На окраине города, в плотном кольце спальных микрорайонов, чудом сохранился каким-то непонятным образом небольшой парк. Судя по вековым дубам и липам, правильному геометрическому рисунку аллей, сходившихся на круглом пятачке недалеко от пруда, относился он некогда к приличной усадьбе и был в своё время замечательным произведением садово-паркового искусства.
Но усадьбу или сожгли, или разобрали на кирпичи в годы борьбы с помещиками-кровопийцами, пруд обмелел и зарос ряской, а парк, лишённый присмотра и ухода, превратился в почти лесок - с поваленными гниющими стволами, буйными зарослями крапивы и следами костровищ , после пикников на воздухе с обязательной жаркой шашлыков жителей ближайших окрестностей.
Зимой жизнь в парке теплилась только на том самом пятачке у пруда, где выгуливали на колясках и санках своих чад особо сознательные матери, озабоченные недостатком кислорода в каменных джунглях, и на лыжне, прокладывавшейся по периметру сознательными пенсионерами, занятыми продлением своей никчёмной жизни путём занятий доступными видами оздоровительного спорта.
Другое дело летом! На пятачке надували средних размеров батут, сноровистые сыны гор организовывали торговлю всякого рода съестными товарами и напитками, изготовленными собственными руками в подвалах и в гаражах. Каждую субботу-воскресение две лошадки и пони старательно устилали навозом немногочисленные заасфальтированные дорожки, катая детвору. В зарослях и на берегу пруда бурлила другая, взрослая, жизнь. Компании подростков с пивом, публика постарше с шашлыками и водкой, а в солнечные и жаркие дни – «пляжники» на вытоптанной траве, пытавшиеся придать своим бледным телам некоторый румянец...
Была и ещё одна, невидимая простым глазом, потаённая сторона летней жизни старинного парка. Вместе с толпами отдыхающих, открывали летний сезон истосковавшиеся за длинную зиму маньяки. Собственно, маньяком в полном смысле этого слова был только один - Кузьма. Но он, в силу специфики своего увлечения, наведывался в парк приблизительно раз в два года. А после – залегал на дно или работал на других точках. Кузьма был настоящим мастером своего дела. Он не просто вульгарно насиловал зазевавшихся женщин, но и привносил некий артистизм в процесс: бил по лицу, рвал одежду, заклеивал рот скотчем и даже, порой, слегка придушивал. До смертоубийства никогда дела не доводил, ссылаясь на то, что это было бы крайне не по-джентльменски в отношении партнёрши, доставившей ему столь изысканное наслаждение. За это коллеги по цеху очень уважали Кузьму и, сталкиваясь с ним на аллеях или в зарослях, почтительно здоровались первыми.
Остальной контингент состоял из, можно сказать, озорников и хулиганов. Безобидных, в общем-то, любителей отдыха на свежем воздухе с налётом эротической экстремальности.
Сергей Тимофеевич, мелкий клерк из риэлторской фирмы, увлекался эксгибиционизмом. Традиционным, без вывертов. Показывал, чем богат, всем без разбора особям противоположного пола.
Вовка, слесарь из троллейбусного парка, предпочитал демонстративную маструбацию.
Педофил Васенька – лапал и лез под платьица школьницам. При этом, по свершении деяния, всегда предлагал жертве конфетку или шоколадку.
Двое бледных карманных онанистов, Миша и Коля, практиковавших прижималки на лавочках и в толпе, были крайне пугливы и поспешно исчезали при первых возмущённых возгласах.
Лёху, разбитного парня, вечно слегка поддатого, и маньяком-то всерьёз назвать было нельзя. Он просто-напросто убалтывал одиноких дурочек до одури и пёр их, сбитых с толку, прямо за ближайшим кустом или деревом, после чего уходил, не прощаясь, оставляя случайную подругу соображать, что же это такое с ней было.
Бывший преподаватель марксизма-ленинизма, доцент Эдуард Александрович Берзин, и увлечение себе выбрал подобающее, интеллигентское, с красивым названием «вуайеризм». Шоркался он в основном вокруг так называемого "пляжа" со стареньким театральным биноклем. Одевался опрятно и носил светлую шляпу и сандалии, которых уже лет двадцать не выпускает отечественная промышленность.
В один из сезонов объявился было в парке некто, с явно выраженными признаками педерастической педофилии. Отталкивающего вида губастый, лысоватый, склонный к полноте мужчина активно стал приставать к мальчикам-подросткам, делая им всякого рода заманчивые, но предельно непристойные предложения. И уже через месяц оказался в руках правоохранительных органов, будучи пойман на месте преступления по наводке с мобильного Сергея Тимофеевича. Извращенцев в парке не любили…
Беда пришла теплым июльским днём. Одета Беда была в светлое шифоновое платьице и белые кеды на босу ногу. Отсутствие какого бы то ни было белья под платьем давало возможность не только оценить хрупкую грацию девичьей фигуры, но и обнаружить наличие груди неполного первого номера с красивыми, аккуратными сосками, проступавшими рельефно под тонкой тканью. Русые волосы были гладко и аккуратно зачёсаны и собраны на затылке резинкой в «хвостик».
Машенька, так впоследствии окрестили её между собой маньяки, купила мороженое в рожке и уселась на пустую лавочку. Миша, сбледневший при виде её ещё больше, судорожно сглотнул подступивший к горлу спазматический комок, сунул руку в карман и опустился рядом. Медленно начал он движение в направлении Машеньки, делая при этом вид, что смотрит в совершенно противоположную сторону. Внезапно, горячее тело девушки само прильнуло к нему, и тонкая рука опустилась на то место на Мишиных брюках, где потная ладонь мучила окаменевшее естество. Миша обалдело обернулся. Машенька, глядя ему прямо в глаза, провела языком по шарику пломбира и придвинулась ещё ближе… Мишин прибор вдруг как-то обмяк а самого Мишу пробил озноб, несмотря на 27 в тени. Он порывисто вскочил и, не оглядываясь, быстро зашагал к выходу.
« - Сука, сука, сука…» - Пульсировала мысль в его голове.
Взяв себя в руки, он наметил на последней скамейке молодую женщину с книжкой и, приободрившись, начал проделывать привычные эволюции. Как ни странно, даже после довольно плотного сближения, нефритовый стержень отказывался принимать участие в процессе. Миша заработал рукой активнее. Никакого результата. Про любительницу беллетристики он уже позабыл, когда над ухом раздался возмущенный голос:
- Мужчина! Что вы делаете?
- Кто, я? – Привычно отозвался Миша, повернулся, рассеянно посмотрел на соседку и вдруг с озлоблением рявкнул: – Пошла нахуй сука! Что вылупилась? Нахуй говорю, уёбище!
Из парка Миша пошёл прямо в гастроном, купил бутылку тёплой водки и нажрался в хлам, чего с ним в принципе вообще никогда не случалось…
На другой день, события развивались по нарастающей. Машенька опять появилась около часу дня.
Перво-наперво, афронт, аналогичный мишиному, приключился с его другом-соперником Колькой. Колька оказался несколько более упёртым, и после Машеньки попытался восстановить силы, уверенность в себе и своё реноме дрочера-профессионала дважды. И дважды – с одним и тем же печальным результатом. При этом, в последнем случае, он сцепился с мужем жертвы и, что уж совсем не типично для этой категории маньяков, измождённых онанизмом, набил ему морду. Следующие пятнадцать суток ему предстояло провести под административным арестом.
Дальше, на пустынной дорожке ведущей к пляжу, Машеньку отловил Васенька. Надо заметить, что машенькино телосложение вполне устраивало любителя тинэйджерских прелестей. Когда он облапал грудь девушки, подкравшись сзади, она остановилась, не оборачиваясь обхватила Васины руки своими узенькими, тонкими ладошками и стала направлять их по всему своему телу, оглаживая его и даже тихонько застонала. Васенька боязливо отдёрнул руки и спрятал их за спину. Машенька обернулась, улыбнулась смущённому педофилу, подняла подол платья, обнаружив под ним тонкие-тонкие стринги, и, взяв Васенькину руку, положила её на свой лобок.
- Хочешь, я расскажу тебе, что мы делали в пионерском лагере после отбоя? – Шёпотом спросила она. – Только – чур, с тебя шоколадка!
Васенька отдёрнул руку и ломанул, не разбирая дороги, прямо через крапиву и кусты прочь…
Эдуард Александрович из своего укрытия немедленно обнаружил новый персонаж на полупустом пляже и прильнул к окулярам. То, что он увидел, повергло его сначала в радостный восторг. Машенька быстро скинула платье и предстала в одних стрингах. Нисколько не смущаясь, неторопливо расстелила полотенце у улеглась на живот. Эдуард Александрович вытянулся, как струна, ловя каждое движение. Вдруг, он увидел, что Машенька пристально смотрит в его сторону. Она улыбнулась и приветливо помахала рукой. Доцент огляделся. По случаю будней народу было крайне мало, а в окружающем укрытие старца пространстве – вообще никого, кому мог бы быть адресован жест девушки. Он поднял бинокль к глазам. Машенька по-прежнему улыбалась и теперь уже махала рукой призывно, приглашая Эдуарда Александровича подойти поближе. Вся прелесть подглядывания была вмазана в говно. Остаток дня преподаватель марксизма-ленинизма провёл на площадке молодняка, среди резвящейся детворы и мамаш, изучая передовицу в «Правде». Что он там прочёл – неизвестно, но читал очень внимательно, часа три…
Ясное дело, что на третий день пришла очередь остальных.
Машенька очень одобрила размеры и формы члена Сергея Тимофеевича и попросила разрешения как-нибудь, при случае, сфотографировать причиндалы на цифровую камеру для размещения на рабочем столе своего ноутбука.
Вовке дала несколько ценных указаний по технике дрочки и порекомендовала крем от трещин и раздражения.
А когда к ней, загоравшей в своём ошеломительном пляжном костюме, подвалил Лёха и начал пристреливаться на предмет любви и дружбы, Машенька молча сняла стринги и деловито стала расстёгивать Лёхины джинсы.
- Хватит языком молоть!Давай прямо здесь и имей в виду, я привыкла палки три-пять подряд. Потянешь? Не дохляк одноразовый?
- Ага…Я щас, тока пефка возьму и абратна…- Уверенно попятился Лёха и, стремительно метнувшись в спасительную тень аллеи, исчез навсегда.
Машенька заполнила собой весь парк. Тенистые аллеи, пляж, лавочки, пятачок за прудом…Каждый день её хрупкий силуэт с трогательным хвостиком на затылке можно было видеть в самых разных местах бывшей усадьбы.
Делать было нечего. Пришлось обратиться к Кузьме. Он согласился неохотно, был не его сезон, но Эдуард Александрович употребил весь свой педагогический навык. И однажды вечером, Кузьма шагнул из кустов навстречу Машеньке. Медленно, с отсутствующим взглядом полузакрытых в сомнамбулическом трансе глаз, двигался он, не оставляя никаких сомнений в своих намерениях. Машенька замерла на секунду, скрестив руки на груди, как бы умоляя насильника о пощаде. Ноздри Кузьмы затрепетали от нахлынувшего бешенного садистского вожделения. Вдруг, Машенька обречённо опустила руки и, глядя с рабской покорностью в глаза Кузьмы, произнесла со странной дрожью в голосе:
- Оттрахай меня…Грязно, как животное, во все дыры…Поставь на колени…Голую…
Проходя торопливой нервической походкой мимо коллег-маньяков, Кузьма процедил скозь зубы, не поворачивая головы в их сторону:
- Ноги моей больше в вашем парке не будет…Скоты, бля…
Разобравшись с досождавшими сексуальными невротиками, Машенька наконец-то зажила полноценной жизнью. Принимала топлесс воздушно-солнечные ванны, гуляла по самым заброшенным, романтическим уголкам старинного парка, наслаждалась напоённой ароматами диких трав вечерней прохладой старинной усадьбы.
Через несколько времени, она слово за слово познакомилась с Вадимом, молодым человеком спортивного телосложения, аккуратным, приходившим в парк и на пляж с портативным ноутбуком и томиком Мураками или Кобо Абэ. В глазах его не читалось ни тени похотливого сладострастия озабоченного плебея. Что, впрочем, было и не удивительно. Вадим занимал, судя по обрывкам фраз многочисленных разговоров по мобильному, довольно значимое место в телеиндустрии. Одевался стильно, дорого , но – без нуворишеских пафосности и пошлости. В парк приезжал на «Кайене». Ясное дело, не он искал, его искали. Стала искать его внимания и Машенька. Они долго беседовали о японской прозе конца 20-го века, о символизме, эзотерике, контркультуре. Время от времени Вадим делал Машеньке комплименты, подкупавшие своей бесхитростной, искренней простотой:
- Вы очень красивы… С Вашим умом… Редкое сочетание Ваших внутренней и внешней красот…
Машенька всё больше и больше привязывалась к новому знакомцу. Вадим казался олицетворением идеала мужчины. Тем более, что интерес казался девушке взаимным. Вадим сам подходил к ней, непринуждённо, без театрального фиглярства заводил разговор… Сердце Машеньки растаяло и потекло. Её не интересовали более красоты заброшенного парка. Она ждала Вадима.
Однажды, Вадим отлучился на пять минут. Внезапно, ожил рингтон его мобильного – канон Пахельбеля. Машенька взглянула украдкой на дисплей. «СТС» определил абонента аппарат.
«-Наверное, очень срочно и очень важно!» - Машенька схватила игрющий барочную мелодию телефон и почти побежала в том направлении, куда удалился только что Вадим.. Проскользнув между зарослями кустарника, девушка оказалась на крохотной поляне, в центре которой её кумир «нахлобучивал» смазливого паренька, лежавшего на пляже метрах в десяти от них в тени дуба с вечным томиком «Голубого сала». Они не обратили на неё никакого внимания…
Слёзы застилали Машенькины глаза, когда она неслась, не разбирая дороги, к выходу из парка.
- Никогда, никогда больше! Ни единой ногой! Пидалюга, выродок…- рыдания перехватывали горло.
- Спасибо, Вадюх, выручил! – Сергей Тимофеевич тряс руку старого школьного товарища. Правда, не без некоторой внутренней брезгливости.
-Да ладно! – Жеманно улыбался тот. - Тоже, не без пользы провёл время. А ты как? Может, поужинаем как-нибудь?
- Да…Как-нибудь – обязательно. А сейчас… Сезон закрывать надо, упущенное навёрстывать…День за три, сам понимаешь…Звони, телефон-то помнишь?
- А то! Ты у меня – СТС, Сергей Тимофеевич Сизов…