- На одно место заслонку нужно ставить, чтоб таких дураков не рожала! – Начштаба зенитно-ракетного дивизиона майор Николаев был зол. Очень зол. Крайняя степень злости майора характеризовалась полным отсутствием матов в его речи. Во всё остальное время начштаба матом разговаривал. Грубо и некрасиво.
Свою гневную тираду майор обрушивал на повара туркмена
Нургельды. Русский туркмен понимал плохо, еще хуже на нем разговаривал. Изредка, в минуты откровений, Нургельды, а попросту Нури, выдавал такие перлы на великом и могучем, что потом весь дивизион хохотал неделю. Вообще, Нури к поварскому делу никакого отношения не имел. Поварских учебок не заканчивал. На гражданке до армии ни в одной чайхане не работал. Жил в каком-то далеком ауле в предгорьях Копет-Дага и после дембеля мечтал стать муллой. Для этого попросил родных прислать ему в армию туркменский халат и коврик, на котором праведный туркмен возносил молитву Аллаху. Делал это он от раза к разу, а не так как велит Коран. Однажды его даже застукали на кухне, поедающим сало.
- Нури, а как же Аллах ведь видит же всё. Не быть тебе муллой.
- Зачем так сказать будешь? – Правоверный ничуть не смутился. Далее его слова уже в переводе с туркмено-русского на нормальный русский. - Аллах видит, что здесь жрать нечего и сало есть разрешает. Вот у меня даже бумага есть. – И из кармана хэбэшки, поверх которой был надет халат, правоверный извлек засаленную бумажку. Развернул её и с гордостью показал всем своим обличителям. На бумажке красовалась арабская вязь, а в углу алела овальная печать.
- Вот. Здесь Аллах разрешает есть сало. А не будешь есть сала – умрешь. А если я умру - точно муллой не стану, - и с невозмутимым видом доел увесистый кусок сала.
Аллах хотя и разрешил правоверному есть свинину, но, по мнению однополчан других вероисповеданий, не в таких количествах, в которых поглощал её Нургельды. Видимо от того и прошибала каждую неделю повара желудочная хворь.
- Ха, у Нури опять дондышко вышибло, – дружно гоготали сослуживцы, когда Нури на всех парах несся к туалету, сжимая в руках газету только что выдранную из подшивки в ленинской комнате.
Иногда командир отделения обеспечения капитан Анисимов, куда собственно и был приписан «правоверный» туркмен на утреннем разводе для поднятия собственного настроения вызывал рядового Нургельды из строя и очень строго приказывал ему произнести «Обязанности солдата» из устава внутренней службы. Туркмен с несчастным видом начинал шевелить губами, тупил взгляд, но строки из устава упорно произносил шепотом только на туркменском. Капитан делал удивленные глаза и к радости рядовых и сержантов Советской Армии всякий раз переспрашивал особо заковыристые туркменские словечки, которые выдавал повар.
- Нет, рядовой, если министр обороны послушает твою интерпретацию устава – он тебя на дембель не отпустит до морковкиного заговора, - выносил своё резюме вдоволь нахохотавшийся капитан.
Из всего сказанного туркмен четко понимал только одно слово – дембель. Реакция Нургельды всякий раз бывала молниеносной.
- Зачем сказать так будешь, капитана? Аллах могуч. Он все видит, - последние слова впрочем произносились Нури на туркменском.
Вечером в пятницу перед отбоем весь личный состав дивизиона обязывали петь гимн, тогда еще СССР. Причем петь не хором, а каждый служивый исполнял гимн соло. Спел – свободен – отбой - спать. Когда гимн начинал исполнять Нургельды, из казармы прибегали даже те, кто уже успел уснуть после исполнения главной песни государства. Туркмена просили исполнить гимн на бис, но тот лишь досадливо махал рукой и, не дождавшись, когда же капитана разогнет от душившего его смеха, уходил в казарму спать. Вставать повару приходилось на два часа раньше всего дивизиона.
Причиной майорского гнева послужил щенок Бяшка, что в это время старался выудить из миски кусок мяса. По ведомости мясо было говядиной, но таковой его не считал даже Бяшка. Ему просто очень хотелось есть. Половину говяжьей туши привезли еще неделю назад. Тогда же её поставили варить на дивизионную плиту. До момента посещения майором Николаевым помещения кухни мясо еще не сварилось. Заморожено было оно ещё в 1947 году, о чем свидетельствовал лиловый штамп на бочине туши. Тот кусок, что лежал в миске уже пытались разжевать за ужином накануне, но из всего дивизиона сделать это никому так не удалось. В общем хоре возмущенных голосов пробился чей-то голос, что не разжеванные куски нужно отдать Бяшке. Весь дивизион дружно согласился и также единодушно сплюнул не разжеванное мясо, больше напоминавшее размоченную в воде кирзу.
- Бяшка доест. Ему мясо надо. – Решил Мишка Кизявко и вывалил все мясо в тазик Бяшке.
Собак Мишка любил до беспамятства. Призывался он с северных районов Камчатки и до армии, с его слов, ходил за собачьей упряжкой. Пас колхозных оленей, а между делом охотился. На Бяшку Мишка сильно рассчитывал. Ровно через полгода ему предстояло убыть по дембелю к своим собакам и оленям. Бяшку он хотел взять с собой. Напрасно малограмотному камчедалу объясняли, что с собакой его не пустят в дембельский поезд, Мишка стоял на своем: поедем на дембель вместе с Бяшкой!
Бяшку Мишка раздобыл в соседнем колхозе, куда его регулярно отправлял командир дивизиона по программе «Рабочая сила в обмен на продовольствие». Полковые тыловики обычно «дивизионщиков» не жаловали и припасали к выдаче «пайка» самый что ни на есть не ликвид. На пример говядины времен «культа личности». Помимо нее в дивизион привозили маргарин, громко называвшийся сливочным маслом. Перловку, по документам проходившую как гречка. Заплесневелый яичный порошок громко именуемый по накладным – «яйцо диетическое – 300 штук». Поэтому и приходилось командиру дивизиона майору Хвесюку ради прокорма полсотни бойцов постоянно стоящего на боевом дежурстве зенитно-ракетного дивизиона отправлять к колхозникам лиц к армейской службе абсолютно не пригодных. А если майор к дармовой рабочей силе прибавлял еще и литр спирта, то щедроты колхозников были просто безграничны. Легенды утверждают, что именно в этом и состояло нерушимое единение армии и народа. Позже передовой опыт майора Хвесюка дошел и до самого министра обороны, и тот здраво рассудив и учуяв рациональное зерно в боевом опыте командира дивизиона, издал приказ об альтернативной воинской службе. Но это было уже значительно позже описываемых событий.
К военной службе камчедал Мишка был абсолютно непригоден, хотя стрелял он, конечно, лучше всех. Командир обычно на нем экономил патроны и благоразумно оставлял их для себя, чтобы при случае поохотиться на коз. Гораздо охотнее Мишка трудился на кухне. С той же охотой он отправлялся в деревню, где ухаживал за коровами или перебирал картошку на колхозном овощехранилище. Мишкины командировки длились месяцами и приезжал он из них вполне довольный своей армейской жизнью в окружении туго набитых мешков с картошкой, капустой и морковкой.
В последний раз Мишка вернулся неделю назад. Первым делом он определил на место жительства своего питомца – пузатого и неуклюжего Бяшку. В дальнем углу дивизионной кухни, за бочкой с водой, он сделал Бяшке лежанку из списанной старшиной шинели. Первые дни Бяшка оттуда даже носа не казал. Только ел то, что приносил Мишка и пил, что накапало с бочки на бетонный пол. Но уже через неделю Бяшка был своим среди всего дивизиона и даже выбегал на утренние разводы. Садился на плацу рядом с Мишкой и радостно вилял хвостом при упоминании любой солдатской фамилии.
Майор Хвесюк снисходительно смотрел на щенка и лишь отмахивался от реплик начштаба, что де «псина в дивизионе не по уставу».
Отвечал майор майору:
- Ты про устав личному составу мозги полощи, а мне не надо. Солдат же все равно пса упрячет, что ни ты, ни я его не найдем. Пусть бегает.
Майор Николаев скрипел зубами, гонял желваки на скулах, возражал, но вынужден был соглашаться – против старшего по должности не попрешь – уставы не велят. Терпел по этому Николаев Бяшку, а щенок, чувствуя к себе странную любовь большого человека, всякий раз при встрече норовил отбежать от майора подальше.
В этот раз Бяшка был увлечен разжевыванием «сталинской» говядины и приближение Николаева не заметил. Мишка в этот момент уехал с водовозкой за водой – вода в дивизионе была привозная. А командир, майор Хвесюк, два дня как был в штабе дивизии. Исполняющим обязанности оставался Николаев.
- Какого хера у тебя на кухне делают животное? А? Товарищ солдат? Отвечайте, когда вас командир спрашивает.
Нургельды и рад был бы ответить, да не мог - из всего сказанного майором он ничего не понял. То, что майор был сильно зол – понятно было и без слов. А вот какой повод? Нури этого не понимал, поэтому туркмен благоразумно предпочел молчать и улыбаться.
Майор замолчал. Внимательно посмотрел в глаза туркмену и заорал ему прямо в лицо:
- Капитана Анисимова! Сюда! Срочно! Ты меня понял, солдат?
Все еще продолжая улыбаться, Нургельды рванул с кухни и засеменил в сторону боевых позиций зенитно-ракетного дивизиона.
Оставшись один Николаев заглянул в котел, в котором продолжало с прошлой недели вариться мясо. Потом взял в руки черпак, оглядел его и досадливо сморщился:
- Тьфу, ты. Чуркестан здесь развели, - и швырнул черпак в угол кухни. – Эй, пес, ну-ка иди сюда.
Бяшка понял, что речь идет о нем, и стремглав бросился из кухни.
- Догоню, пришибу, - крикнул вдогон Бяшке майор и неспеша пошел в сторону входа в казарму. Штаб дивизиона, казарма да и сама кухня со столовой располагались в одном здании.
Мрачнее тучи майор зашел в кабинет командира и уселся за стол. Молча перелистал журнал нарядов. Закурил. Позвал дневального. Отдал ему тетрадь. Подошел к сейфу. Немного подумал, посмотрел в окно – рядом с плацем в траве резвился Бяшка.
Бяшка гонялся за Соляркой. Солярка - это кошка. В силу своей природной хитрости Солярка держалась подальше от казармы и от кухни. Жить она предпочитала рядом с дивизионным командным пунктом. Там была масса укромных мест и в изобилии водились полевые мыши. Солдатской перловкой Солярка брезговала. Даже когда в дивизион привозили рыбу, кошка предпочитала сидеть в своем убежище. В этот раз она возвращалась от дома офицерского состава, где лакомилась на местной помойке остатками колбасы и рыбьими головами. Сюда Солярка наведывалась регулярно. Очень часто люди выбрасывали дивно пахнущие и сказочно вкусные козьи потроха, на которые кроме Солярки других охотников не было. Жила, правда, у начальника штаба собака, но она дальше, чем на метр от жены начштаба, своей хозяйки, предпочитала не удаляться.
Кошка презрительно проводила взглядом странную собаку и отправилась в сторону ДКП. По пути встретился Бяшка. К этому щенку Солярка питала почти материнские чувства. Неделю назад перепуганный щенок жался к кошке как к мамке. Солярка даже лизнула тогда Бяшку пару раз. И вот вторая встреча. Щенок немного подрос, но все так же был неуклюж и с кошачьей точки зрения глуп как собака. Бяшке хотелось играть. Из солдат рядом с казармой никого не было, а тут такая удача – из кустов рядом с плацем выбежала Солярка. Бяшка бросился за ней. Кошка отбегала от щенка, падала на спину и, не выпуская когтей, легонько била щенка по морде. Бяшка пробовал рычать и даже кусаться, но всякий раз вместо уха Солярки хватал пустоту.
Первой неладное почуяла Солярка. Она вскочила и отбежала от Бяшки. К плацу приближался майор Николаев. Бяшка радостно вилял хвостом, готовясь броситься за кошкой. Игра ему нравилась. В этот момент из вытянутой руки майора что-то полыхнуло, раздался грохот. Бяшка взвизгнул. Неведомая сила перевернула его и бросила наземь. Солярка стремглав бросилась в кусты. Бяшка продолжал жалобно визжать и силился встать. Николаев ткнул щенка носком сапога, Бяшка заскулил сильнее. Разрядив в собачонку всю обойму «Макарова», начштаба также не спеша вернулся в кабинет командира и вернул пистолет в сейф.
Когда через полчаса на водовозке приехал Мишка, Бяшка еще дышал. Камчедал опустился перед собакой на колени, погладил по голове и бережно взял в руки окровавленный комок шерсти. До вечерней поверки Мишку никто не видел. Дежурный офицер нашел его уже после отбоя на кухне – Мишка драил котлы.
- Почему не отбиваешься?
- Полы еще мыть надо и картошку чистить, - мрачно ответил Мишка.Всю следующую неделю Мишка не вылазил из кухни.
Скоро история с Бяшкой стала забываться. Начштаба по-прежнему ходил королем по территории дивизиона – командир оставался в штабе дивизии – и на кухню захаживал редко. Теперь вместо него это делала его жена Людмила, которую майор назначил начальником продовольственного склада. Все ее начальство заключалось в ежедневной выдаче продуктов со склада. Она всегда приходила на кухню в сопровождении своей собаки, которая еще более испуганно жалась к ногам хозяйки, завидев Мишку Кизявко.
- Шавка, - презрительно бросал сквозь зубы Мишка, глядя на неразлучную парочку.
Еще через несколько дней начштаба привез со штаба полка новую кухонную утварь – пластиковые стаканы, тарелки, кастрюли и огромный черпак с деревянной ручкой.
Майор долго и нудно инструктировал Нургельды как пользоваться черпаком и стращал всеми карами дисциплинарного устава, если с черпаком что-нибудь случиться. Про устав Нури ничего не понял, но огромный черпак принял с благоговением и потом даже прочитал над ним молитву. На следующее утро Нури вручил черпак Мишке с просьбой спрятать его в посудном шкафу.
За два часа до обеда на склад как обычно пришла Людмила в сопровождении своей шавки. Нури послушно поплелся за начальницей в склад получать продукты. Шавка немного замешкалась, что-то нашла на полу кухни и жадно обнюхивала. Дверь в склад закрылась. Мишка оказался с собакой один на один. Он достал из шкафа новый черпак и изо всех сил рубанул по собаке. Чаша черпака отвалилась и противно дребежжа запрыгала по бетонному полу кухни. Мишка отшвырнул черенок с обломанным навершием в сторону. Взял за хвост собаку и отнес на помойку.
Начштабова жена еще долго искала свою собачонку, но так и не обнаружив её, ушла. Ближе к ужину на кухню пришел майор Николаев. Оглядел все углы помещения и побрел на помойку.
Мишка стоял на пороге кухни и смотрел как майор, так же как и он, за хвост, тащил мертвую собаку в сторону дома офицерского состава.
В тот день на вечернюю поверку в казарму пришел Мишка. До этого он ее попросту игнорировал, да и спать предпочитал на кухне. Вместо замызганной робы, на Мишке была одета совершенно новенькая «хэбэшка». Сапоги блестели даже в неярком свете казарменных лампочек. Над ними Мишка трудился два часа, старательно вжигая утюгом в кирзу эмолин. Потом долго мылся и брился.
На поверку пришел майор Николаев. Злой и пьяный.
- Рядовой Кизявко, до дембеля у меня будешь на кухне гнить.
Сказал. Развернулся и вышел.
Утром приехал командир и после обеда, даже не дав Мишке вымыть посуду, увез его в колхоз.
В дивизион Мишка вернулся только перед самым своим дембелем.
Месяца через два после этого от него пришло письмо. Судя по обратному штемпелю – из Владивостока. Мишке не хватило денег на всю дорогу до Камчатки и он устроился кочегаром на какой-то рыболовецкий сейнер. Весной Мишка обещал написать письмо уже из дома.
Про Бяшку в письме Мишка так и не вспомнил.