А третий игрушечный домик я сохранила. Он по-прежнему стоит на моей книжной полке, около трехтомника Николая Заболоцкого, немного закрывая своей высоковатой крышей фамилию поэта, написанную на корешке.
В домике два окна, занавешенных изнутри тюлевыми занавесками. И еще там приоткрытая дверь, над которой расположился небольшой навес, сделанный из настоящего мха, собранного на севере Китая. Высокая крыша тоже вы-ложена мхом, мягким на ощупь. Стены домика обклеены белой берестой, а труба, заканчивающаяся белым окружием, – коричневатой.
Подставка, на которой устроился игрушечный домик, - покрыта сухой зеленоватой травой, а вдоль стен вытянулись, заглядывая в окна, незнакомые мне растения, тоже сорванные где-то в Китае, умело засушенные и вот уже почти десять лет хранящие свой первоначальный облик.
Этот домик подарил мне китайский студент, который учился у меня русскому языку. Он живет теперь в Пекине и, наверное, давно забыл о своем подарке. А я, взглядывая на полку с книгами, или протирая там пыль, или доста-вая стихи Заболоцкого, - непременно касаюсь взглядом или руками его подарка.
У меня было в жизни два игрушечных домика, кроме этого. Первый – деревянная копилка. В прорезь крыши, изукрашенной приклеенной к ней цветной соломкой, я спускала монетки. Они звенели внутри, перекатываясь по пустому полу, ударялись в стеклянные окна, но достать их было невозможно. Я вглядывалась в окна домика, пытаясь разглядеть, что же там внутри. Мне чудилось, что это звенят не монетки, брошенные мною внутрь, а тонкие каблучки крошечных людей, населявших домик изнутри. Я представляла себе, какие там, внутри, комнаты, как расставлена в них мебель, и о чем говорят между собой обитатели крошечного жилища.
Любопытство мое было столь великим, что однажды я взяла ножницы и чуточку отогнула тонкое деревянное дно с одного края. Выскочил маленький гвоздик, в щель выпали монетки, а в открывшееся темное пространство я ничего не увидела. Тогда я теми же ножницами оторвала податливую деревянную дощечку, вместе с которой посыпались острые гвоздики. Домик был пустой! Бутафорные окна оказались кусочками стекол, приклеенных изнутри столярным клеем, а пол – неровным деревянным куском фанеры, в котором торчали занозы. Цветная соломка, украшавшая крышу, легко отделялась пальцами и ногтями.
Обезображенная игрушка долго лежала в коробке, среди кубиков, мячей и кукол – и потом незаметно исчезла, пропала, словно и не было ее никогда. Так исчезают из жизни ребенка многие игрушки, выбрасываемые родителями, полагающими, что так они наводят необходимый порядок в доме.
Из окна моей комнаты видна была вершина далекого холма. И, если встать на цыпочки, чтобы быть выше перил балкона, удавалось увидеть там блестящую цветную крышу. И под крышей – стеклянные окна с занавесками. И если в комнате и во дворе было тихо, - то слышался тонкий звон: это стучали каблучки маленьких человечков, населявших таинственный, недоступный домик на вершине горы.
Я показывала свой домик родителям, - но они не видели его и улыбались моим фантазиям. Тогда я приносила на балкон маленький стульчик, на который вставал мой маленький брат. «Видишь, видишь?» - в волнении спрашивала я, боясь, что маленький брат окажется ниже балконных перил или вдруг проедет через двор машина, - и тогда он не услышит тихого звона и слабого смеха, похожего на звук далекого колокольчика.
Однажды брату показалось, что он не видит блестящей крыши над верхушками деревьев, - и он отобрал у незнакомого мальчика самодельную игрушку – маленький домик, сделанный из пластилина, тополиных веточек и по-желтевших листьев. Брат толкнул мальчика, схватил упавшую коробку из-под ботинок, в которой стоял домик, - и долго вглядывался в единственное окошко, сделанное из вдавленного в пластилин кусочка белого пластика. Незнакомый мальчик был младше моего брата, - он немного испугался и плакал, боясь, что жители пластилинового жилища успеют убежать и он никогда больше не услышит их тихих голосов.
Мой брат, не услышав звона маленьких каблучков, великодушно вернул отобранную было игрушку, - и потом долго смотрел с балкона вдаль, привстав на цыпочки и касаясь подбородком деревянных перил. «Все в порядке, - весело сказал он мне. – Они не умерли. Они живут там и разговаривают». Я приносила и уносила маленький стульчик, с которого брат мог увидеть далекий домик, и думала, что у моего брата переходный возраст (я слышала об этом от своей мамы, учительницы литературы), потому что без стульчика его глаза оказывались как раз на уровне перил.
Этот домик, существовавший в нашем воображении, - и был вторым, который тоже с течением времени превратился в воспоминание, потому что мы переехали в другой дом, из окон которого видны были деревья, люди, идущие по аллее, и здание, стоявшее напротив. Мы жили на первом этаже.
А потом прошло еще много лет – и китайский студент подарил мне игрушку, которая внезапно вернула меня в прошлое. И хотя я отлично знаю, что внутри этого домика, как и внутри того, самого первого, нет ничего, кроме неровных деревянных поверхностей, - но мне мучительно хочется открыть дверь, которая и так уже зовуще приоткрылась, - и заглянуть внутрь. Но я никогда этого не сделаю, потому что когда-то в моей жизни случился августовский вечер. Мы сидели в загородном доме с мальчиком, который мне отчаянно нра-вился. Мы сидели друг против друга. Я налила ему в белую кружку с синеющей надписью «На здоровье!» теплого парного молока. Он пил, а я смотрела на него, я видела, как несколько неосторожных капель осталось на его подбородке и на столе, покрытом клеенкой с нарисованными фруктами. Капли молока упали на яблоко. И я подумала, что это похоже на снег: как будто вдруг среди лета упали снежинки на теплые листья и растаяли тут же. Были ли они? И я подумала, что другая девушка, смеясь, смахнула бы сейчас капли молока с подбородка мальчика, - и коснулась бы рукой его замерших губ… Я сидела напротив него и смотрела, как он пьет парное молоко, как он улыбается, как он вытирает тыльной стороной ладони белые капли молока, похожие на снежинки. И тихим колокольчиком звонили старые настенные часы.
…Я смотрю на свой игрушечный домик. Я боюсь заглянуть в его занавешенное окно. Я боюсь увидеть там пустой стол, застеленный клеенкой, на котором белеют капли молока, застывшие и холодные, как комочки снега.