Санкт-Петербург. Унылый, промозглый апрель. Однообразное великолепие дворцов, чуть смазанное неподвижно висящей в воздухе влажной дымкой, в мгновение ока сменяется грязью тесного внутреннего дворика, стоит только свернуть в узкую арку. Тусклый блеск золоченых шпилей и маковок соборов теряется вдали, по краям оживленного шоссе, прямого, как стрела, выстраиваются безликие блочные многоэтажки.
Старенький «Икарус», натужно скрипя, подполз к остановке и со вздохом раскрыл дверцы, из которых немедленно хлынула толпа усталых людей. Одышливо пыхтя, автобус скрылся за поворотом. Высокий худощавый юноша проводил его задумчивым взглядом, развернулся и побрел к знакомой арке, ведущий во дворик, судорожно сжатый облупившимися боками домов.
Понуро опустив голову и разбрызгивая грязь, он на автопилоте брел по узкой асфальтовой тропинке. Влажное чавканье сменилось гулкими шлепками, а затем звучным хлюпом. Студент остановился и покосился под ноги. И без того грязные кроссовки утопали в огромной мерзко пахнущей куче навоза, по виду – совсем свежего. Брезгливо скривившись, он поднял голову.
Моргнул. Еще раз. Ошалело потряс головой. Ничего не изменилось. Перед ним по-прежнему тянулась, извиваясь самым немыслимым образом, узкая улочка, мощеная крупным булыжником и зажатая с обеих сторон плотно приставленными друг к другу трех- и четырехэтажными домами в два окна шириной.
Где-то за спиной замершего юноши звонко зацокали подковы. Мимо пронесся всадник, что-то прокричав и огрев зазевавшегося хлыстом.
Удар и резкий окрик помогли парню прийти в себя. Еще раз затравленно оглядевшись по сторонам в наивной надежде, что наваждение исчезнет, он тяжко вздохнул и, выбравшись из вонючей кучи, медленно двинулся вверх по улице, потирая ушибленное плечо.