это неандерталец?

- Экспертиза определила - возраст более 40 тысяч лет, и морфология черепа - мозг развит, лобные доли как у нас, а вот рот и зубы недоразвиты.

- И что? Это просто урод, - хмыкнул Эдька, продолжая намазывать листки бумаги клеем.

- Нет, Эдька, просто неандертальцы думать научились эволюционно раньше, чем жевать пищу.

- Да кому на ум пойдёт на желудок петь голодный? - теперь уже хохотал Эдька.

- Они владели фотосинтезом, питаясь как растения. Да! Питались от энергии солнца - это люди солнца, понимаешь? Жевать пищу, мясо, в основном, стали, когда ледниковый период наступил, это их и подкосило. Ртом они пользовались вообще-то для речи, а не для еды. А вот секрет клея, которым был склеен кинжал, в лаборатории так и не смогли определить. Выяснили только, что он из берёзовой коры - бересты, и всё. Ну так дашь адресок?

- Посмотрим, - интригующие сказал Эдька, и калькулятор в его голове весело защёлкал. - А у тебя ко мне дело? Пришла зачем?

Я протянула ему папку.

- О-о-оооооо! - воскликнул он восторженно, просматривая мои документы. - Давно ждём эти бумаги. Пасипки. Через пару дней согласуем. Я прослежу.

- Адрес дашь? - грозно спросила я, дёрнув папку к себе, он что-то чиркнул на бумажке и дал её мне. - Так когда зайти? - на всякий случай, уточнила я, пряча драгоценную бумажку в карман.

- Ты что! - дурашливо заверещал Эдька. - Ты, как и всякая деушка, обожающая себя, должна сказать так: "Когда будет доставлено?" Учишь вас, учишь, понимашь, беречь девичью честь... Однако, не беспокойся. Пришлём с курьером. Ты щас куда? На Октябрьскую? Поехали со мной, тут в одно место заскочить... Минуточное дело... Потом тебя подвезу, на своём новом авто, мне тоже на Октябрь.

... Это был Серебряный бор. Мы припарковались у боковой калитки, он, выйдя из машины, надел поверх куртки какой-то балахон с капюшоном, водрузил на нос большие темные очки, хитро улыбнулся мне - в ответ на мой удивлённый взгляд, однако, ничего не стал объяснять, затем мы долго шли по пустынной аллее, зябко ёжась на промозглом свежачке. Наконец, вдали, справа, замаячила полянка, на ней - какие-то люди. Подошли ближе. Их там было десятка два - продрогших, с красными носами и синими губами, пацанов...

Он достал из кармана пачку оранжевых бумажек, передал их старшему, на вид, лет пятнадцати пацанёнку, потом ему же дал пачку десятирублевок и ещё отдельно - сто рублей.

Две оранжевые бумажки случайно выпали из его рук и так и лежали в грязной бурой листве, он даже наступил на них два раза. Я наклонилась, незаметно подняла и сунула их в свой карман.

Пацаны, получив оранжевые бумажки и по две десятки "на рыло", быстро рассеялись. Мы пошли по аллее, Эдька снял балахон, аккуратно свернул его, засунул в пакет, туда же отправились и черные очки, а сам пакет - под большой, разлапистый куст.

- Ой, Эдичка, совсем забыла, чёртов склероз, - сказала я с огорчением, - мне как раз сегодня надо к одним знакомым заскочить, они тут рядом живут, две остановки... Годовщина, не зайти просто нельзя.
- А на Октябрь? - спросил он, заглядывая мне в глаза снизу вверх и ласково укладывая руки с прямоугольно подстриженными ногтями на мои плечи.
- А не к спеху. Завтра или на той недельке можно, - сказала я, тоже ласково, и крепко прижала его тщедушную тушку к своему пальто.- Агасеньки?
- Ага...ага... - видно, совсем задыхаясь в моём объёмном мохеровом шарфе, слабо лепетал он, ненадолго лишившись доступа кислорода.

Как раз подошёл троллейбус, и я, отпустив несчастного Эдьку на свободу, побежала к остановке. Уже из окна увидела, как он, торопливо шагая, шёл к своей новенькой иномарке. На его чёрной фирменной кожанке, прямо по центру спины, ярко пестрела оранжевая бумажка.

За ним, постепенно приближаясь, шли трое. Кажется, это были те самые пацаны.

Я зажмурилась.

Вернувшись к зданию, где два часа назад оставила документы на согласование, я, взбежав по ступенькам красивого, в стиле хай-тек, крыльца с козырьком и перилами, нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Я дернула ручку монолитной металлической двери - она не шелохнулась. Я посмотрела на часы - было семь тридцать вечера.

Я огляделась по сторонам. Переулок в ближайшем обозрении был пуст и безлюден. Я достала из кармана вторую оранжевую бумажку и ровненько приложила её к середине двери, затем крепко прижала ладонью. Посчитала до пяти, потом потрогала листок - бумага даже не ощущалась на гладкой стальной поверхности. Только яркое оранжевое пятно и жирный черный текст - прямо по центру. Попробовала скоблить - и лёгкой царапины не осталось. Точно - это тот самый клей! Именно так им, возможно, и склеивают - нагрев ладонью до температуры человека за несколько секунд, и контакт с железом или кожей становится вечным.

Бросив последний взгляд на оранжевое воззвание, я быстро перешла на другую сторону, и, уже не торопять, двинулась в сторону метро. Шагов через десять, не удержавшись, оглянулась - кто-то, весь пятнистый, ненормативно и громко сетуя, тщетно скоблил стальную дверь.

Оно и понятно. Шестистрочие, призывавшее "спасать Расею", вряд ли могло понравиться клиентам солидного офиса.

Ну а мне теперь надо поскорее найти этого коммерсанта-кулибина и кое о чём его подробно расспросить, кроме фотосинтеза, конечно.