3
В 1909 году я начал ходить в школу. Почему-то получилось так, что мы трое старших братьев начали учиться одновременно и учились в одном классе. Шипулинское народное училище не имело своего постоянного помещения, и его арендовали у местного населения. Поэтому каждый год мы учились в новом месте. Первый год мы учились в деревне Косово, где школа размещалась в обычной избе у крестьянина Бутьянова. От имения до школы было больше трех верст, и мы часто оставались ночевать в школе и спали на полатях. Иногда нас подвозили в школу на санях, но большей частью мы ходили пешком. Старшие братья уходили вперед, а я в своем длинном, сшитом на вырост пальто с трудом тащился сзади по заснеженной дороге, выбиваясь из сил.
В следующем году наша школа размещалась в деревне Козьи Горы, в доме небогатого помещика Дземшкевича. Дом был хороший с крашеными полами, а вокруг дома был разбит цветник. Козьи Горы находились рядом с имением Коссы, в одной версте от него и располагались на довольно высокой крутой горке, с которой мы, возвращаясь со школы, съезжали на задницах, как на салазках.
В третий год школа перебралась в деревню Слободу, до которой было около трех верст; но мы подросли и возвращались домой ежедневно. Сперва у нас была одна учительница Инна Семеновна, дочь священника, потом приехала ее младшая сестра Анна Семеновна. Обе молодые красивые незамужние, они честно выполняли свой благородный труд на ниве народного образования, и у меня о них сохранилось самое светлое воспоминание.
Почему-то в памяти возникает солнечный весенний день, когда обе сестры провожали нас со Слободы. Я собрал и подарил Анне Семеновне букет полевых цветов, а она надела мне на голову свою соломенную шляпу, и я был счастлив и чувствовал к ней какую-то детскую нежную влюбленность.
И все же эти хорошие девушки были одиноки и несчастливы. Помню, как в следующем году, когда я учился в деревне Филипково, Анна Семеновна на почве несчастной любви пыталась отравиться, выпив уксусную эссенцию, и ее с трудом удалось спасти.
Я рано пристрастился к чтению. В школе была небольшая библиотека, где имелись изданные для народа, дешевые маленькие книжки русских классиков, и я с большим интересом читал повести и рассказы Гоголя, Тургенева, Льва Толстого.
Наступила весна 1912 года. Кончился трехлетний срок обучения в школе, и были назначены выпускные экзамены, которые почему-то проводились в деревне Косово. На экзаменах кроме Анны Семеновны присутствовали какой-то чиновник из Витебска и священник с большим крестом на груди. Первым экзаменом был диктант; почерк у меня был плохой, написал я грязно, посадил много клякс, и мне сказали, что я должен еще один год поучиться в школе. Меня это очень обидело, так как учился я хорошо, и на дальнейших экзаменах, когда опрашивали других, и они не давали правильных ответов, я поднимал руку и отвечал. Экзаменаторы меня похвалили, но сказали, что я еще маленький (мне было девять лет), и я остался в третьем классе еще на один год, а братья окончили школу.
Последний год я учился в деревне Филипково в пяти верстах от дома, жил при школе, уже не помню на каких правах, и весною 1913 года успешно её окончил. На выданном мне аттестате по случаю трехсотлетия дома Романовых были изображены первый царь Михаил Федорович, последний - Николай второй и под ними наследник престола цесаревич Алексей.
4
Отец не имел образования, хоть и умел читать и писать; но он понимал веление времени и хотел дать образование своим детям. Поэтому осенью 1913 года он отвез нас, трех старших братьев, в Витебск, где мы держали экзамены для поступления в 3-е Высше-Начальное, или, как его еще называли, городское училище. Но принят был только один средний брат Володя. По-видимому, нас, как и евреев, считали инородцами, для приема которых в учебные заведения существовала какая-то процентная норма. Я и старший брат Иван, чтобы не пропал даром год, поступили в Бабиническое двухклассное церковно-приходское училище. Село Бабиничи располагалось на шоссе по дороге в Витебск, в восьми верстах от нашего дома. В нем кроме училища была церковь и волостное правление. При училище имелось нечто вроде интерната, здесь мы спали на общих нарах и питались из общего котла.
Я хорошо помню учителя русского языка и литературы Устина Ивановича. Его уроки заключались в чтении художественной литературы, главным образом повестей Гоголя. С захватывающим вниманием слушал я его выразительное чтение про Тараса Бульбу и его сыновей, о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, про Ивана Федоровича Шпоньку и его тетушку... Благодаря Устину Ивановичу я полюбил русскую литературу и особенно Гоголя, которого и теперь считаю самым лучшим писателем земли русской. Других учителей и их уроки я совсем не помню.
Директором училища был некто Кривошеин, человек желчный, строгий, и мы его не любили и боялись. Однажды преследуемый другим учеником я бежал по классу и в дверях столкнулся с директором. Он отчитал меня такими словами: "Что ты бежишь, сломя голову?! А если бы это был не я, а твоя мамаша, беременная, и ты сделал бы ей выкидыш?". Надо сказать, что Кривошеин был потом директором 3-го Витебского Высше-Начального училища, где мне пришлось учиться.
Весною 1914 года в нашей жизни произошло событие - переезд из имения Коссы на постоянное место жительства на хуторе Абрамовщина. Надоело отцу скитаться по чужим дворам, семья все увеличивалась, аккуратно через каждые два года мать рожала нового брата или сестру, и отец купил у помещика Врублевского участок земли в тридцать десятин. Земля эта была плохая, подзолистая и состояла, в основном, из заболоченного луга, где окрестные крестьяне пасли скот и собирали небольшое количество плохого сена. Почти посредине участка лежало большое болото -"омшара", пройти через которое можно было только прыгая по кочкам, там росли осока да мох. Пашни почти не было, кое-где были разбросаны небольшие кустарники, состоящие из ольхи и орешника. Участок земли имел форму неправильного многоугольника.
На северо-востоке за дорогой из Кардона в Пышники виднелась разбросанная по хуторам деревня Косово со старым кладбищем, на севере среди высоких деревьев на небольшой возвышенности лежала деревня Хоменки. На севере к нашему хутору примыкал угол помещичьего леса и хутор Церковщина, где жил какой-то старообрядец, которого мы называли москалем. К югу от нас жил кузнец Стельмаков, за ним виднелась почтовая станция Кардон, лента Сурожского шоссе, поднимающаяся в гору, а за ним в низине имение Коссы, такое знакомое и родное нам. За имением местность поднималась, и видно было далеко верст на двадцать. А там за горизонтом пролегала дорога в Лиозно, Смоленск...
Как происходил переезд, я не помню; мы с братом учились в Бабиничах и в субботу пришли домой уже на новый хутор.
Первый год, пока мы строили новый дом, жили в маленькой хатке с одним окном и двухъярусными нарами, занимавшими половину помещения. В течение двух-трех лет дом был построен, а вместе с ним и скотный двор, амбар, навес для телег и саней. Все это образовало небольшой двор, в середине которого был колодец с бетонными кольцами. В стороне от двора около десятины луга было обнесено изгородью, и в ней находились сенной сарай - "пуня", овин - "ток" и баня.
Дом имел четыре комнаты: зал, спальню, столовую, кухню и два входа - черный и парадный с небольшим крылечком. Крыша дома была покрыта красной черепицей, которая далеко виднелась со стороны.
Половина участка была распахана под пашню, был заведен правильный севооборот с посевами клевера, посажено две десятины сада, вырыто три пруда - сажелки и довольно большая сеть канав для осушения земли.
Так в короткий срок на пустом месте возникла усадьба, и земля, лежавшая втуне, стала приносить доход и кормить нашу большую семью, состоящую из отца с матерью и девяти детей. Наш хутор назывался Абрамовщиной; но почему он был так назван, не знаю.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2007/02/26-262