Весна в Нью-Йорк приходит незаметно. Потому что выражение лиц то же, одежда на людях та же, и походка, и взгляды сегодня ничем не отличаются от вчерашних, а только вчера по календарю была зима, а сегодня уже наступила весна. Нет, не совсем так. Ещё приход весны можно узнать по запаху, такому сырому и мягкому, словно поднявшемуся от лесного ручья.
Именно с этим запахом весны в вагон метро вошла женщина в чёрном дорогом платье и чёрных лакированных туфельках на каблуках-шпильках. Дима увидел сначала туфли. То есть только туфли и увидел, потому что женщина в одну секунду скрылась за спинами стоящих в проходе людей и лишь лакированные туфли, вернее их носки виднелись из-за этих стоящих людей и слышался тонкий свежий запах весны.
Как ей удалось пронести этот аромат в вагон? Сквозь металлические турникеты входа, вдоль длинного и медленно ползущего вниз эскалатора, через мрачную платформу станции, провонявшуюся мазутом, мочой и крысами. Сто лет стоит ньюйоркское метро и сто лет от него пахнет мазутом, крысами и несмываемым запахом мочи. Впрочем, зачем нам метро – в вагоне пахло весной.
Вагон наслаждался запахом весны, улыбался и смотрел на женщину в чёрном, восседающую в углу, как принцесса на троне и держащую чинно ноги – коленка к коленке и туфелька к туфельке – и ровно смотрящую перед собой, словно вокруг не было ничего ей интересного. Дима знал это наверняка, потому что поезд раз качнуло в сторону и вся масса людей перед ним тоже качнулась в сторону, но не одинаково, а вразнобой, и между телами образовалась щель и в эту щель он увидел восседающую в углу даму в чёрном. И всё – больше он её не видел.
Зато он видел восхищённые взгляды пассажиров, которые с интересом поглядывали в известный угол, а потом обменивались впечатлениями и загадочно улыбались друг другу. «Странное дело,- подумал Дима,- так пристально осматривать другого человека, пусть даже женщину, пусть красивую, но всё же… В Америке это не принято».
Парень в белой футболке и грязных ботинках, таких грязных, что Диме стало неловко за него, посмотрел на даму в чёрном, её блестящие лакированные туфли и острые коленки и восторженно зашептал что-то своей спутнице рядом, довольно щуря глаза и хватая себя за подбородок. А спутница его, невысокая рыжая девица с небольшим рюкзачком-сумкой за спиной и босоножках на плоском каблуке, согласно кивнула головой в ответ и точно так же посмотрела на даму в чёрном, словно это был не живой человек, а картина в музее.
«Некрасиво, - подумал Дима,- нехорошо так беспардонно глазеть на другого человека и думать, будто этого никто не замечает». Дима отвернулся к окну и уставился на бегущий по бетонному тоннелю свет вагона.
Появилась станция. И получилось так, что все они – и Дима, и женщина в чёрном, и парень с грязными ботинками и девушкой в босоножках на низком каблуке – вышли вместе из вагона на этой станции. И только тут Дима заметил в руках женщины в чёрном мягкую чёрную сумку, большую, но аккуратную, из которой торчала мордочка рыжего и удивлённого пекинеса. Девушка на низких каблуках сказала пекинесу «бай!» и улыбнулась ему улыбкой ребёнка, а парень в грязных ботинках просто помахал ладонью руки. И Дима опять услышал душистый запах весны и втянул его в себя до самых крайних пределов своих лёгких. Потому что весна в Нью-Йорк приходит незаметно и тихо и надо обладать тонким чутьём и опредёленной долей удачи, чтобы успеть поймать её начало.