Билет в один конец

Светлана Малышева
      Мне тридцать два, я худощав, высок, руки сильны, ноги не знают покоя. Отцу  благодарен за смуглую кожу и чёрный цвет глаз, а матери – за густые тёмные волосы. Зовут меня Борис.
     За последние двадцать лет я объездил полмира. Сначала с родителями, позже один. Из-за постоянных поездок я не женился, хотя девушки у меня были. Но это были именно «девушки», которым, считал я, ещё очень далеко до женщин. Моя мать уже настолько свыклась с мыслью, что я женат на дороге, что на полном серьёзе ожидала внуков из каждого тура. Вдали от дома я вспоминал её почему-то всегда едва проснувшейся, с распущенными волосами до пят, которые она, охая и бранясь, расчёсывала грубой, более подходящей для грив лошадей, массажной щёткой. В пятьдесят четыре моя ма всё ещё была красавицей – с чуть пробившейся сединой и наброском мелких морщин под глазами. Отец всегда проигрывал на её фоне: шестьдесят лет, один инфаркт, полностью седая голова и наполовину беззубый рот. Они разошлись два года назад. И у каждого в запасе оказалась семья. Как-то так вот, вдруг, я и обрёл брата – старшего, и сестру – младшую. Я полюбил их обоих, а как иначе? Но страсть к путешествиям после этого получила у меня несколько болезненный характер. Я практически перестал бывать дома. Автостоп заменил мне всё.
     Водители встречались разные. Но никогда не повторялись. Поэтому я жутко растерялся от вопроса, произнесенного весёлым рыжим парнем в ярко-оранжевой майке с надписью «Купи меня», легко крутившего баранку светло-серой «Лады»:
     – Ну, и как там было? В «Золотом кольце» России?
     – В чём?!
     – Туда что входит? Москва точно, а ещё?
     Парень перехватил руль, ловко достал из кармана мятых брюк платок и вытер руки, которые вспотели.
     – Не помнишь, что ли? – усмехнулся он и опасно оторвал взгляд от дороги, давая возможность мне его рассмотреть. – Два года назад, ты ехал в Москву, на «дальнобойке». Ну, голая баба в кабине! Эт я был!
     Представляю, что у меня стало с лицом, раз он так резко затормозил.
     – Э! Да не я бабой был, а она со мной была! Ну! «Дальнобойка» в поле! Ты открываешь дверцу! И видишь…
     – Задницу. Её задницу! Ох, и хороша была!
     – То-то! – заржал водила, а я прокрутил в уме минутную съёмку двухлетней давности. Девчонка была не из стоЯщих на обочине, а из жен тех неудачников, которые, проводя по девять часов на работе, надеются, что дома всё в порядке.
     – Гы,– сказал я, вспоминая,– а я ведь её тоже уговорил. Уже потом, когда ты спал.
     – А я не спал! Мне наблюдать в кайф было!
     Мы переглянулись и одновременно «заржали».
     – Куда теперь? – спросил он, переключая скорость.
     – Куда? – повторил я и задумался. А действительно – куда? Что ещё мне интересно в этом мире? Женщины, в сущности, везде одинаковы, пейзажи – надоедливо картинны, достопримечательности – из-за обилия впечатлений – уже не столь увлекательны, как прежде. От постоянного пребывания на солнце я стал похож на негра, в теле скопилась усталость, а в душе – неизъяснимая тоска. Хотелось чего-то большего, чем просто путешествие. Хотелось нерядового странствия, потрясных до жути ощущений, чтоб сердце сжалось и выпрыгнуло, и осталось в пыли бездыханным.
     – Лирическое у меня что-то настроение сегодня, – усмехнулся я в ответ себе ли иль водиле. – Куда ты едешь?
     – Да я домой! К жене и детям. К отцу вот на выходные ездил, теперь что ж, на работу завтра.
     – Жена и дети – где?
     – А, ты вот о чём! Живу в Касимове, городок такой в Рязанской области. Не скажу, что маленький, но и не слишком большой. Тебе неинтересно будет.
     Кажется, я напряг его. Жена. Ну да, конечно, зачем ему свидетели его рабочих баловств? Тогда, собственно, зачем я еду с ним?
     – Да. Пожалуй, я приехал. Спасибо, что подвёз.
     – Я – Вячеслав, - подал он руку. – Могу подбросить до развилки, там тормознуть кого-то легче.
     – Как скажешь. А это что? – я пожал его руку и кивнул на открытый бардачок. В числе разного барахла там я вдруг разглядел красочную лощёную бумажку, очень похожую на мини-рекламки горящих туров.
     – А! Бери. В стекло под «дворники» воткнули. Я и ни к чему, что оно пригодится, бросил по инерции. Как раз развилка! Пока?
     Вячеслав остановил машину. Я не стал его задерживать: выдернул их вороха бумажек синюю в жёлтых прожилках рекламу, дал «пять» – и остался стоять на распутье.
     «Билет в один конец», – так назывался предлагаемый тур. Н-да. Название обнадёживало. Любопытно, где этот конец находится? На волю просился похабный ответ. Телефон. Реально. Одни пятёрки. Сколько их тут? Да ещё и с кодом. Пока набирать будешь – запутаешься. Но «загорелся», появилась цель. Звонок междугородний. Рублей пятьсот на сотовом – должно хватить. Тэкс…
     – …и как доехать? Ага. Это точно? А подробнее?.. Угу. Понял, не дурак, дурак б не понял.
     Хорошо иметь «мобилу». Теперь до Рязани. Там филиал этой чУдной конторы. Филиалы по всему миру, так сказали. Но я не видел. Вечно горящий тур? Самый экзотичный и опасный. Его боятся, соглашаются немногие. Отзывы? Отзывов нет. А хоть кто-то вернулся?..
     Мне это подходило.

     …– Поездка на три дня, на полторы недели – подороже. Обратный билет вам выдаёт та сторона, договорённость есть, но если что – звоните.
     Заросший щетиной малый тараторил без умолку, хватал путёвку, совал мне в руки, забирал, смотрел, бросал на стол, снова брал и так до бесконечности – все четверть часа, что я стоял раздумывал. Что-то здесь было не чисто. Менеджер суетился, да нет – он боялся! Вот только чего? Что я откажусь, как многие, и он снова ничего не заработает, или что соглашусь, и тогда – он за последствия не отвечает?
     Офис в жёлтых тонах турфирма арендовала в центре города – это дорого. Обстановка у них вполне приличная: жалюзи, кондиционер, микроволновка, экзотика на подоконниках, в дальнем углу, в массивном горшке, – очень ухоженная пальма.
     – А чего ты прыгаешь? Недавно работаешь?
     Ха. Я его озадачил. Он перестал скакать из-за стола ко мне, сел на свой крутящийся чёрный стул и задрал ноги в стиле худших голливудских фильмов.
     – Я работаю здесь три года, – сказал он так, будто уже на пенсию собрался.– Наша компания старается угодить клиентам, только и всего!
     – А-а…
     Собственно, чего я сомневаюсь? Мне нужны ощущения. Новые. Сильные. К тому же Россия тянула меня к себе, как ни одна другая страна в мире – моя бабка по матери была русская. Может, именно этого путешествия мне и не хватало? Три дня. Или полторы недели?
     – А почему билет только в один конец? Судя по всему, вы очень благополучная фирма. Что ж не тянете обратную дорогу?
     – Секрет фирмы – залог успеха! – с преувеличенным пафосом произнёс он аксиому делового круга. – Что вы решили?
     Я решил, что еду в этот странный тур на три дня: пару-тройку часов самолётом и двадцать минут на автобусе – до отеля. Когда документы были оформлены, деньги уплачены, я вдруг сообразил, что не знаю даже, где оно – это загадочное место под названием «Один конец». Да, именно так называлась конечная станция! Я ещё не задал свой вопрос, как суетливый малый, скинув ноги со стола и собрав длинные лохмы в хвост под резинку, заговорщицки сообщил, что полечу я в неизвестность:
     – А вот где это – в Африке там или в Австралии находится – сказать не могу: не в курсе! Только время полёта!
     – А разве…
     – Да! Может и у нас, в России, где-нибудь на Севере-на-юге! Как знать?!
     – Ну, вы, блин, даёте!
     Что-то осело в моей душе, взбаламутило её и – на дно. Осадок давил, было неприятно. Я забрал бумаги, подошёл к продавцу билета, с мгновенье разглядывал своё отражение в его узких очках, потом снял с него эти блестящие «хамелеоны» и посмотрел точно в заметавшиеся тёмно-серые глаза:
     – Я не «Терминатор», но я – вернусь. Обещаю.
     Я вышел, а он остался стоять. Вероятно, ещё с минуту.

     Полёт с самого начала проходил странно. Совсем маленький аэродромишко. Чисто символический пропускной пункт. Неразговорчивые люди, персонал угрюм и неулыбчив. Нас оказалось двое на этом рейсе: второй была девушка. Ну, конечно, так ведь и положено по сценарию фильма ужасов. Главный герой и его героиня. Правда, на героиню она не тянула: жутко худая, с выпирающими скулами, с каким-то безобразно-красным загаром, с двумя цепочками на шее – одна из них была серебряная – с крестиком, другая золотая – с кулоном. Полное безвкусье. Мне такая спутница даром не нужна, но куда деваться – летим вместе.
     – Ой, как хорошо, что я не одна! – воскликнула она и чуть на шею мне не кинулась. – Вы тоже не знаете, куда мы летим? И как я так лопухнулась?! Такие деньги – и к чёрту на куличики! А назад не отдают. Вы не пробовали? Мне не дали. Сказали: «Можешь не лететь, если не хочешь, а деньги – тю-тю!»
     Неожиданно мне стало жаль её. Я-то прожженный гуляка, мне и впрямь только «на куличики» съездить осталось, а девица, судя по всему, первый раз из дома выбралась.
     – Вас как зовут?
     – А? Меня? Алёна. А вас? – она встрепенулась, откровенно обрадовалась.
     – Меня – Борис. Три дня не так уж много, – попытался успокоить её. – Или ты на больше?
     – На больше! Гораздо на больше! Три недели, во как надурили? За три дня-то я, пожалуй, и подарила бы им денежку, а двадцать дней – это слишком.
     Я удивился: мне не говорили о трёх неделях. Потом догадался, что она была там первой, а туры на каждый срок, вероятно, эксклюзивны. Возможно, будет среди нас и третий, пока мы не взлетели?
     Третьего нам не прислали, зато после трёх часов лёту принесли парашюты. Я поднял брови и закусил губу, но позволил закрепить неожиданную добавку к телу на себе. Спутница устроила скандал.
     – Я не буду, сказала!!! Никто не говорил, что надо прыгать! Я не умею с парашюта! Скажите им, - набросилась она на меня, - что вы молчите, как дурак?!
     – Слушайте, Алёна. Я не дарил вам этот сраный билет. И я не нанимался утирать ваши сопли. Так что – отвали ты от меня, ладно?
     Моя намеренная грубость возымела действие: истерика тут же прекратилась, более того – перешла в свою полную противоположность: этакое отрешённо-буддийское спокойствие. Стюард (а на этом самолёте был именно стюард) безмолвно, одними глазами выразил мне благодарность за разрешение ситуации, застегнул ремни на девушке Алёне, проверил реле времени и зачековку на моём парашюте и протянул руку куда-то вверх, молча приглашая проследить за направлением глазами. Я проследил. Над кабиной пилотов на приборной доске располагались три лампочки. Сейчас красным глазом моргала одна.
     – Я? – ткнул я в себя пальцем.
     Стюард покачал головой и кивнул на Алёну. Это было против правил: первым, как более тяжёлый, должен быть прыгать я. Но наш молчаливый провайдер, по-видимому, не надеялся в одиночку справиться с «лёгкой» весовой категорией, почему и указал в первую очередь на неё. Что я мог сказать? Только:
     – А-а…
     Вообще-то я не нанимался выбрасывать из открытых дверей высоко летящего самолёта упирающихся девушек. А она так упиралась, что стюард, в конце концов, двинул ей по заду ногой и буквально вышвырнул наружу. Я едва успел отцепить её пальцы от люка, в противном случае она бы, наверное, осталась без рук.
     Прыгать без подготовки – опасно. Можно запутаться в двух парашютах – основном и запасном. Можно переломать при приземлении ноги. Можно не справиться с бешеным восторгом и ужасом одновременно и остановить сердце на вдохе. Хорошо, я занимался в своё время парашютным спортом, вовремя обезопасил «запаску» и развернулся посмотреть на спутницу. Ха! Она точно никогда не была в открытом воздухе! Глаза выпученные, губы закушены, лицо белое, куда и загар делся.
     – Релюшку расчекуй! – ору ей и пальцем на прибор времени показываю. – Раз-бло-ки-руй!
     Ага, так она и поняла. Головой крутит, кольцо парашютное тянет, всю проволоку вытащила, а то, что купол над головой уже – сообразить нельзя. Ну, ну! Вот чего, спрашивается, не проинструктировали её?! А может, только потому и «в один конец»? Экстремальное путешествие, ничего не скажешь. Всё-таки выскочил у неё запасной парашют. Ну, теперь держись!
     Что интересно – приземлились мы с ней удачно. Её, правда, протащило слегка, ободрала она там себе чего-то, но ноги целы, а это главное. После первых крепких выражений, слетевших у неё с губ, последовало долгое молчание вперемежку с пыхтением: Алёна пыталась освободиться от ремней. А я потихоньку осматривался.
    Райский уголок! Одна природа чего стоит. Живописца бы сюда или фотографа. Я ж говорил, что вся натура до одури картинна: небо – синее, пальмы – метров по двадцать, заросли – в пояс. Вся зелень – концентрат цвета до боли в глазах. И что-то бликует, не иначе – озеро рядом. А то и океан. Хотя, когда прыгали, не видать воды-то было. Но может, я ослеп?
     – Нет, это что? Вы знали? Вы знали, и молчали?! Почему вы молчали, идиот?! Я бы сроду не полетела, пропади они пропадом, эти деньги!!! Меня – пинком из самолёта! Пинком! Из самолёта!
     Алёна. Освободилась от строп и ремней. Но я-то здесь причём? Пожалуй, промолчу. Я собрал парашют; не глядя на пунцовую, как томат, спутницу, забросил его в подальше и пошёл искать озеро. Нас не встречали. И это было хуже, чем неожиданный прыжок.
     Она плелась сзади, таща за собой здоровенную сумку, с которой её не смог разлучить даже суровый стюард: так и летела вниз, прижимая к себе. А вот у меня при себе осталась только пухлая барсетка с документами и деньгами да многофункциональный перочинный нож, который я всегда носил в кармане. И ещё телефон, на ладан дышащий. Теперь даже я понял, что нас фундаментально кинули. Какое турагентство среди саванны? Ни построек вблизи, ни коммуникаций. Хоть на дерево лезь, как мальчик-с-пальчик – окрестности оглядывать!
     – А вы по пальмам когда-нибудь лазили?
     Оба-на! Она уже и мысли мои читает!
     – Не, не пробовал, незачем было,– ответил, не оборачиваясь: ползёт за мной и ладно. Я нутром чуял – пока в глаза друг другу не посмотрим, всё в порядке будет.
     – Да подождите же! Я не успеваю! – да, на такой призыв только каменный не откликнется.
     – Жду,– я остановился, но не повернулся.
     Она уткнулась носом в мою спину.
     – Вы сумочку мою не подержите?
     Я протянул назад руку. Она сунула горячие ремни от своего рюкзака мне в ладонь, и я едва не вывихнул плечо, пытаясь удержать в столь несподручном положении её поклажу.
     – Я ща, я… в кустики! – чуть слышно сообщила она, а я подумал: «Ведь позовёт!»
     Она вернулась, не успев сделать двух шагов, постучала по моему плечу.
     – Знаете, о чём я думал? – я повернулся и, наконец, посмотрел в её глаза.– Я думал: до чего всё-таки интересны женщины: лететь чёрте куда одной – это для них нормально, а в туалет сходить – обязательно провожатый нужен!
     – Вы постоите рядом, да? Только глаза закройте, ладно?
     – Я лучше спиной к вам стану… если вы не против!
     Она была не против. И, сама того не зная, начала мне нравиться. Что-то было в ней такое… ну-у, «такое»! В общем, вы понимаете.
     Я стоял спиной к её кустикам и, глубоко вздыхая, честно пытался не слушать стыдливого, часто прерывающегося журчания. Да-а! Долго же она терпела! Уж не от дома ли?
     – Ну, скоро? Стемнеет, будем на травке ночевать.
     Я уронил её поклажу позади себя и, не обернувшись, пошёл вперёд. Она догнала мгновенно, как будто и не сидела только что на корточках в несколько метрах от меня. Я внутренне улыбнулся, едва сдержал улыбку и наружно. Она вызывала во мне всё больший интерес. Этакая женщина-ребёнок – непосредственная, но умеющая получать желаемое. Может, и обойдётся у нас всё? Выберемся к обитаемым местам, я сдам её вместе с кладью руководству, и будет каждому – своё. Мне вот нужен телефон – сотовый разряжен. А старушке ма позвонить необходимо. Раз в три дня – в обязательном порядке, иначе она запаникует. Зачем ей лишние расстройства?
     – У тебя есть родители?
     Не, ну она точно читает мои мысли!
     – Само собой! – и, чуть помедлив: – А у тебя?
     – А у меня только дед! Папин папа. Сам папа лет двести назад уехал на Север, прислал два письма и больше не пишет. Мама вышла замуж и живёт в Америке.
     – Где?!
     – В Калифорнии. Её новый муж – бизнесмен, у него там дом. Он много ездит, часто бывает здесь: у него кто-то в родне русский. И по-нашему шпарит дай Боже! Хотя американец. Вот.
     Она попыталась поравняться со мной, но не вышло: я прибавил шагу. И она сказала:
     – Мой отец такой же, как вы – эгоист. Только о себе печётся.
     – Ха! – мне и вправду стало смешно. – Можно подумать, мать у тебя – наседка!
     Да. Никогда не обижайте «святую женщину» другого человека! Это – табу. Алёна одним прыжком (иначе не скажешь) обогнала меня и, развернувшись, со всей силы толкнула в грудь. Я пошатнулся. И всё понял! Как в комичном фильме, сотворил из лица маску сожаления, насильно вырвал рюкзак из её рук и страстно прошептал: «О, я всё исправлю!»
     Надо полагать, она чувствовала себя отомщённой: её руки освободились для всяких там цветочков, а мои оказались заняты настолько, что мне расхотелось болтать. Потому что рюкзак она набила либо гантелями, либо камнями!
     – Чёрт!
     Стемнело мгновенно, словно небо закрыла туча. Я задрал голову: небо было ясное, сплошь усыпано звёздами. Когда они появились? Да и вообще, что это за место, где ночь наступает в секунду?! Ни намёка на луну, тем более – на солнце.
     – Эй! Ты где тут? Далеко не отходи!
     Она стояла рядом, я чувствовал, что еле сдерживает дыхание; ко мне она бежала. Почему-то это было приятно. Давно уже я ни о ком не заботился. Или отцовский инстинкт возобладал?..
     – Я пропустила закат? – шёпотом поинтересовалась Алёна. – Или его не было?
     – А почему ты шепчешь? – сам переходя на шёпот, спросил я. – Фу ты, блин! – выругался уже громко, даже слишком. – Как в дебильной страшилке: если ночь, значит, тихо, и говорить почему-то надо шёпотом! Особенно, когда кругом – ни души. Заката не было. Солнце просто свалилось от усталости! Что ты ржёшь?!
     Она, конечно, не «ржала», но давилась смехом, словно булочкой. Попёрхивала, икала и, по-моему, даже плакала. Дура.
     – Слушайте… какой вы… смешной! – кое-как эта Алёна овладела речью и сразу наградила меня этикеткой клоуна.
     – Ага, мне бы в цирке выступать, а я вам дорогу уступаю! Иди вперёд, я ветки подержу.
     – Странно, как это вы всё здесь видите? У меня куриная слепота – хоть глаз выколи!
     – И выколешь! Рот закрой.
     Когда она проходила под моей задранной вверх и дрожащей от напряжения рукой (удержите-ка над головой негнущиеся ветки в три пальца толщиной), мне захотелось укусить её, причём, конкретно и о-очень сильно. Но неудачно отпущенные сучья хлестнули мне в лицо: оказывается, о ней нельзя было думать плохо! Что ж, придётся подумать о чём-нибудь другом – о ночлеге, например. В темноте, да в незнакомой местности идти наугад – смерти подобно.
     – Ни тебе озера, ни вам – моря! – я уронил под ноги рюкзак и дёрнул за руку Алёну: – Пожалуй, пора остановиться. В твоём саквояже что-нибудь типа одеяла есть?
     – Н-нет, да! Эт не одеяло! – она почему-то смутилась.
     – Доставай, без разницы – что.
     То, что заставило её заикаться, оказалось простынею – она везла с собой постельное бельё. Ну-у, не нравится человеку казёнщина! Вдали от дома хочется домашнего, пусть даже это и лишний груз. В числе прочего «лишнего» груза оказались книги…
     – На костёр!
     – Что-о?!
     ...чашки-ложки, пакет печенья, фотоаппарат и ещё какая-то ерунда, не поддающаяся названию. Рассматривать, что это, мы решили с утра, а сейчас – костёр и – спать. Книжку я у неё отобрал, автора в темноте не видел, надеюсь, это был не Гоголь: довольно и того, что один том у него уже сгорел. Кстати, иногда полезно и с дровами в лес ходить: найти сухостой в сплошных зарослях цвЕти оказалось трудно.

    Я проснулся, а её нет. Собственно, не сразу и вспомнил-то, что она должна быть, ведь путешествовал всегда один. Поэтому в первую минуту просто пялился на небо, а во вторую – на розовый стебель, выросший за ночь. Вчера его не было точно. Вчера… Ах, ну да. И где ж она?
    – Э-эй! Алё, как тя там. Хорош мудрить, вылазь давай! Алён. А-а-лё-о-на-а!
    Да-а, я никогда ещё так не искал человека. Вот вещи, рюкзак, книги, зубная паста на огромном лопухе… Дитя цивилизации! Как можно чистить зубы без воды?! Вода. Может, нашла озеро? И уже купается? Конечно, голяком…
     Я искал её многие часы, забыв о еде, нужде и воде. Я не нашёл её ни при свете дня, ни тем более ночью. Она не отзывалась на мои крики. Не привлёк её и отблеск костра, который можно было увидеть, заблудившись. Я остался один, в голове было пусто и звонко. Лишь ощутив привкус крови на распухших губах, я понял, что вода нужна мне непременно. Озера поблизости не было, я исходил по радиусу километра всю местность, прорубил себе массу тропинок; во многих местах заросли были напитаны влагой. Туда я и потащил, еле передвигая одеревеневшие ноги, своё обезвоженное тело.
     ...Утро занималось долго. Сумрак ушёл, серебристая мга осталась. Было холодно. В этом безлюдном месте не водилось живности, во всяком случае, я ни разу за всё время не слышал щебета птиц или рычанья какого-то зверя. С одной стороны, это хорошо, с другой – сильно напрягает. Куда нас сбросили?! Что за остров? Да и остров ли? Кажущаяся безжизненность действовало угнетающе. В тихой необитаемости бесследно исчезла моя спутница! Я едва не впал в ступор, когда не нашёл в примеченном месте спрятанного парашюта; вместо этого почти сорвался, был готов закричать и головой об землю. И только одна мысль – о том, что, кроме людей, парашют забрать некому – удержала меня на грани. Значит, остров обитаем. Алёну схватили _о н и, и моя задача выяснить, кто именно.
     Я сел в траву и задумался. Возможно ли, чтобы это была игра? Включённый в тур экстрим? Предполагается, что я должен знать правила, ведь сейчас много всяких реалити-шоу. Может быть, нас снимают? И тогда моя спутница – подсадная утка? Понатыкала ночью камер и сбежала. И сидит где-нибудь в укромном месте, подглядывает за мной, в уме дивиденды подсчитывает!
     Я представил «напуганную» Алёну в тихом уголке дикого рая, всю обставленную экранами, и она не показалась мне такой уж неприспособленной к жизни, да и растерянности её как ни бывало. Чем больше я думал об этом, тем меньше верил в свою нелепую догадку. И тем сильнее укреплялся в мысли, что так оно и есть. Это сложно объяснить – как «верь-не-верь» во всё туманное: точно знаешь, что инопланетяне – это миф, но ждёшь, когда они прибудут.
     Что ж, не сидеть мне пеньком целыми днями! Им надо подвигов? Их есть у меня. Я вспомнил всё, что знал о робинзонах, за полдня соорудил вполне терпимое жилище (оно удачно скрылось в зарослях), и решил на досуге разобраться с вещами Алёны. Вещей было много. О некоторых я упоминал. Но были и другие. Например, – я повертел в руках шуршащий свёрток,– прокладки. С «крыльями». Всё верно, три недели – срок, в который это может пригодиться. Как и лента дешёвых презервативов. Их я тоже нашёл, десять штук, по расписанию – через день. Она собиралась отрыть в этом туре партнёра?.. Но явно не меня, я б на неё не клюнул. Впрочем, клюнул ведь. Теперь бы ещё разыскать её!
     – Алёна, чёрт тебя дери! Где ж ты есть-то?! – заорал я благим матом в небо.
     И вдруг заметил тот самый блик, который в первый день принял за озеро. Сверху, над головой. Строго по вертикали над. Солнце застыло левее. Но было оно до странности неяркое сегодня, не бьющее в глаза, хотя синева по-прежнему прозрачна и густа одновременно. Я мог спокойно смотреть и на солнце, и на блик, и видеть и то, и другое разом. Не помню, сколько я так стоял, не моргая. Заслезились от неподвижности глаза. Я тряхнул головой, зажмурился, а когда раскрыл их, увидел человека. Мужчину. Он сидел передо мной на корточках и чего-то искал в траве. Я так удивился, что даже испугаться забыл.
     – О Господи, вы кто?! – только и смог спросить я.
     Человек поднял голову, равнодушно проскользил по мне взглядом и вновь занялся поиском чего-то важного. Был он, судя по всему, невысокого роста, но мускулист, загорел и не стар. Он казался сильным, но рукопожатие его было вялым: спустя минуту он вспомнил обо мне и, так и не встав с корточек, подал руку. Я ко многому привык, но чтобы мужик здоровался, сидя на карачках перед стоящим – не видел никогда. Поэтому я тоже присел и машинально зашарил вокруг себя.
     – Я помогу,– пояснил я своё действие. – Если буду знать, что мы ищем! Хотя… – тут я усмехнулся,– лично я ищу девушку. Алёну. Вряд ли она в траве прячется! Но всё же!
     Он молчал. Как будто меня не было. Ну да, так вот и надо вести себя с незнакомцами: руку пожал и хватит. Во мне закипало раздражение, я сдерживал его, самоуспокаиваясь тем, что на безрыбье и рак – рыба. Но этот «рак» до безобразия странный попался. Он не пятился назад, но двигался вперёд, постепенно отодвигая меня к зарослям. Я решил, что с меня довольно, и пружинисто…
     …поднялся? О нет! Меня так «отпружинило», что прохрустело всё, что может! Ещё не успев понять, что случилось, я увидел, как абориген легко разогнулся, широко ощерился и навис надо мной подобно лиане. Его шея, казалось, вот-вот оторвётся от тела – настолько она была тонкой. Да и вообще, весь он был какой-то «на просвет», точно ресторанный ломтик хлеба. Чудно: сидя, он производил впечатление крепкого человека. Как, впрочем, и я – стоя. Но сейчас я почему-то лежал, хотя попытки встать совершал неоднократно. Все они завершились ничем. Не уверен, что абориген вообще заметил мои телодвижения. В то время как я в панике осознавал свою неподвижность, туземец с интересом разглядывал то, что нашёл. И если я ещё не знал, что это, то радость автохтона была необыкновенна. Он запрыгал, закружил вокруг меня, замахал руками, которые показались мне длинными и костлявыми, и залопотал, наконец, что-то на незнакомом мне языке. Я внезапно ощутил жар во всем теле, словно долежался до теплового удара, хотел поднять голову, но вдруг с ужасом понял, что у меня её нет!
     Не скажу, что видел своё тело на земле. Нет. Я видел глаза незнакомца, внимательно и беззлобно изучающие моё изумлённое и до смерти напуганное лицо. Глаза его, светло-карие, около зрачков зелёные, совершали постепенный оборот на сто восемьдесят градусов, замирали на мгновенье в невидимой точке и возвращались обратно. Несмотря на дикий страх, параличом разбивший нервы, я сумел удивиться: «Как может он так двигать глазами?!» Но скорая догадка пронзила, как игла: не он переворачивал глаза, а моя, неведомо как отделённая, часть тела перекатывалась в его руке, точно шарик.
     Ладонь ли была огромна, голова ли мала, только хватало ей места кататься от пальцев и до запястья, а потом через «марсово поле» обратно. Почему-то я видел и то, как распрямил автохтон ладонь и показал мне мою голову. Она (или я?) шевелила губами, ни разу, пока я с ужасом смотрел на неё, не моргнула и играла желваками, от которых вот-вот была готова лопнуть кожа.
     Человеческая психика не создана для осмысления ирреального. Моя – точно: я отключился.
    
      Возвращение в себя (или себя?) было улыбчивым. Ещё не успев проснуться, я понял, что улыбаюсь. Рот болел так, как будто я все ночь смеялся. Разумеется, я многое пропустил, потеряв сознание, но не собственный же хохот?! Я слышал гул вокруг, далёкие неясные голоса, чувствовал тепло и запах кориандра. Надо было открывать глаза, но я… боялся. Да-а, это путешествие я точно не забуду! Нашлось, наконец, что-то, что меня напугало! Голова на ладони туземца! Моя голова! Хорошо, хоть сейчас она на месте.
     Я сделал естественный взмах рукой для проверки, но не ощутил движения. Ничто не мешало, напротив, лёгкость была такая, точно я сильно отлежал руку и теперь временно её не чувствую. Скорей всего, так оно и было. Но отчего-то мне стало тревожно. Я прислушался.
     Из того гула, что окружал меня, явственно выделялся знакомый голос: Алёна. Она жива и где-то рядом! Разобрать, что она говорила, было невозможно, – слишком отдалённо доносился голос,– но её присутствие подействовало на меня ободряюще. Я открыл глаза.
     Это была третья ночь, которую я встречал на острове. Очень тёмное небо, без звёзд и луны, без просветов, несмотря на то, что было оно чистое. Пожалуй, этот факт вызывал наибольшее недоумение: на безоблачном небе в ясную погоду не видно звёзд. Почему?! Ведь раньше были.
     Я покоился один – на самодельной лежанке, сплетённой из мягких растений. Каких? Да чёрт его знает! Заставив себя ещё раз поднять руку, облегчённо вздохнул: она меня слушалась, и я действительно её отлежал. Место было странное. Оно ничем не освещалось, но стоило глазам привыкнуть к темноте, и всё казалось светлым. Голоса раздавались то тут, то там, но люди не появлялись. Я поднялся и долго стоял неподвижно, вглядываясь в пустое пространство передо мной. Ни зарослей, ни деревьев поблизости – открытая площадка, перемежаемая многочисленными лежанками растительного происхождения. Что-то смутило меня в их виде. Я нагнулся и потрогал свою; от удивления присвистнул: она росла таким образом!
     Это было что-то настолько новое, что я отбросил страхи и прошёлся по всем «ложам». Возле каждой меня ждал сюрприз. Вернее, на каждой. На всех постелях спали люди. Я должен был их видеть со своего места, но – не видел. Интересно, почему? Это были разные люди. Мужчины и женщины, дети, старики, много чернокожих. Особенно поразил меня один, на вид очень дряхлый человек. По-видимому, когда-то он жил в горах: маленький, сухонький, заветренный. Ему не хватало папахи и национального одеяния, тогда бы он вызывал не острую жалость к себе, а почтительную оторопь: чудовищно изогнутые ноги его были вжаты в подбородок, голова откинута назад – он казался переломанным в двух местах. Я долго стоял около него, надеясь, что он проснётся (а я был уверен, что он спит). Но за всё время он даже не пошевелился.
     Лёгкий ветер принёс запах костра, с ним же долетел обрыв смеха. Я, наконец, осмелел и решился пойти на звуки. Судя по тому, что вся фауна отодвинулась от «спального района» метров на двести, там жизнь кипела, и там же следовало искать хозяев местности. Меня интересовала пока только Алёна. Ну, и фокусник, из-за которого я здесь очутился. Азарт путешественника, охочего до непознанного, естественным образом испарился. Я устал от странностей, чувствовал себя разбитым и жутко хотел домой. Я – насытился. И был этому рад.
     По мере того, как я приближался к деревьям, голоса слышались отчётливей. Их было несколько – шесть или семь. Два принадлежали мужчинам, один – Алёне, остальные походили на детские. Не знаю, что я надеялся увидеть там, куда шёл. Быть может, просто искал успокоения. Столько непонятного произошло со мной за последние сутки, что хотелось удостовериться в нормальности событий, в присутствии людей. Удостоверился. Дети сидели на земле, скрестив ноги, и… учились. На коленях у каждого лежала раскрытая книга, в которую, однако, никто из них не смотрел: все как один слушали мою распрекрасную Алёну! И два дюжих молодца по обе стороны «класса» – тоже.
     Я остановился на достаточном расстоянии в ещё большем недоумении, чем прежде. Ночью! Дети! Учились в темноте. Хотя, конечно, темь была относительной, мои глаза настолько привыкли к ней, что я бы назвал это время суток не ночью, а, скорее, едва забрезжившими сумерками. Но сам факт и, в особенности, _обыденность_ действа, производили впечатление потрясающее. Я уж не говорю об Алёне, которая вела себя так, словно всю жизнь только и делала, что под охраной преподавала азы географии полуночным слушателям. Она рассказывала о Колумбе, девочки открытиям верили, пацанёнок – нет. Именно он постоянно спорил с «учительницей», из-за чего охранники (почему-то у меня была чёткая уверенность, что это – охранники), то и дело подавали сдвоенный, как по команде, окрик: «Сидеть!», «Молчать!», «Ты дождёшься!» и так далее. Мальчик был не из тех, которые всё знают, но из тех, кто подвергает всё сомнению, несмотря на древность мира и незыблемые знания. Даже мне, стоявшему поодаль, был виден взгляд его – горящий, дерзкий, полускрытый длинный чёлкой тёмных (или так казалось?) спутанных волос.
     Алёна спокойно парировала наивные выпады, гневно осекала церберов, озабоченно переспрашивала у девочек, понятно ли им, кто открыл Америку, и почему она названа другим именем. Девочки, все три, главную мысль уловили, а может, сделали вид, что поняли. Мальчик был категорически не согласен с выбранным названием континента. Наконец, Алёна устало спросила:
     – Хорошо. Как ~ты~ предлагаешь его назвать?
     – Колумбия! – запальчиво ответил мальчишка.
     – Но Колумбия уже есть! – резонно возразила «учительница».
     – А она вот как раз пусть будет Америкой! Потому что она меньше и вторична.
     – А что с людьми? Они ведь привыкли к старым названиям.
     – А я… а я… – он словно на что-то решался, так вдруг напрягся весь, – а я в зеркале отражусь! И всем не до названья будет.
     Я ещё не успел осознать, что хотел сказать он этой фразой, как один из амбалов мгновенным движением выхватил из-за пояса плеть, и, эхнув, стеганул мальчика по плечам. Не вскрикнул – вздрогнул, каким-то чудом изловил пацан конец нещадной плётки. Резко потянул, вырвал из руки охранника. Второй подскочил, отшвырнув в сторону Алёну. Пока она поднималась, наступая на подол странного серого одеяния (на ней была просторная длинная рубаха, типа хламиды, с прорезями для рук, подпоясанная тонким белым ремешком), я сорвался из укрытия и бросился на помощь спорщику.
     Девчонки завизжали и кинулись врассыпную. Охранники забыли про нарушителя и переключились на меня, орудуя плетьми так, будто вся жизнь их состояла из одного только этого занятия. Они бы забили меня до смерти, если бы…
     …если бы не вмешалась моя спутница. Так мне потом сказали. Я пришёл в себя на той самой лежанке, которую столь неосторожно покинул в прошлый раз. Рядом, на коленях, сидели дети. Они смотрели на меня и тихо переговаривались. Увидев, что я открыл глаза, один из подростков, не тот, за которого я хотел вступиться, – того не было, – а другой, коротко стриженый, узколицый, с большими тревожными глазами, прошептал: «Ты не двигайся! А то они тебе снова дадут».
     – Кто? Кто те двое? Что за место вообще?!
     – Тебе всё скажут. Но – завтра. Сегодня нельзя.
     – Почему это, интересно? – я по-настоящему удивился.
     – Потому что ты захочешь отразиться.
     – Что? Где? В чём? В лятском зеркале, из-за которого чуть парня не пришибли?!
     Так зол я ещё никогда не был. Билет в один конец, ёкарный бабай! Что за хрень здесь происходит?! Отели пятизвёздочные в лианах, автобусы туристические – с парашютом за спиной, море в двух шагах – от жары сдохнешь! Рай, да и только!
     – Где он, ваш чёртов рай? А? Ну, я-то сам напросился, а вы-то, впрыски, какого тут ошиваетесь?! А? Уроки дома учат, а не в темноте на пляже.
     Я хотел встать. И не смог. Сотни игл вонзились в тело единым разовым уколом. Дети отпрянули от меня, от крови, брызнувшей из рассечённой кожи; я успел заметить нависшую надо мной голову лианоподобного фокусника и потерял сознание.
 
    Эта ночь была долгой. Точнее, нескончаемой. Уже не вспомню, который раз я открыл глаза и посмотрел на небо. Звёзд не было. Луны тоже. Сумрак сгустился. Я уже не лежал, а стоял привязанный к дереву. Судя по засохшей крови, без памяти пробыл долго. Когда же наступит утро? И где Алёна? А мальчишка? И что за зеркало, из-за которого здесь так охаживают? Вопросы копились и оставались без ответа. Мне надоело быть в неведении, и я решил действовать более осторожно, но, вместе с тем, и более напористо. Для начала пошевелился и напряг мускулы, проверяя, насколько крепки верёвки и не вопьётся ли в меня не пойми что. К удивлению, от единственного усилия бечёвка лопнула. Снова подвох? Не поворачивая головы, осмотрелся – насколько это было возможно. Никого поблизости. Звуки замерли, ни шороха, ни ветра. Верёвка упала под ноги бесшумно. Я отлепился от ствола и сделал шаг. Лучше бы не делал...
     Я так никогда и не узнал, что произошло и как такое возможно: моё тело повисло над пропастью, само по себе, без ног – они остались у дерева. Я не чувствовал боли, не испытывал никакого дискомфорта физически, но на какое-то мгновенье сошёл с ума. Не рискну подтвердить всё, что я видел, под присягой, потому что это было страшно, противоестественно и походило на сон. Однако я навсегда запомнил представившуюся мне картину.
     Внизу, подо мной, светило солнце. На него мимолётно набегали облака, иногда – тучи, и тогда оно, яркое, темнело и становилось похожим на поджаристый блин. Смена цвета происходила часто, невидимый повар снимал со сковороды одно подгорелое солнце и наливал другое, чтобы вновь не уследить и подрумянить больше нужного. Очень далеко, на дне пропасти, едва различимо угадывались люди. По-моему, я даже подумать не успел, что «почётче бы», как «картинка» приблизилась, и я увидел город, переполненный народом. Обычные, нормальные люди, насколько я мог судить с высоты. Я даже музыку слышал. Попсу. Старая песня. Давно ушедший певец. Такая вот… жизнь после смерти. Как вариант. «Девчонка-девчоночка, тёмные очи, я люблю тебя, девочка, очень!» – радостно пел мертвец в эфире. А я, то ли живой, то ли не очень висел над огромным солнечным городом весь какой-то закруглённый, без ног, без мыслей и без малейшего понятия о том, что за хрень со мной творится и что же будет дальше.




 

(добавляю по мере редактирования)