Глава 1
Его провожала девчонка. Ну, почти девчонка. Я думала – дочь. Но перед тем как заскочить в вагон уже тронувшегося поезда он обнял её и поцеловал – совсем не по-отцовски. И даже не так, как целуют жену. Слишком порывисто обнял, слишком долго не мог оторваться от её губ…
И вот мы вдвоём в купе. Поезд наконец набрал скорость, я открыла свою записную книжку – как всегда, в дороге стараюсь привести в порядок впечатления от командировки. Тихо порадовалась, что с попутчиком повезло: не болтливая тётка, не пивной алкаш, да, наконец, просто нормальный чистоплотный человек.
Скоро стемнело за окнами, потянулись синие деревеньки с жёлтыми уютными огоньками в окошечках…
- Вы чаю хотите? Или кофе предпочитаете? – вдруг спросил меня мой спутник.
- Спасибо. Если несложно, стакан чаю. Не люблю растворимого.
- Вот и я, - кивнул он и отправился за чаем.
Кто не знает, как легко бывает рассказывать о себе случайному попутчику! Хотя я, честно сказать, в случайности не верю – то есть верю, что они язык Бога. Так вот, сознание того, что никогда больше не увидишь человека, которому решил излить душу, раскрепощает. И ты получаешь ещё один шанс осмыслить, что же стряслось с тобою. Лишь бы слушатель попался внимательный. Такое бывает нечасто. Я думаю, только тогда, когда Господь Бог решит, что тебе нужно посмотреться в другого, как в зеркало, - чтоб увидеть в нём себя.
Интуиция всегда подскажет – нуждается ли в тебе твой собеседник и нуждаешься ли в нём ты. Чаще всего разговор получается интересным, если он нужен обоим. Обоим, даже если один – как я в эту ночь – больше слушает, чем говорит.
Во многих размышлениях моего соседа по купе я узнавала свои сомнения, страхи, свои разочарования и ошибки.
Потом, обдумывая наш разговор, я было решила, что могу извлечь из него сюжет для небольшого рассказа. И даже наделила героев именами и биографиями. Но позже отказалась от этой идеи.
Не думаю, что моему спутнику понравилась бы мысль выставить его на всеобщее обозрение в качестве героя полувыдуманной истории. Более того, даже свои реплики я решила не вклинивать в его рассказ. Не разбавлять сгусток смысла и чувства необязательными фразами.
Что-то про это писал, кстати, Грэм Свифт. Ну, не совсем, конечно, про это. Я имею в виду его мысль о том, что реальность – это когда ничего не происходит. Реальности несвойственны фонтаны миражей и событий, говорит Грэм.
Мысль хороша тем, что в ней много пространства и её можно думать во все стороны. Вот, например, сегодня двое в поезде выпали из реальности и влетели в эпицентр нескольких человеческих судеб – не смешно ли требовать от них реального глотка чая, пауз для перекуров, для поглощения бутерброда?..
К делу. Вот он, монолог моего ночного собеседника, каким он звучит во мне сейчас. Мозаика, сложившаяся в жизнь.
Глава 2
***
Мы не собирались заводить ребёнка. Она была слишком молода и легкомысленна, казалась мне даже поверхностной. Правда, иногда сквозь шелуху наносного пробивались такие нежные клейкие листики, что душа моя плавилась от нежности. Хотелось защитить эти нежные побеги и очистить вокруг всё от грязи, щебёнки, плевков, чтобы листочки наконец могли расти сильными и крепкими.
Мы не хотели этого ребенка. Даже узнав, что мы стали причиной появления, зарождения новой вселенной, пока только маленькой точечки, готовой стремительно развиться, мы растерялись и испугались. Сейчас пытаюсь понять – чего? Возможности потерять привычное окружение-времяпрепровождение, от которого, если честно, тошнит. Цирковая лошадь привыкла ходить по кругу. Отклонение – стремительная прямая – кажется ей непорядком.
***
Но вселенная зародилась. Она требовала своего. Не чего-то там сверхъестественного, а просто возможности жить и дышать. Атмосферы. Пространства. Воздуха. Атмосферы любви. Пространства любви. Воздуха любви. Кислорода.
Будущий малыш оказался сильнее нашего пошлого желания во что бы то ни стало сохранить свободу – свободу прыгать по разным койкам, называя это влюблённостью. Свободу исчезать неизвестно куда – имею право, я свободный человек.
Наш будущий малыш учил нас беречь друг друга. Чувства друг друга.
***
К моменту его первого крика мы уже были другими. Мы полюбили его. А он был таким беспокойным, нервным! По ночам приходилось вскакивать и бежать к его кроватке, потому что рыдал он так отчаянно, что, казалось, опоздаю – случится непоправимое. Сначала вскакивать приходилось мне. Юная мама спала крепче, а может, опыт прошлой жизни сказывался – зачем париться, всё и так сойдёт. Поорет и успокоится. Мне – поскольку я был старше – младенческий крик просто рвал душу, всю любовь хотелось отдать маленькому существу, у которого только и есть что я и она, моя легкомысленная подруга.
***
Мы с ней ссорились и прощались – каждый раз навсегда. С полным отчаянием в душе и слезами на глазах. Наш малыш мирил нас – и каким же сладким было обретение друг друга! Мы стали спокойнее. Поверили в возможность счастья – не кратковременной эйфории, а счастья. Когда ты уверен в завтрашнем дне. В том, что проснёшься – а рядом, уткнувшись в твоё плечо, досматривает свой сон твоя половинка, и не исключено, что снишься ей ты.
Наконец наш малыш пошел! Сделал первый самостоятельный шаг! Счастью нашему не было предела! Мы гордились – это! мы! причина! появления! такого! милого! упрямца!
И улыбались, нежно глядя друг на друга. Есть в кого быть упрямым. А он набивал шишки и синяки, плакал, потом снова упрямо поднимался на крепкие ножки и бежал бегом к непутёвым родителям. Мы, обнявшись, смотрели на него – и, что уж там, почти плакали - от счастья – ведь это наш малыш! – от раскаяния – как могли мы не хотеть его когда-то!
***
Он рос стремительно – и всё больше становился на нас похожим. От неё – вспыльчивость, резкая смена настроения. От меня – интуиция: он всегда знал, когда у родителей что-то не так, и интуитивно старался сблизить нас. От нас двоих – дикое упрямство.
Он, только он удерживал нас от безумных поступков, когда, казалось, всё рухнуло и дальше жить – нельзя. С ним наша сумасшедшая жизнь обрела смысл и устойчивость. Где бы, как бы, с кем бы мы ни были, каких бы ударов ни наносила нам судьба, мы знали – наш малыш улыбнется нам, простит, обнимет нас, чтобы мы почувствовали всем своим существом – мы – вместе, мы – одно, мы – навсегда.
***
Из него получился упрямый подросток! Трудный возраст был таким трудным, что нам пришлось засунуть в самый дальний угол нашего не очень упорядоченного мира все свои амбиции и капризы. Мы помогали выстоять нашему милому упрямцу. А заодно учились прощать друг друга и быть терпимыми. Иногда мне казалось – это он нас учит жизни, а не мы помогаем ему войти в больной взрослый мир. И до сих пор я так думаю.
***
Мы растерялись, когда в один прекрасный (прекрасный ли?) день он ломающимся голосом сказал, что теперь он взрослый и будет жить отдельно. Сразу стало холодно. Мы просили его остаться. Но это был наш ребёнок! Ребёнок, ставший взрослым. Наша плоть и кровь, душа и дух. Где-то мы взяли не ту ноту. Он уловил это. Вы скажете – все дети взрослеют и уходят. Нечего делать из этого трагедию. Я отвечу: все дети взрослеют. Но не все уходят.
И уход – трагедия. Ведь имя нашего повзрослевшего малыша – ЛЮБОВЬ.
Глава 3
Скажи, читатель, ты во время чтения ни разу не ловил себя на мысли, что вот эта, допустим, фраза прямо твоя? Или про тебя? Мне приходилось это делать – и часто.
Я думаю, ты понял, почему монолог не разбавлен ни звяканьем ложечки о толстое стекло стакана, ни шагами и репликами пассажиров за дверью купе (давай эту сумку наверх поднимем… мама, вот наши места… да осторожней ты, лапоть… и т. д.).
У меня во время нашего разговора так и не появилось желания узнать: а кто Вы по профессии? а она? а где познакомились? а сколько это длится? а её родители? а почему? а куда сейчас?
После его рассказа я не могла заснуть. Я думала: мы-то с тобой сумеем сберечь нашего малыша… Да и какой уж малыш теперь… Почти юноша. Думаю это и невольно улыбаюсь.
Почему-то вспомнилось, как мы с тобой в центре Сочи, на горе, в парке, под высокими густыми соснами целовались. Иголки кололись…
Мы тогда выбрали уединённое место, спасаясь от зноя. А поодаль всё кричала пьяная женщина, что Коля бьёт её: «Помогите, люди!».
Удивительная вещь память! Наши объятия в расплавленный от жары июльский полдень вспоминаются только под это звуковое сопровождение. Тогда, в Сочи, я думала: между нами возможен лишь короткий курортный роман. И мне хотелось яркого безоглядного счастья. Но получился роман длиною в жизнь.
Может, для того и послал мне Бог этого неслучайного попутчика, чтоб я и ты успели исправить ошибки – о, сколько мы их уже наделали! – и поняли: ещё не вечер! Нет! Я не хочу, чтобы наш повзрослевший малыш однажды сказал нам, что теперь он будет жить отдельно.
А ещё мне почему-то верится, что мой попутчик и его подруга не расстанутся так просто. Я видела её глаза, когда он, попрощавшись с нею, повернулся к ней спиной и вошёл в вагон.
Да, можно много разглагольствовать о том, что он ей в отцы годится, что она, похоже, и до него видала виды – иначе бы… Но кто мы с вами, чтоб судить-рядить, распределять любовь и ненависть, раздавать счастливые и печальные мгновения?
…Рано утром мой спутник собрался. Пожелал мне счастливого пути. Мы ни намёком не вернулись к ночному разговору. Только взглядом поблагодарили друг друга.
А что произошло? Человек встретил человека. Только и всего. Только и всего? Но случилось самое главное на земле - двое поняли друг друга.
Мне тоже скоро выходить. Я знаю, ты приедешь встречать меня, хотя мы в ссоре и от этого саднит в груди. Я скажу тебе главные слова… Нет. Я просто посмотрю тебе в глаза. Ты поймёшь. Мы ведь хотели нашего ребёнка, всегда хотели, правда?