Глаза, глаза мои! Выпиты вы речкой. Выклеваны воронами. Вылизаны до дна зимой холодной. Глаза, глаза мои! Изгрызены вы мышами. Жуками короедами проедены. Выжжены светом звёзд дальних. Глаза, глаза мои! Изгнили вы мокротою слизкой. В прах обратились пылью трухлявой. Осколками мелкими рассыпались по земле. Глаза, глаза мои! Высосаны ветром. Сорняками проросли колючими. Украдены вы у меня ночью тёмной. Глаза, глаза мои! Ослеплены вы радугой семицветной. Выжаты вы снами позорными. Вырваны вы собаками голодными. Глаза, глаза мои! Сорваны вы руками заскорузлыми и цепкими. Отобраны старостью у молодости. Съедены зубами щербатыми. Глаза, глаза мои! Расплавлены огнём жарким. Выбиты дорогами ухабистыми. Выколоты пальцами мосластыми. Глаза, глаза мои! Выкорчеваны вы ветками деревьев корявых. Закопаны в грязь рыхлую. Засыпаны обвалами каменными. Глаза, глаза мои! Выковыряны червями. Выедены шакалами. Засосаны в жижу болотную. Глаза, глаза мои! Растеряны вы солдатами. Распяты на крестах. Зарезаны ножами заточенными. Глаза, глаза мои! Испепелены кислотой едкой. Проколоты поцелуями острыми. Отравлены речами сладкими. Глаза, глаза мои! Убиты убийцами безжалостными. Выцарапаны котами ласковыми. Удавлены вы верёвками тугими. Глаза, глаза мои! Выжраны ртами хищными. Раздавлены сапогами. Искусаны осами и шмелями. Глаза, глаза мои! Избиты кулаками шершавыми. Высушены зноем летним. Пробиты гвоздями ржавыми. Глаза, глаза мои! Закрашены вы смолою раскалённой. Задушены вы врагами коварными. Запорошены вы песком горячим. Где же вы, глаза, глаза мои?
Она шла, и причитала. Полями, лесами, холмами неровными. Звала глаза, свои. Искала глаза, свои. Догоняла глаза, свои. Глаза, предавшие её. Глаза, сбежавшие от неё. Глаза, хохочущие над ней. Над ней, оставшейся в темноте одной одинёшенькой. Над ней, потерявшей свет. Над ней, увязшей в трясине слепоты. Полями непахаными, лесами нехожеными, холмами шла она, искала глаза свои. Стон её стоял над реками мутными. Стон её стоял над озёрами гладкими. Стон её стоял над морями бурными да океанами бездонными. Слышали стон её птицы небесные. Слышали стон её облака белые и тучи чёрные. Слышали стон её вершины гор снежных. Стенала, руки заламывала, но шла, шла. Сквозь осень шла хмурую. Сквозь зиму шла угрюмую. Сквозь весну шла шаловливую. Сквозь лето шла глумливое. Осень хмурая её обманывала. Зима угрюмая её наказывала. Весна шаловливая над ней потешалась. Лето глумливое с ней прощалось. И не было ей покоя. Ни в полях, ни в лесах, ни на холмах. Ни осенью, ни зимой, ни весной, ни летом. Потому что глаз у неё не было! Была у неё только боль тёмная. Была у неё только ненависть хищная. Была у неё только воля не сломленная.
Шла она и не видела, куда идёт. А шла она прямо к костру, что пылал в степи. Степь была безразлична к её горю, но перед костром сидел и грел руки тот, которому чужая беда как своё одеяло. Сидел у костра он может с полчаса, а может с прошлогодней весны. Он не знал сам, потому как не интересовался тем о чём любят судачить простые люди. Себя он помнил с тех пор как матери его исполнилось пять лет. У него был брат с которым они не были знакомы, но любили друг друга, как и положено близким родственникам. Брат был старше его. Как-то раз, брат взял нож тяжёлый и вспорол вены на обеих руках. Он долго бегал по степи с венами нараспашку. А когда вся кровь вытекла из брата то стал смотреть в свои пустые вены и смеяться. Заглядывал в глубь их, ухмылялся. Так он и умер вместе со своим смехом. Мать столь горевала по первому сыну, что забеременела вторым. Забеременела от горя. От смерти сына. От предсмертного смеха сына. И он понимал, что брат ему приходиться не только братом, но ещё и отцом.
С тех пор как родился, он бродил по степи. Степь казалась ему ненастоящей, а чьей-то длинной, голосистой песней. И он верил, что пока этот неведомый певец, тянет из своего горла протяжные нити слов и куплетов, ему и его коню будет куда скакать, где ночевать и что видеть во снах. Так он и жил, то долго ехал на коне, то подолгу сидел возле костра. Коня он кормил вздохами, костры разжигал тайными желаниями. К траве которой поросла степь он относился с презрением, и лишь со звёздами висящими у него над головой, был на «Ты». А больше всего он мечтал услышать голос своего брата. Днями ли солнечными, ночами ли лунными, нет, нет, да и прислушивался он к голосу степи – а вдруг сквозь шелест кустов и стрёкот птиц донесётся до него тихий шёпот брата, который расскажет своему брату и сыну, о том что было и будет, о тайнах степи и людей.
Так и в эту ночь он внимательно вслушивался в степь. Вслушивался в степь, а увидел её. Бредущую во тьме. Алчущую глаза свои.
– Куда идёшь? – Спросил он.
– Ищу глаза свои. – Прозвучал ответ.
– У меня есть глаза, но нет брата. А у тебя есть брат?
– Как могу знать, есть ли у меня брат, если нет у меня глаз? Разве могу я увидеть, без глаз, своего брата?
– Я не могу увидеть своего брата имея глаза.
– Зачем тебе брат твой?
– Я хочу, что бы он мне рассказал про степь, и про людей.
– Разве не можешь ты знать всё про степь видя её перед собой? Разве не можешь ты знать всё о людях, когда пристально рассматриваешь их?
– Мой брат знает об этом лучше меня.
– Почему?
– Потому что я живой, а он нет.
– Может быть твой брат знает где искать мои глаза?
– Может быть, только я не знаю где искать брата.
Решено было, что завтра с утра они вдвоём отправятся на поиски брата. Кто знает лучше где искать сына заблудившегося между жизнью и смертью, как не мать его?
Шуршит степь. Воет степь. Рычит степь. Упрямится степь лукавая, а они знай себе едут по ней на одном коне. Ворочается мать. Бормочет мать. Зубы скалит, мать старая, но знает – едет к ней сын, расспросить про брата своего и отца. Про брата своего – про сына её. Сына, что выпустил из себя реку крови. Что полил степь влагой жизни своей. Сына от смерти которого она зачала. Сына который стал ей мужем. Не хочет мать говорить о сыне своём и муже. Зубы языком щупает. Гнилые зубы, шершавым языком щупает. Да только знает, – придётся рассказать. Хочет мать в змею превратится. Хочет мать поползти меж трав сухих и острых. Поползти хочет мать, да на путников что едут к ней на одном коне зашипеть. Пасть разинуть. Клыки показать. Ядом едким брызнуть. Да знает мать – изловит её сын, меж трав сухих и острых, прижмёт голову змеиную к земле растрескавшейся, да всё одно правду сказать заставит.
Оттого не щерится мать на сына оскалом хищным. Не брызгает ядом едким. А говорит ему:
– Пришёл ты ко мне сын за правдой единственной. Пришёл ты ко мне сын за словами простыми. Пришёл ты ко мне сын за братом своим, моим мужем, что тебе отцом доводиться. Только не знаю я, сын, где искать его. Только не знаю я сын куда ушёл он, в каких травах заблудился. А знаю я сын одно только. А знаю я сын только что кровь его не вся в степь ушла, а ещё и в речку упала. В речку упала что воды свои сквозь степь перекатывает. Что ни конца ни начала не имеет. У степи у той и конец есть и начало. А у речки только середина. У мёртвых тоже ни конца их жизни нету, ни начала. Стало быть у речки надо узнать где искать тебе отца твоего и брата.
Делать нечего, поворачивают они коня, да к речке путь держат. Едут. Молчат. Каждый о своём думает. Он о брате единственном. Она о глазах родных да изменивших. Навстречу им человек. Идёт им на встречу человек. Степь шагом меряет. Коротким шагом огромную степь меряет. За плечами у него инструмент струнный.
Становится человек перед конём, что двух путников на себе держит. Спрашивает человек:
– Куда скачите? Что ищете?
– Я брата ищу.
– Я глаза ищу.
– Как же вы их искать собираетесь?
– Сперва мы брата найти хотим. Брата, что всю кровь из себя выпустил. Что по степи бродил с венами нараспашку. А как найдём, спросим у него про глаза. Про те глаза что из глазниц своих выкатились. Что свободу обрели, да хозяйку свою на боль и странствия обрекли.
– Где же вы их искать собираетесь?
– У речки спросим. У той речки, куда кровь брата капала. Что несёт в своих водах, частичку его, капельку его. Что на мертвеца похожа.
Покачал человек головой. Но говорить путникам ничего не стал, только удачи пожелал. Пожелал удачи, рукой во след помахал. Посмотрел во след удаляющемуся коню. А сам сел на землю. Сел на землю, ноги под себя поджал. Ноги поджал, достал из-за спины инструмент. Положил инструмент на колени, струны перебирать начал. Начал струны перебирать, да песню запел. А в песни той слов много. А в песни той все слова про степь, да про путников что на одном коне едут. Да про брата, что с кровью попрощался, да смехом своим удавился. Да про мать, что змеёй обернуться хотела. Да про глаза, что забыли хозяйку свою. Да про речку, что тайну хранит. Да про птиц, про зверей, про дожди, про солнце и ветер. Про всё, всё нашлись слова в песне.
А путники едут. Близится речка. Вон из-за кустов виден бок её. Бок речки уже из-за кустов виден. Блестит на солнце, переливается, лучами играет. Приближаются путники к речке. Вопрос ей задать хотят. Правду узнать желают. Только узнают ли?
Катится речка по степи. По середине степи. Степь с речкой, друг другу, как приёмная дочь с мачехой. Степь речку всё задушить пытается. Степь речку, берегами сухими задавить хочет. Речка на степь влагой плюёт. Залить берега силится. Делит напополам. Не любят друг друга степь и речка. Да только поделать ничего не могут. Одно небо у них на двоих. Одно солнце. Под одним небом степь лежит и речка течёт. Одним солнцем согреваются. Степь не хочет выдать того кто вены свои пустыми оставил. Кто вены вместо крови смехом наполнил. Кто может сказать своему брату – «здравствуй, сын». Кто знает где искать глаза блудные. Может речка выдаст?
Подъехали они к речке. На берегу пологом стоят. Стоят на берегу у самой воды. Спрашивают речку о брате. О брате спрашивают, ответа ждут. А нет ответа. Молчит речка. Молчит, воду свою катит. Последнюю надежду у путников отбирает.
Тут не выдерживает он. С берега в речку бросается. В речку бросается, плывёт. По речки плывёт, ответ узнать желает, с братом встретится. Берег всё дальше. Вода кругом. Вода в рот попадает. Лёгкие заливает. Сил больше нет плыть. Поворачивать назад, поздно. Плывёт он из последних сил. К брату своему плывёт, к тайнам брата плывёт. Совсем устал плыть. Тонуть начинает, захлёбывается. Тонет, кричит, руками по воде бьёт. Да кто разве поможет? Никто не помог. Утонул. В воде навсегда скрылся.
Осталась она одна на берегу. Без глаз. Без спутника. Без надежды. Сидит на берегу, заплакать даже не может. Для слёз глаза нужны. Нет у неё глаз. Долго так сидит. Вот уже ночь началась. Тёмная ночь, уже на степь опустилась. Она сидит. Слышит, вдруг, плеск в воде. В воде, будто кто плывёт. К берегу плывёт и из воды выходит. Идёт к ней, садится рядом. Она не видит, а потому спрашивает:
– Ты ли это из речки вышел? Не утонул, брата своего встретил, про глаза мои у него узнал. Говори ты это или нет? Не вижу ведь я.
– Нет. – Был ей ответ. – Тот кого ждёшь ты утонул. Река могилой ему стала. Вечной могилой река непостоянная ему стала.
– А ты кто?
– Я его брат.
– Тот брат, у которого в венах смех? Тот брат, который знает где искать глаза мои?
– Да, я тот брат.
– Так скажи мне скорей, как вернуть глаза свои?
Молчит брат. Говорить не хочет. Думает. Вздыхает.
Тут слышит она ещё кто-то к ним идёт. Со стороны степи идёт. Подходит, также рядом садится.
– А ты кто? – Спрашивает она. – Знаю ли я тебя?
– Знаешь ты меня. Сегодня вы меня по дороге к реке встретили. Я на инструменте играю, да песню пою про степь. Одну песню пою, но в ней есть слова про всё, что в степи живёт и движется, и пока я пою песню свою, степь жизнью полна.
– А можешь ты так свою песню спеть, что бы тот кто вёз меня сегодня на коне, кто глаза мне хотел помочь найти, кто утонул днём в реке – назад вернулся, ступил из воды на землю твёрдую?
– Могу.
– Так спой же скорее такую песню!
Молчит человек. Руки сложил. К инструменту не притрагивается. Вздыхает только.
Тут слышит она, кто-то ещё идёт. Тяжело дышит, неровно ступает. Подходит к ним.
– Ты кто? Неужто и тебя я знаю?
– Да. Знаешь. – Был ей ответ. – Я мать, которая на свет родила и того что с венами пустыми по степи ходит и того, что в реке навсегда сгинул. Хоть старая я, но могу ещё родить, весь мир могу заново родить.
– И в том мире у меня глаза будут? А тот кто в речке утонул, живым и здоровым останется?
– Да. Так всё и будет.
– Так роди же быстрее новый мир, где все будут счастливы!
Молчит мать. Ничего не отвечает. Глубоко вздыхает.
Тут не выдерживает и она. С земли вскакивает. По берегу прямо к воде бежит. Бежит, в речку бросается. Тонуть начинает. Скрывают её воды речки, мутные.
Остались на берегу трое.
Говорит брат:
– Кто ищет другого, может потерять себя.
Говорит мать:
– Кто хочет видеть, может перестать чувствовать.
А певец, достаёт инструмент, на колени кладёт, рукой струны перебирает. А из струн тех музыка. А из горла певца – песня. А в той песне слова про речку. Про речку что воды свои, по степи, перекатывает. А по водам тем два утопленника плывут. Плывут два утопленника, с миром попрощавшиеся. Несёт их вода, а куда неизвестно. Поёт певец. Про то поёт, что у излучины прибила вода двух покойников к берегу. У самого берега лежат утопленники. Песня льётся, слова в ней будто живые. Встаёт вдруг утопленник, да на берег выходит. А за ним и утопленница. Вот как, – вернулись значит, из воды живыми вышли. По берегу идут два утопленника, да и не утопленника вовсе, а живых человека. Идут, мысли свои собирают. Он о брате думает, о том брате, не видел которого и не увидит никогда. Она о глазах, что сбежали от неё навсегда. Не будет больше брата! Не будет глаз! Только степь вокруг. Степь, что сама лишь чья-то песня длинная.