Артём СУЛТАНОВ
Симулянт
Психом Кострюков стал случайно, по стечению обстоятельств. Обстоятельства стеклись так, что его хотели забрать в армию, а он решил «откосить». Вернее, сначала родители решили, а Кострюков уже потом примкнул.
- Чего я, правда, не видал в этой армии? – говаривал он в курилке товарищам по «умалишению». – Да после неё в дурдом уже точно попадёшь, и надолго. Если вообще живым вернёшься.
За наглядными примерами далеко ходить не надо: вон Дергачёву – сорок лет, а всё в «войнушку» играет. Спрячется за выступ в стене возле зеркала (а пузо толстое – на полметра выпирает!), а потом выскочит «внезапно» - тра-та-та! тра-та-та! И что самое страшное – всё на полном серьёзе, хотя поначалу и кажется, что Дергачёв дурачится просто. Но у него ещё и «рукопашка» случается! Весит он сто двадцать два кило, поэтому всё многообразие всех видов единоборств у него сведено к минимуму: он одной рукой сшибает вероятного (а хоть и невероятного) противника на пол, чаще это кафельные плитки в туалете, а затем падает сверху всеми своими кило. Санитары утверждают, что Дергачёв пользуется приёмами борьбы сумо, а где он умудрился ей научиться – непонятно. Это просто счастье главврача, что не было ещё ни одного летального исхода. Дергачёву каждый день колют аминазин в необъятную задницу, и для того, чтобы провести эту необходимую, но ненавидимую им процедуру, приходится его хватать чуть ли не всем отделением и привязывать к кровати, пока не уснёт. И таблеток кроме того ему дают целую горсть – они такие разноцветные, весёлые, а дозы-то о-го-го! – но для туши Дергачёва их явно недостаточно.
Таблетки заставляют пить не отходя от медсестры. Кострюкову дают только витамины.
Неделю назад Кострюкову захотелось попробовать, как на него подействует аминазин, да и к тому же можно было бы продемонстрировать врачам нестандартное поведение. Кострюков вызвался помогать разносить таблетки неходячим и одноглазому хронику, которого санитары уважительно величают Александром Михалычем, вместо аминазинки отнёс свою жёлтую витаминку, а аминазинку проглотил сам. Александр Михалыч, заметив приятную подмену, даже сказал Кострюкову шпасибо беззубым ртом.
На следующее утро Кострюков проспал завтрак и проснулся только от диких криков Александра Михалыча, на которого отсутствие обычной дозы лекарства произвело мощное и неожиданное для Кострюкова воздействие. Александр Михалыч демонстрировал именно такое нестандартное поведение, какое хотел продемонстрировать Кострюков, но такого Кастрюков и выдумать бы не смог. Хроник бегал по всему отделению и всем встречным и поперечным без разбору говорил с надрывом в голосе:
- Отстаньте вы от меня! Ну чего вы ко мне пристаёте? Пристают и пристают!
Врачи, впрочем, нисколько не удивились, написали бедному Александру Михалычу очередное обострение и назначили лишних десять уколов.
Кострюков тоже уже ничему не удивлялся. Здесь, в дурдоме, можно было услышать такую дичь, какой в нормальной жизни никто не мог бы себе представить, а тут она воспринималась как нечто само собой разумеющееся.
Например, встречаются в коридоре Хайрутдинов и Камалов. У Камалова рожа перекошена, он держится за голову и стонет с видом долго и упорно помирающего. Хайрутдинов, по своему обыкновению, выступает будто пава: руки за спину, шажки маленькие, медленные… Они встречаются на середине коридора и минуту молча смотрят друг на друга. Далее Камалов заявляет:
- Голова болит!
Хайрутдинов многозначительно думает, затем с ещё более глубокомысленным видом изрекает:
- Не болит голова у дятла!
Камалов поражён как мудростью собеседника, так и смыслом услышанного.
- Спасибо! – говорит он, и великосветские гуляльщики расходятся в противоположные концы коридора, причём Камалову явно сразу полегчало, вероятно, он вообразил себя дятлом.
Кострюкову уже наскучило лежать в больнице, но он должен продержаться два месяца. Хорошо хоть, что время от времени появляются новые пациенты, с которыми можно при желании заводить знакомство. Попадаются очень интересные экземпляры.
Вот, например, Ахметзянов. Утверждает, что ложится в больницу только для того, чтобы написать книгу о дурдомах всего мира. В ближайших планах у Ахметзянова – посещение с той же целью клиник в Риме, Амстердаме и Лондоне. Почему именно и только там, объяснить не может. С превеликой осторожностью и конспирацией показал Кострюкову «черновики» – две тетрадных листочка, на одном запись в углу: «Эпиграф. «Что такое шизофрения?» Михаил Афиногенович Булгаков «Мастер и Маргарита».» На другом листочке – имена и телефоны собственно шизофреников.
- Мои корреспонденты! – гордо сказал Ахметзянов.
На поправку Кострюкова, что Булгаков не Афиногенович, а Афанасьевич, гордо надулся:
- Это мелочи!
Ставит себя в один ряд с Кеном Кизи, Гоголем и Чеховым, тем более, по его словам, что он ещё жив, а они уже ничего не напишут.
Когда Кострюков поссорился с Ахметзяновым из-за сухого молока, он сказал ему:
- Толку-то, что ты жив! Если что-нибудь и напишешь, то такую муру, что четрям тошно станет!
Но Ахметзянов в тот момент блевал над унитазом и по этой банальной причине ничего Кострюкову не ответил.
Сухое молоко на самом деле было никакое не молоко, а бордосская смесь для садово-огородных работ. К Ахметзянову проездом на дачу приходили родственники и случайно оставили в сумке с передачей зашитый нитками молочный пакетик с каким-то порошком. Ахметзянов не долго думая объявил во всеуслышание, что ему принесли сухое молоко, каковое будет им по-братски распределено между всеми жаждущими. Что и говорить, великодушный человек больной Ахметзянов.
Порошок растворяли в воде из-под крана и пили. Кострюков сделал пару глотков и чего-то ему не шибко понравилось.
Недоразумение разрешилось только через час, когда родственники Ахметзянова позвонили врачу. Хайрутдинову пришлось делать промывание, и он ещё долго ходил дутый и не здоровался с Ахметзяновым в коридоре, а Кострюкова ругал симулянтом.
26 декабря 2004