Психолог сказала - когда сможете написать, что чувствовали на Пушкинской
площади, будете знать, что шок пережили. Привяжите память к циферблату - у
вас ведь были часы над головой, будет легче выписать. Пробуйте, пока не
получится.
Пробовала с августа по декабрь. Ни строчки. И вот - написала.
8 августа - 28 декабря 2000год.
Москва - это белая пластмассовая высотка МГУ у бабушки на комоде в далёком
донбасском городке Дебальцево. Это запах маминой косы и пухового платка -
духи Красная Москва:
Моя Москва началась в далёком детстве, за тысячи километров, на земле
Украины. И она прекрасно пахла мамой.
Сегодня Москва окружила меня снежной заверюхой - началась новая полоса
жизни, моё новое время, отсчёт пошел с 8 августа, я его теперь отмечаю как
второй день рождения.
И это время не украинское, пахнущее Красной Москвой, это московское время,
пахнущее тротилом. Я начинаю его с воспоминания:
Живу в Одессе, иду по Пушкинской, раскланиваюсь с Александром Сергеевичем,
он с новой тросточкой и в бронзовом цилиндре. - Случайная встреча в октябре,
поэт прогуливается возле своего музея, где раньше была гостиница и он, в Х!Х
веке, в ней останавливался. Мы разговорились, и я рассказала, как он скорбно
склонил голову в далёкой Москве ХХ века, когда меня швырнуло взрывной волной
вдоль подземного перехода. И как я потом сидела в луже крови девушки
Светланы 1968 года рождения. Как мне было страшно. Не человечески.
Человечески страшно мне было на войне в Приднестровье, где я была репортёром
и знала, что могут убить.
Здесь, в Москве, в конце ХХ века, о смерти не думала. Я думала о свидании с
поэтами Борей Викторовым, Леной Кацюбой и Костей Кедровым. Встретиться мы
должны были у памятника Пушкину в 18.00.
В 18.00 меня не убило в подземном переходе под Пушкинской площадью. А 13
человек - убило. У пушкинской той переправы Поэт нам ничем не помог. А с
неба смотрел устало Неподвижный от ужаса Бог.
Так я подумала, когда смотрела потом на Пушкина.
- Вы, Александр Сергеевич, теперь не просто памятник любимому всеми поэту.
Вы теперь - надгробный памятник. И вам скорбеть:вечно.
Я шла к вам на свидание, к вам и поэтам Борису, Елене и Константину, и вот
когда я из перехода, почти в центре трубы иду, чтобы выйти к Вам из-под
земли, меня хлопает по ушам и дымом пахнет так, как на войне в Бендерах. Дым
сначала сизый, потом густой грозовой.
Как все, нас там было - толпа! - я замерла, потом мы побежали. Молча. И -
выбежали на поверхность Земли. Из ада. Возле здания Известий я - опять я,
а не часть толпы, бегущей в ужасе. И мне в этот момент не страшно, а стыдно.
Страшно стало сразу, как только обнаружила, что все стоят, а я опять бегу.
Возвращаюсь. Туда, где нет мёртвого молчания живых, где живые крики, стоны,
и - молчание убитых. И я уже понимаю, что это за дым. Мне теперь всегда
возвращаться на свою войну.
Эти мысли отошли, когда добежала. Здесь была работа жизни рядом со смертью.
И не было мыслей, только - картинки: несут обугленного : кого-то.
Неподвижное чёрное, ступня дёргается : ещё живёт. Кладут на асфальт. Уже -
не человек. Тело.
Мысль проплывает, как короткое замыкание, со вздрогом: Не стерильно!.
Залитое кровью лицо девочки-подростка, её крик: Где мой глаз?!
Мужчина в носках, туфлях и :трусах. Мычит. У него из спины, захватив
пальцами и раскачивая, вытаскиваю железяку. Кровь хлынула сразу, руки в
крови, зажимаю рану ладонью.
В лужу крови на асфальте кладут девушку - это из неё уже столько налилось!
Подхватываю девушку под спину, холодную, как стальной сейф. Надо что-то
делать. Кричу ей: Как тебя зовут?. А она глаза закатывает. Нажимаю под
корень носа, нос тоже у неё как сейф холоден. Давлю на подбородке точку
реанимационную : А лицо её синеет. Мне помогает женщина. У неё мобильник.
Уже знает, что у окровавленной Светы есть где-то Серёжа, которому надо
дозвониться. Света успела сказать номер. Звоним.
Перед глазами - большой квадрат часов на столбе: 6.09. Света пришла в себя,
кричит: А-а-а-а:непрерывно.
Чей-то голос: У меня морфий, у кого - шприц? 6.12. Случайный морфий
вкалываем случайным шприцем. Слава богу, наркоман оказался рядом: Скорых
пока нет. Но уже есть машины МЧС. Люди в комбинезонах у меня за спиной
укладывают, сбоку от меня укладывают - обугленных, ещё живых:
Их, лежащих ранами на пыльной Пушкинской площади, никто не держит за руку,
слов им никаких не говорит.
Они:сами, одни среди толпы, окружающей нас кольцом - но не двигающейся,
обмершей, отодвигаемой криками в мегафоны - лежат.
Умирают. А у меня в голове слова стучат, как дятел долбит: инфекция -
антисептик, инфекция - антисептик:а подойти не могу ни к кому. Света лежит
на моих руках, я на коленях стою в её крови, брюки намокают, отчего так
сильно льётся кровь? Это артерия перебита. Пытаюсь носовым платком
перетянуть - и не получается. А ремень от сумки оторвать - не догадалась!
6.17 - Жгут! - кричу, - Нужен жгут!. Уже появились врачи. - Проклятье!
Почему они к Свете не подошли? Не подходят! Страшно.
Спасатель из МЧС наклоняется, на корточки присел, сказал: Есть более
тяжелые, продержитесь! Держусь за Светину жизнь, 6.34
- Жду. Плакать не получается. Нажимаю на автопилоте под корень носа то
Свете, то себе, потому что голова плывёт:шишка на затылке - когда швырнуло
на землю там, под землёй - ударилась. :
6.38 - Свете поставили капельницу. Держу руку, вена слабенькая, ушла в
глубину руки - от испуга:от боли? :Вокруг иглы, и дальше, к пальчикам -
бахрома обожженной кожи.
Часы на столбе отстукивают Светину жизнь. Света без сознания. 6 43. Держу
руку Светы - игла, прозрачная трубка капельницы, капли физраствора? :Лоскут
кожи, сползший с ноги как чулок. И с другой ноги тоже:возле щиколотки
артерия перебита. Крови много, загустевшей, как вишнёвый кисель.
- Блин, - говорит медик, халат у него в крови, в саже, - Блин, артерия!
Жгу-уут, - кричит он, неси жгут скорее!
Окологубный треугольник у Светы белый уже, а не синий:
6.48, 6.52 - Свету уносят, я пробую подняться и - не получается. Прихожу в
себя в машине, меряют давление, спрашивают - отчего в крови, ищите, почему
столько крови? Шок, уколы: - в больницу! Уговариваю - не надо в больницу,не
моя кровь, мне надо выйти, не меня в больницу, меня - не надо! Мне -
туда:выдираюсь, спускаюсь на землю со ступеньки и падаю:
7.20 - журналист из Таймс сидит рядом, прикуривает для меня сигарету,
спрашивает: Видела что, говори! Рассказывай! Думаешь, чеченский след? -
Почему - чеченский, сквозь зубы ему, - чей угодно! Бандитский!. И
бестолково, скороговоркой - о том, что видела, что ощущала, как тогда, когда
точно так же говорила. только в телефонную трубку из бастующего почтамта
Тирасполя на Одессу репортаж в новости Вечёрки, в том же ритме, с тем же
чувством потерянности, с той же единственной мыслью - ХХ век, этого быть не
может!.
Видела - часы со стрелкой, прыгающей заторможенно, видела лифчик нейлоновый,
впаянный в девичью спину, показываю серёжку, вылетевшую из моего уха и
найденную каким-то мужчиной, серёжка ему в щеку отскочила, и он кричал -
Чья? - и она чудом вернулась ко мне:
Мужчина в трусах и ещё раздетые люди, с обгоревшими лицами. Ладонями,
грязными и окровавленными и запах кухонный, когда всё уже поздно, пригорело,
и : не поправить ничего.:
А на всё это - толпа смотрящая, и никто не бежит, не помогает - обмерла
толпа от орущих мегафонов в руках молодых и сильных людей в белых рубашках,
черных костюмах.
7.45 - со мной разговаривает журналист радио - Фёдор. Мне очень нужно, чтобы
со мной сейчас - разговаривали.
Фёдор говорит - кому позвонить? Давайте я по радио сообщу, позвать Глеба? Он
услышит, он приедет за вами. - Нет, не пугайте, отведите в редакцию, в
Известия, там близкие люди. Там Олег Владимирович, Сусанка Альперина:
Фёдор меня с рук на руки сдаёт известинцам - они в работе, они в экране
телевизора, они расспрашивают, а Олег Владимирович Цыганов чаем отпаивает
меня:
И я вижу себя на экране, в луже Светочкиной крови, и её криком разодранный
рот.
Олег Владимирович сигарету за сигаретой курит, а у меня отбирает, заменяя
очередным стаканом чая с лимоном. Меня безостановочно - даже не знобит,
трусит сильной дрожью.
В 11.30 Сусанка и Саша Милкус везут меня домой, на Шаболовку. Я всё время
говорю, и это как и дрожь - не проходит долго.
Дома телефон разрывается: Ты жива? Ты как? Мы тут с Кедровым тебя везде
ищем. Приехать к тебе? - Голос Бориса Викторова.
Я жива. Я сплю.
И я действительно - сплю.
Утром, около восьми, звонок : Голос Глеба - почти не узнаваемый: Передо
мной газеты, уже шестая - и везде на фотографиях - ты. Что? Что с тобой? Ты
цела? Почему ты - ТАМ?.
Почему я - там : ТАМ - почему - ТАК?
Мне привезли газеты : Три дня сижу на полу, смотрю на лицо своё и не плачу -
я не могу до сих пор забыть, какие у меня глаза. Я не знала, что глаза
человека могут ТАК смотреть : Глаза похожи на Светин кричащий рот. Подпись
под фото: Чем ещё отзовутся эти ужас и шок?:
И пол года в окне ТАСС висит огромная эта фотография - лужа крови, Света,
лежащая на асфальте, и я на коленях, - Экстремальное фото ТАСС - 2000 год.
Золотая медаль Виктора Борисова:
Пол года хожу смотреть на золотое фото:как магнитом притягивает.
Моя сестра, увидев, съехала в обмороке на асфальт. Мне потом подарили эту
огромную фотографию - на память И я мучилась ею : И памятью : всем
показывала фото - не могла успокоиться. Пока Глеб её не унёс из дому.
Началась эта история с того, что договорилась с Борисом Викторовым
встретиться у Пушкина, потом - взрыв:Света: запах мяса и крови :. а
закончилось история фотографией Виктора Борисова:такая жизненная рифма.
Я надеюсь, что со Светой теперь всё в порядке. И - со мной тоже.
Но в подземных переходах я : всё еще себя торможу, чтобы - не бежать. И не
люблю приходить к памятнику Пушкина. Ни в Москве, ни в Одессе. Нигде.
8 августа - 28 декабря 2000г. - 20 октября 2003г.