Надежде Сладковской с чувством глубочайшего уважения.
В битком набитой маршрутке едут две утомленные тетки, старательно придерживая еле уместившиеся на коленках сумки, которые подскакивают вместе с хозяйками при каждом резком движении машины. Одна, лет пятидесяти, грузная, с длинными, тронутыми сединой волосами, собранными на макушке в сентиментальную «мальвину», клокочущим меццо-сопрано, свойственным хроническим курильщикам, пытается донести до своей собеседницы что-то очень важное. Другая, помоложе, рыжая, со вздернутым носиком-шильцем, внимательно слушает ее, время от времени поправляя кудряшки, выбивающиеся из-под нелепого малинового берета.
Обрывки тихих фраз перемешиваются с жужжанием мотора и глухим буханьем барабанов, отбивающих ритм в наушниках молодого человека, сидящего рядом со мной.
- Вы представляете, Софа, - произносит грузная дама, - эти идиоты грозятся сделать заседание методобъединения раз в две недели. Тогда возникает вопрос: когда готовиться к урокам и проверять тетради?
- Раз в две недели? – удивленно приподнимает аккуратно выщипанные брови Софа.- У меня секс бывает реже, чем это самое методобъединение!
Мальвина не реагирует на это заявление, а я стараюсь припомнить, когда у меня в последний раз был секс, хотя жизнь моя не омрачена повинностью посещения каких бы то ни было объединений.
- Маргарита Ашотовна, а как ваши написали сочинение? – спохватывается рыжая Софа.
Мальвина многозначительно округляет глаза, прикрывает ладонью усатую губу и что-то отвечает Софе на ухо. По-видимому, непечатное.
- Мои тоже на удивление плохо. Кажется, они даже не проверяют, что пишут: « На балу было людей из высшего общества». Каково?
Маргарита Ашотовна открывает рот, чтобы прокомментировать этот ляпсус, но я нечаянно хихикаю. Вспугнутая мысль меняет направление полета и застревает где-то в носоглотке Ашотовны. Мальвина устало смотрит на меня и закрывает рот.
Рыжая Софа, привыкшая к тому, что практически под каждой фразой ее горе-учеников можно написать "без комментариев", вяло продолжает:
- Сейчас опять Пушкин... Ладно, с лирикой, слава Богу, закончили. Дальше, сами понимаете, - «Онегин». Прошу класс принести текст. На следующий день спрашиваю: принесли? Утвердительно кивают, конечно, те, кто вообще слышал мой вопрос. Ну, говорю, открываем Пушкина. Самойлов выдает: «Так я не понял: вы велели Онегина, а теперь, оказывается, нужен Пушкин». И с такой, знаете ли, претензией!
У пассажира, сидящего напротив юного меломана в наушниках, выпадает из рук книжка - он начинает сдавленно смеяться, кашляя и нервно извиняясь. Ашотовна, мельком взглянув на соседа, бесстрастно констатирует:
- Надо же, люди имеют силы читать и получать от этого удовольствие, а у меня в конце рабочего дня глаза выкатываются из орбит от этих чертовых тетрадей.
Мужчина, угомонившись, наклоняется, поднимает книгу – «Справочник энергетика» - и отворачивается к окошку.
- Знаете, Софа, мой муж, незабвенный Спартак Вагенович, в четыре года начал читать. В шесть освоил «Трех мушкетеров». Ему в восьмилетнем возрасте библиотекарь из читального зала позволяла брать на дом неадаптированную «Тысячу и одну ночь».
- В самом деле?
- Супруг по мелочам редко лгал - проверить это мы, к сожалению, уже не можем. Он постоянно читал: за столом, в транспорте, в постели. Я удивляюсь, когда он успевал при такой нагрузке: научная работа, фирма на его плечах, лекции, симпозиумы, хороводы аспиранток... Сколько крови попортили мне его аспирантки, если бы вы, Софа, только знали! Но когда ваш муж приносит такие деньги, вы будете готовы вслух им читать или, как в народе говорят, свечку держать, пока они, мягко выражаясь, занимаются делом.
Странно, но Маргарита Ашотовна не несла на себе ни единого признака бешеных денег покойного мужа, хотя подпольные миллионеры, если вспомнить примеры из художественной литературы, иногда ведут аскетический образ жизни.
- Видите ли, деточка, мой обожаемый супруг в порыве прихлынувшего вдохновения терял всякую бдительность. Будучи физиком, бедняжка совершенно упустил из виду, что всякое движение физического тела порождает изменение положения тела в пространстве. И, представьте себе, одно неловкое движение Спартака изменило положение его аспирантки: положение стало интересным. Родился наследник. Я и квакнуть не успела – так быстро лишилась практически всего. Но я понимаю: поздние дети переворачивают сознание мужчин, ранее лишенных этой радости. Слава Богу, остаток рассудка теплился в его изможденной научной деятельностью голове, и он оставил мне квартиру.
Ашотовна закрывает глаза: может быть, вспоминает Спартака, а может подсчитывает, все ли квадратные метры при ней. Рыжая, отцепившись от сумки с тетрадками, хлопает ладошкой по пухлой Мальвининой руке, сочувствуя.
- К слову, - берет себя в руки Ашотовна, - работаем над знаками при однородных членах в восьмом, диктую из Горького: «Челкаш был бос, в старых плисовых штанах, без шапки...» Так Сенька Гитлин спрашивает: «Как же он был в старых штанах, грязный, если он – босс?».
Энергетик хрюкает и заходится в приступе смеха. Ашотовна, не обращая внимания на истерику мужчины, произносит совершенно бесцветным голосом:
- А как ваш поклонник, Софа? У вас, надеюсь, все по-прежнему?
- Увы, мы расстались. Митя подарил мне на годовщину нашего знакомства чудный золотой браслет. Велел не снимать. Два месяца назад пошла с детьми в театр на «Маскарад» и потеряла. Митя был так обижен! Бросил мне обвинение: если не могу сберечь его подарок, то что говорить о чувствах, - и ушел.
- Хорошо не отравил, - красиво завершает Ашотовна.
У меня начинает создаваться впечатление, что Софа, ее спутница, энергетик - все мы персонажи еще не опубликованного рассказа. Почти все пассажиры маршрутного такси с интересом рассматривают нас и ждут развития сюжета. Ашотовна с Софой не замечают легкого возбуждения окружающих и продолжают в том же духе.
- Вообще, Софа, герои мельчают. Любовь у современных мужчин как скоропортящийся продукт, страсть напоминает безалкогольное пиво, мысли - подтаявшее желе с химическим красителем. Живут, жуя и посасывая через соломинку. Не жизнь, а «фастфуд».
- По-моему, вы сгущаете краски.
- Не думаю, детка. Молодые не любят утруждать себя, не хотят иметь проблем, не знают элементарного, да и не пытаются узнать. Мотивации нет: интереса, цели. Недавно была в кино с подругой. На «Апокалипсис» все билеты проданы, а зал, где демонстрируют «Пушкина» Бондарчук, полупустой. И представьте себе: какая-то идиотка, вроде нас с вами, привела на сеанс учеников. Ну, думаю, будет весело. Первые сцены прошли в гробовой тишине: дети врубались. Дальше – во весь экран белый батист с расплывающимся кровавым пятном и титры: «Пушкин. Последняя дуэль». И тут - нате, пожалуйста, девичий голосок: «Я не пойму, он застрелился что ли?».
Энергетик, не выдержав, поворачивается к теткам.
- Простите, что вмешиваюсь, но я невольно слышал кое-что из того, о чем вы говорили. Простите, но этого не может быть!
- Вы о фильме?
- Да и о фильме тоже.
Ашотовна, лишь мгновение подумав, касается коленки молодого человека в наушниках. Юноша не реагирует. Тогда Ашотовна хватает его за брючину и начинает энергично трясти. Потревоженный меломан резко выдергивает из ушей проводочки и с раздражением рявкает:
- Ну, че?
- Деточка, вы не скажете нам, как умер великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов?
Юноша ошалело моргает, потом морщит лоб, пытаясь что-то вспомнить, и неуверенно мямлит:
- Как все, так и он. Старый был - вот и умер.
Ашотовна выразительно смотрит на энергетика, затем переводит взгляд на молодого человека и совершенно серьезно заявляет:
- Неверно, деточка! Его задушил Грибоедов!
Пассажиры ликуют. Рыжая Соня, не ожидая такого поворота событий, громко икает, и, видимо застеснявшись переключившегося на нее всеобщего внимания, нервно поправляет дурацкий берет и что-то бормочет себе под нос. Ашотовна, довольная произведенным на публику эффектом, закрывает глаза.
Несколько минут мы едем в полной тишине. Потом вдруг тетки, спохватившись, одновременно вскрикивают: «У школы, пожалуйста!». Водитель притормаживает и, хохотнув, произносит:
- Дамочки, я полчаса назад взял вас у школы. Сейчас уже метро. Приехали. По домам, дамочки, по домам!
Рыжая и Ашотовна, спотыкаясь о ноги пассажиров, торопливо направляются к выходу.
Маршрутка медленно трогается – тетки исчезают за дверями метро.
Использована работа П. Николаевой.