С М Е Р Т Ь О П Р И Ч Н И К А
- Опричники, опричники! – кричал в ужасе, разбегающийся врассыпную народ. Ворвавшийся на тихие улицы древнерусского деревянного городка, лихой конный отряд чуть ли не давил людей копытами, и они, как могли, уворачивались и от копыт, и от полосующих направо и налево плетей всадников. Набегов царских опричников боялись как огня все – от мала до велика, от простых безлошадных крестьян до зажиточных бояр.
Никого не щадили царские ставленники – всех безжалостно обирали и грабили. Не брезговали ничем - всё тянули в свои обозы, убивая и калеча непокорных, забирая с собой понравившихся красавиц. Везде и всюду заглядывали их жадные глаза, и никто не мог укрыться от них ни в самом сердце города, ни на окраине.
Прискакали они и на мельницу, одиноко стоящую на реке, за лесом. Мельник - седой, но крепкий ещё старик, сидел на крутом склоне, и не мигая смотрел на воду, бурлящим ручьём вырывающуюся из-под мельничного колеса. Он чему-то улыбался и кивал головой.
- Эй, старик! – крикнул ему молодой красивый воевода с длинными чёрными усами, опускающимися на самую грудь. – Что, правда говорят, что все мельники – помешанные? Чему ты там улыбаешься, старый пень, с кем разговариваешь?
- Да вот, смотрю и вижу, что ждёт тебя скоро, опричник! Не хочешь ли и ты посмотреть? Только подходи сюда один, без сопровождающих.
- Да ты зубы-то не заговаривай, лучше про себя посмотри, а не то, если не приготовил причитающуюся дань, то ничего хорошего тебя не ждёт. – И, щёлкнув в воздухе кнутом, опричник весело захохотал. Отсмеявшись, он вдруг изменился лицом и, не слезая с коня, приблизился к мельнику.
- Ну, что там ты хотел мне показать? – грубо ткнул он кнутовищем в бок старика.
- А ты смотри на воду – оно само тебе покажется.
Опричник недоверчиво уставился туда, куда указал ему мельник. И вдруг бурлящий ручей, выбегающий из-под мельничного колеса, окрасился в ярко – алый, а потом в бурый цвет крови. Красавец продолжал смотреть и вдруг побледнел, как полотно. Чуть пошатнувшись в седле, он с остервенением, наотмашь ударил старика плетью по лицу.
- Ах ты, старая подлая крыса! Ты всё врёшь, врёшь, врёшь! И вода твоя врёт! Не бывать этому! – И вот уже и опричник, и подоспевшие на подмогу сотоварищи полосуют плетьми безответную жертву. Выместив дикий гнев и скинув мельника с крутого берега в реку, опричники ускакали с гиканьем в город. Но главного красавца – воеводу и впрямь, поджидал кровавый конец. По возвращении в столицу был раскрыт тайный заговор горстки смутьянов против царя, где воеводе была отведена главенствующая роль. Его судили и предали страшной мучительной казни – посажению на кол.
Душа опричника, лишь немного очистившись в страшных предсмертных муках от сонма грехов и злодеяний, круг за кругом проходила дальнейшее очищение и, наконец настал миг, когда она вновь предстала перед Высшим Судьёй и Вершителем Судеб.
- Ты прошёл все испытания, опричник, но теперь тебе предстоит отработать свои прошлые грехи на Земле - вновь среди людей, в новой жизни. Готовься, скоро твоя душа воплотится в новом теле и ты опять станешь опричником. Только прошло много лет, и даже веков, и называться это будет немного иначе, - там ты узнаешь, как… Постарайся же не забыть, как ты грешил, и не повторяй совершённых ошибок.
* * *
Женщина в нелепом коричневом полушубке из старого искусственного меха, сжавшаяся на стуле, затравленно следила за снующими мимо неё по коридору чиновниками. Это были не просто служащие – это были работники налоговой
инспекции. То ли и вправду в воздухе этого заведения витало что-то угрожающе
– особенное, то ли так казалось женщине в силу её специфического, зависимого
положения, но вид всех этих работников вызывал у неё ужас и дурноту. Как у приговорённого к смерти, вид палача вызывает душевные муки и тошноту, так и у неё тошноту вызывали все эти движущиеся по коридору модные юбки и добротные брюки, распираемые широкими задами.
Одни из них поспешали из кабинета в кабинет с ворохами бумаг, другие прогуливались, раскачивая самодовольно бёдрами. Потом они менялись ролями – те, что поспешали – прогуливались, те, что прогуливались – поспешали с ворохами бумаг. Вот пробежало толстое чучело с всклокоченной головой, в коротком оранжевом платье абажуром, из-под которого торчали кеглеобразные колотухи. Прошла мымра – морда лопатой, кривящиеся губы намазаны неровно красной помадой. У всех – глумливые выражения удовлетворённого тщеславия, выражающиеся как на лицах, так и в походках. И во всей тутошней атмосфере – торжество вознёсшегося на вершину холуя. Который – из грязи, да в князи.
А мужики – холёные, вальяжные… Походки – важные, неспешные, как у медведей в собственных владениях. На каждую лапу ступают с оттяжкой, будто по песку идут, а не по полу. И у всех – этакая аура защищённости и исключительности. Вот они один за одним выходят из своих кабинетов и идут мыть руки, - подошло время обеда. Все – с собственными мыльницами, аккуратно держа их двумя пальцами, а на обратном пути идут, потряхивая уже чистыми руками, поглядывая презрительно на сжавшуюся на стуле женщину в задрипанной старой шубейке.
Сами-то они – в толстых, добротных свитерах, светлых брюках. На бабах тоже – свитерочки, шерстяные платья, буклированные юбки, ботинки с пряжками. Опытный глаз отметил бы тут неплохой, но несколько залежалый товар подшефных предпринимателей. На, тебе, Боже, что нам не гоже! Но если присмотреться хорошо и особенно, - если в этом себя убедить, - то всё очень классное и модное.
В одном из кабинетов сидела Светочка Хмель. Она была тихоня, хоть и работала начальником отделения. Зато она хорошо знала, как составлять и заполнять документы, акты, - делала это чётко, грамотно и гордилась этим. Вот только выход на «пленэр» её пугал немного. Она робко жалась, выходя с проверкой или ревизией, и не любила смотреть жертвам в глаза. Ей хотелось скорее в тишь своего кабинета, за спасительный стол, где она была, как рыбка в море, среди своих бумаг. На обязательные вылазки на базар «за свежей кровью», она любила ходить в паре с разбитной женой прокурора, работающей в соседнем отделе ревизором. Та не терялась и быстро находила ошибки и упущения, рьяно бросалась пересчитывать товар. Тыкала пальцем в тетради учёта:
- А это где? А это? Ставьте реализацию! А это что за смешные цены? Ой, так мы вам сейчас быстро поможем это продать. Где у нас акты, Светлана Николаевна?
Пока та мялась, делала Светлане Николаевне «большие глаза»:
- А-а, нет с собой? Ну, так мы вашу тетрадочку заберём. Приходите за ней в налоговую инспекцию.
Ехидно кивнув на прощание головой и прихватив ту самую тетрадочку, разбитная жена прокурора удалялась, таща за собой под ручку робкую Светлану Николаевну.
Таким образом, они лихо обработали растерявшуюся незнакомую бабёнку, смело разложившую свой разношерстный товар на широком прилавке. Бабёнка, видимо, была приезжей, не их подопечной бизнесвумен. Ну, а залётные торговцы подвергались особо пристрастному отношению. Своих, местных торговцев они тоже пощипывали, но это было делом более хлопотливым и не совсем благодарным, так как потом оказывалось, что это – сват, брат или кум кого-то из своих же. Поэтому чужаки всегда оказывались лакомым кусочком, и уж тут-то можно было отыграться всласть.
Светочка, довольная удачной вылазкой, уже творила в тиши своего кабинета, составляя акт проверки и прикидывая сумму штрафа, которому она подвергнет неосторожную незнакомку. Тут дверь приоткрылась и у стола возникла эта самая незнакомка, дурная какая-то баба, бросившаяся вдруг в амбицию вместо того, чтобы ласково поунижаться, поулыбаться и позаискивать, как принято было у них в районе. Авось бы Светлана Николаевна, да и сжалилась. А баба сквозь слёзы противным голосом что-то вдруг начала собирать про детей. Что младшему у неё три года, и в садик не ходит, потому, что болеет, а она мотается с сумками на автобусе сюда, в райцентр.
- М-да, рассказывай, небось на машине ездишь, товара – пропасть, деньги лопатой гребёшь – подумала Светлана Николаевна, представив, что так подумала бы жена прокурора. Светочке было как-то боязно составлять акт о штрафе. Если бы над ней не стояла эта дурища, то быстро бы намахала, а при ней как-то не по себе. Но чёрные усики над губой воинственно топорщились и звали в бой. Они одни не боялись на её лице. А глазки смотрели в бумажку, выходящую из-под её руки безукоризненным грамотным документом. Конечно, Светлана Николаевна совсем забыла о том, что в прошлой жизни она была опричником, и о данном ею обещании не повторять ошибок. Сильно помельчавшие её черты ничем не напоминали того красавца – воеводу. Теперь она была женщиной, и не такой красивой, только едва заметные чёрные усики над верхней губой – вот всё, что осталось от прежнего облика.
Тут подпишите, тут число поставьте, тут поясните то-то и то-то. Баба обескураженно подписывала, ставила, поясняла. И только в конце, когда была поставлена последняя точка, Светочка боязливо взглянула на побеждённую. Тихий свет озарил на мгновение её лицо. Это была умильная радость и страдание садиста при виде последних содроганий своей жертвы. Торжественно вручив свежеиспечённый акт, Светлана Николаевна облегчённо вздохнула. Баба, приняв от Светочки свой приговор, протопала к дверям, буркнув на прощание:
- Будьте вы прокляты! – и скрылась за дверью.
То ли проклятье дурной бабы сбылось, то ли радиация подействовала, но вскоре после этого Светочка заболела. Почувствовав недомогание, она ещё пыталась целую неделю ходить на работу и выполнять свои обязанности, но в одно прекрасное утро она не встала с постели – её разбил паралич. Отказали правая рука и нога, с трудом ворочался язык и не открывался правый глаз. Через две недели Светочка тихо угасла на больничной койке, перевезённая туда со всеми предосторожностями заботливыми родственниками.
СВЕТОЧКА В ЗАГРОБНОМ МИРЕ
Сначала её ощущения были только приятными: невыразимая, несказанная лёгкость, упоительное парение и кружение в астральных потоках. Душа её поднималась всё выше и выше, и Светочка уже чувствовала приближение большого, сияющего, пронизанного любовью мира, протягивающего ей свои лучи издалека, чтобы по ним она могла быстрее добраться до Обители Вечной Гармонии.
Тепло, идущее оттуда, уже обдавало её своим дыханием. Чудная небесная музыка звучала всё ближе, услаждая слух нежнейшими перекатами, аккордами, поистине божественным сочетанием ангельских голосов и неземного оркестра. Вместе с волнами музыки навстречу шли волны прекрасного, одухотворённого света – то пронзительно – голубого, то вдруг мягко – золотого.
Боже! Чудо, чудо! – восхитилась и подумала Светочкина душа.
Затрепетав восторженно в этих ласковых струях музыки и тепла, согревшись в них и разомлев, она с радостью обнаружила по бокам своего прозрачного нового тельца небольшие крылышки, которые трепыхались и держали её в окружающем эфире.
- А может, я уже стала ангелом? – подумала Светлана Николаевна, и волны радости затопили её маленькое сердечко. Она не знала точно, было ли у неё теперь сердечко, так как внешний вид её очень изменился, что она отметила, оглядывая себя на лету. Возможно, так же изменились её внутренности. Снаружи тело её теперь представляло собой прозрачное шаровидное образование, немного расширенное к «голове» и сужающееся в сторону ног. Вместо же рук и ног были небольшие отростки, похожие на выпуклости, которые могли по мере надобности удлиняться или, наоборот, втягиваться внутрь. Ну а новое приобретение – крылышки, были очень даже симпатичные. Короткие, пушистые, словно сотканные из легчайшего облачного вещества, они несли Светочку в новый, зовущий и сверкающий мир счастья и любви.
Она не знала, были ли у неё сейчас глаза, уши, нос, каким было сейчас её лицо, и было ли оно у неё вообще, но то, что она прекрасно всё видела, слышала и ощущала запахи, было несомненно, а значит, что-то, отвечающее за эти функции, всё-таки было… Во всяком случае, ощущения у неё были прекрасные и комфортные. Вот только было немного непривычно болтаться в воздухе. Она ещё не вполне научилась владеть своим новым лёгким телом и крылышками и, как ребёнок, впервые вставший на собственные ножки и делающий первые шаги, кувыркалась на лету и то поваливалась вниз, то взмывала резко вверх, осваивая науку загробного пилотажа
Конечно, некоторая бесформенность и отсутствие настоящих рук, ног и какой – бы то ни было фигуры, немного разочаровывало, но это было где-то глубоко в подсознании, а на поверхности было невыразимое блаженство от парения в восходящих потоках музыки и света, и от предчувствия Рая.
ИСКУПЛЕНИЕ
Но вдруг на пути встало какое-то облако. Белое, вязкое, оно заслонило ей цель. Астральное тельце Светочки безуспешно тыкалось, ища выхода. Сейчас, сейчас, она выберется из него, сейчас она полетит дальше, навстречу Свету и Любви. Но облако обволокло её и она услышала:
- Будьте вы прокляты!
- Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – эхом прокатилось несколько раз и затихло вдали, а облако сгустилось вдруг до такой степени, что невозможно стало дышать. Как будто плотная тяжёлая вата залепила дыхание, проникла внутрь, забив всё внутри плотным комом. Светочкина душа судорожно забилась, пытаясь освободиться.
- Неужели я снова умираю? – подумала она, испытывая те же муки удушья, что были у неё перед смертью. А перед ней, на внутренней поверхности кокона, возникло вдруг светлое пятно. И в этом кругу то голубоватого, то желтоватого света она увидела фигурку маленького мальчика. Худенький, с большими выразительными глазами, с тонкими ручками и ножками, на четверть выглядывающими из-под рукавчиков и штанишек, ставшей, видимо, малой, пижамки. Мальчик целился из игрушечного пистолета в цель – прилепленную на диване бумажку. Но как только он собирался спустить курок, приступ кашля сотрясал его худенькое тельце, и пистолет приходилось наводить снова.
В световом пятне, как на экране, разворачивалось действо. К мальчику подошла женщина – наверное, его мать. Приятной наружности, вполне миловидная женщина после тридцати. Светочка вдруг узнала её и услышала её мысли:
- Бедный, бедный мой ребёночек… Дурная твоя мать не может заработать тебе на хорошую шубку. Какие деньги забрали! Какие деньги оторвали у детей, украли, обобрали! Кого? Детей! Сколько я могла бы купить своим детям на те деньги, которые пришлось отдать. Штраф?! Да разве же так штрафуют?! Да за что же такие деньги?! Как же это, а? Сказали, что если не заплачу, то придут описывать имущество. Что ж тут описывать… Где же деньги-то взять?
Светочка почувствовала дурноту, - все чувства этой проклятой бабы передавались ей. Дурнота, тошнота, безвыходность… Заломило в висках, ком подступил к горлу. При виде больного ребёнка сжалось болезненно сердце.
- Да что я-то, мне-то это зачем? – билась Светочка в ватном плену и вдруг увидела себя глазами этой женщины. Та вспоминала, как Светлана Николаевна вручила ей акт о штрафе, и лицо её болезненно искривилось.
- Будь ты проклята! – снова раздались знакомые слова. И облако, обволакивающее и без того задыхающееся тельце, сильнее сжало свои душные объятия и сгустилось ещё больше. Оно уже гранитом давило и перетирало её в себе, как в жерновах. Страх, боль, темнота и ужас, и бесконечно долгое, мучительное существование, заслонили её от всего.
Когда казалось, страданию не будет конца, облако вдруг начало ослабевать. Сквозь него до Светочки опять донеслась прекрасная неземная музыка, и Душа её встрепенулась, ожила. Да, да! Идёт избавление! Она знала, что заслужила лучшей доли, и музыка возвещала ей об этом. Гармоничные, влекущие звуки зазвучали ближе и громче, и Светочка, забыв обо всём, готова была лететь ей навстречу, чтобы раствориться в её волнах. Казалось, ещё чуть-чуть, и она вырвется из слабеющего плена редеющего облака.
Уже открывалось духовному взору безбрежное лазурное сияние. Уже тонкое, прозрачное тельце Души радостно потягивалось, ласкаемое всепроникающими золотыми лучиками божественного присутствия. Как вдруг она опять услышала причитания несчастной, страдающей женщины. Какой-то непостижимой «азбукой Морзе» долетали они до неё и вставали на пути тяжёлыми глыбами сырого серого тумана. Вот он снова стал сгущаться, закрывая собой только что открывшуюся благодать. Сырая темнота и холод снова окутали бедную маленькую душу. Холодные, невесть откуда взявшиеся змеи скользнули по телу, обвились вокруг головы, шеи, рук, ног. Светочка пыталась в ужасе стряхнуть их с себя, а они шипели и шептали наперебой:
- Где взять денег?
- Что же делать?
- Кто мне займёт эту сумму?
Одна холодная страшная змея зашипела громко прямо в лицо:
- У ребёнка нет тёплой одежды! Ты украла у ребёнка тёплую одежду!
Перед ней представали один за другим дни несчастной женщины, мучимой одними и теми же вопросами: где достать денег и как свести концы с концами. Острая жалость к детям, безысходность, тоска – все те чувства, что переполняли несчастную, врывались в тесную тюрьму Светочкиной Души и всё заполоняли собой. Она с ужасом поняла, что эти-то мысли и превращаются в ужасных змей, опутавших её.
- Что это?! Ужас, ужас! – Светочка в панике стаскивала с себя копошащихся гадов, но они, свивая и развивая свои тела, цеплялись ими в других местах, переползали по её телу, свиваясь между собой, и шипели, каждая своё.
- Мысль – материальна – вспомнилось ей.
И материальные мысли шипели змеями, и били, словно молотом в раскалённый, одуревший мозг, не давая ни на секунду забыться. Одни и те же слова, одни и те же фразы повторялись сотни, тысячи раз, доводя до отчаяния.
- Да за что же мне это? – взмолилась Светочка, - разве я виновата, что работала на Земле налоговым инспектором? Кто-то же должен работать налоговым инспектором. Разве это я придумала штрафы и финансовые санкции?
- Нет, не ты, - ласково ответило ей божественное пространство, - но по законам этого мира мысль – материальна и она ищет своего адресата. Пока ты не получишь всю информацию, адресованную тебе твоей жертвой, пока не испытаешь всех её чувств, ты не освободишься. Ты ведь не просила прощения перед смертью, не каялась в грехах, и та женщина тоже не прощала тебя, забыв о тебе. Ты – только эпизод в её жизни, и после твоей смерти она долго ещё будет жить, и будет много хорошего и радостного в её жизни, но и перед своей тихой смертью она не вспомнит о тебе и не простит твой грех…
И потому долгие, долгие годы, сотни лет предстоит тебе принимать её проклятия, кружащие в пространстве. Ты, только ты – реально существующий объект, к которому направлены её страдания. Ты, а не те, кто придумал финансовые санкции. Это твоё лицо, твои усики над верхней губой и потупленные глаза представляла она, вспоминая о таком болезненном, для неё штрафе. И ты, как приёмник, долго будешь принимать посланные сигналы, пока, кружа в пространстве и постепенно затухая, они не ослабнут совсем. Но это будет не скоро, очень не скоро.
- Но ведь мне холодно, мне плохо! Меня давят и душат эти серые комки. Разве может существовать такое страдание рядом с Вечной Гармонией, которую я уже видела сквозь это страшное облако?!
- Твоё страдание тоже имеет адрес – отвечало божественное пространство. – Твои муки по закону Гармонии уже начали отрабатывать другие – как раз те, которые придумали правила и законы, по которым тебе приходилось работать. И, поверь, им будет гораздо хуже, чем тебе. Любое страдание ищет своего адресата и, усиленное в десятки раз, ниспровергается на него возмездием. Страшное, жуткое Чистилище там, внизу, в чёрной бездне, ждёт их в свои объятия, готовит им свои сюрпризы.
А потом и Светочку скинули в Чистилище. Она так и не смогла искупить свой грех в небе, и её всё же втянуло в Верхнюю Преисподнюю. Там оторвали ей белые пушистые крылышки. Там было сыро и холодно, и шёл нескончаемый моросящий дождь. Там охотились на неё страшные птицы с луками и стрелами, и всё время надо было прятаться.
Но однажды к ней подбежало странное существо. С радостным визгом оно кинулось ей в ноги. Светочка в ужасе отпрянула, но существо тёрлось об ноги и ласково смотрело на неё снизу вверх.
- Как я рада видеть тебя! – закричало оно радостным, визгливым голоском.
Существо это было Душой её собаки, которая умерла и тоже слонялась где-то в загробном мире. Оно искало Светочку, а найдя, спасало собачьим чутьём от летящих стрел, от целящихся в неё и подкарауливающих на каждом шагу, хищных птиц. Иногда, когда Светочка не успевала увернуться, оно закрывало её своим телом от стрел и ударов железными клювами. Но оно не погибало – в этом мире невозможно было погибнуть, можно было только страдать и принимать страдания. И Душа преданного пса страдала за Душу хозяйки. Существо это было единственным, которое любило её в этом ужасном мире.
- За что ты любишь меня тут, где все меня мучают и ненавидят? – спросила как-то Светочкина Душа Душу своей собаки.
- За то, что ты всегда разговаривала со мной, а не только кормила, – ответила собачья Душа и ласково потёрлась о Светочкины «ноги».
А однажды, когда Светочка прикорнула ненадолго в мокрой холодной пещере, охраняемая верной «псинкой», громкий заливистый лай снаружи разбудил её. Вздрогнув и приготовившись к очередному бегству, Светочка напряглась и выглянула из пещеры.
Несказанное, забытое ею сияние, разливаясь, всё ближе и ближе приближалось к пещере. Страшные птицы попрятались за чёрные скалы, и Светочка со слезами на глазах увидела двух огромных сияющих ангелов, еле-еле вмещающихся в этот жуткий, но такой маленький по сравнению с ними, мир. Ангелы подошли ближе, подхватили – один Светочкину Душу, другой – Душу собаки, и взмыли ввысь. Высоко в небе они отпустили их. И, взлетая всё выше и выше, Светочка увидела вдруг воспаряющую с Земли, догоняющую их, светлую, радостную Душу «той» женщины. Она узнала её каким-то безошибочным чутьём и поняла, зачем прилетели за ней ангелы, и ч т о ей надо сделать.
- Прости меня, прости – и – и – и!!! – закричала Светочка так громко, как только могла. И многоголосое, звонкое эхо, отражаясь от розовых и золотых облаков, многократно усиливаясь и дробясь, закружило вокруг.
- Проща – а – а – ю – ю!!! – отвечала обогнавшая её и воспаряющая всё выше и выше, Светлая Душа.
- Прости – и! Проща – а – ю! Прости – и! Проща - а – ю! Прости! Прощаю! – загремело и зазвенело пространство вокруг, и Светочкина Душа вдруг почувствовала, как опять за спиной выросли всё те же короткие пушистые крылышки, словно сотканные из легчайшего облачного вещества. Легко взмахнув ими, она быстро догнала Светлую Душу «той» женщины, и они полетели вместе, взявшись за руки.
- Ну, что там нового, на Земле? – спросила одна другую, и они стали весело болтать обо всём на свете, и в том числе, о своём, о женском…