Орки в городе

Иоланда Юрьева и Борис Сенькин
Здравствуйте, дорогая подруга, которая поймет меня, как никто!

Не знаю как у кого, а у нас – весна! Солнышко пригревает, птички поют, садово-огородный инструмент из чуланов извлекается: лопаты, вилы… Грабли в том числе, но о граблях я Вам потом расскажу. Пока и без них огорчений хватает. Пьют у нас мужики. Мой-то еще ничего, только что во хмелю буйный, а иные из дому уж все до последнего топора повынесли. И жены ихние пьют – а куда деваться? Не хошь, да глаза зальешь, чтоб только рожи их пьяные не видеть! И такое меня зло взяло смотреть на всю эту деградацию, что я как женщина грамотная взялась ее красочно описать. Чтоб увидел себя народ, понял, в чем причина его бед, и прозрел в одночасье.
И написала как есть, только, может, мечты чуть от себя добавила.

Пошол рас Колька Родионов к Прасковье Центовой топор пропивать. Долго до этого думал: пропить его или нет? Дрова-то у него еще с зимы не колоты были. Но решился-таки: пропью! Потому что с похмелища был, дрожал весь, как тварь последняя – какие ему дрова, он и топор-то еле поднял. Сунул его к себе за пазуху, идет, а по дороге сам с собой думает. И додумался попутно, что Прасковье-то еще с того раза должен. Заберет она сейчас его топор за долги, и хорошо еще, если спирту фанфурик даст. Так с него же опять долг, а чем отдавать, если даже топора не останется? И пришла ему тогда первая за последние прожитые годы светлая мысль: тюкнуть этим топором бабку Прасковью, и все дела. И самогонки тогда, сколько унесешь, взять можно будет, и топор в хозяйстве сохранится. Так он и сделал. А заодно подвернулась ему еще Людка Елисеева (склочная баба, жуть как ее не люблю, вот и ввела для правдоподобия) – он и ее тюкнул. И как только он это завершил, случилось в нашем селе чудо невиданное: вся бражья сила из бутылок куда-то напрочь ушла, похмелье у всего народа как рукою сняло, и вышли тогда мужики огороды копать, дети уроки учить сели, а бабы печки затопили и начали в них из топоров супы да каши варить.

И так мне эта история самой понравилась, так захотелось скорее людям ее показать, что переписала ее покрасивее на листочек, да приклеила на магазин.
Вы ж не поверите, сколько у наших баб радости, когда прочли, было. «Умница, - кричат, -Илька! Давно бы их так, пиши ишщо! Про Степку Рыцарева, что цветмет скупает за гроши, про Гулю Дончук, прошмандовку окаянную, чтоб ей, падле, окаменеть!».

Вот – всем хорошо, так нет же, найдется обязательно зараза, которой надо поперек ляпнуть! Есть у нас один такой мужик занудный. И учитель-то труда да пения, а туда же – интеллигента из себя вечно строит. Даже пьет, гад, в одиночку, чтоб никто его пьяного не видал. Прочел он, значит, мою историю через очки, будто там каракулями какими написано, и чуть у него эти очки с лица не упали.
«Это что же, - говорит,- сударыня, фантазии у Вас такие?»
Ну, с фантазиями-то я его живо на место поставила: не тебе, мол, задохлику, о фантазиях моих знать. И что никакие это не они, а крик отчаянный исстрадавшейся женской души.
Другой бы и отвалил сразу, а этот все не унимается:
«Известно ли, - спрашивает, - Вам (то есть - мне), что на ту же тему много лет назад писатель один думал, Федором Михалычем его звали? Или Вам даже имя-отчество это ни о чем не говорит?»

А имя-то мне его очень даже говорит! Это Вы здесь дачница пришлая, а нам, местным, еще бы Федора Михайловича не знать, если он нашего героического земляка подвиги воспел. Как тот жизнь батюшке-царю отдал, как Наполеоновым оккупантам обещал подземный ход в Москву показать, а те дюже умные, типа этого обмылка, в болото за им пошли и давай нырять, где велено было. А если он еще на ту же тему, что и я, думал – так вдвойне молодец. Не у всех, значит, мужиков совесть пропита! Я по этому поводу нашим Федормихалычем еще более горда.

Объяснила я это вежливо своему абоненту, а ему, видать, все одно, что городить, лишь бы наперекор. И ментов сюда приплел, и попов, и что, дескать, ни одно преступление без наказания не остается… (Да конечно! Помните, у меня еще по осени газовый баллон унесли – и что, нашел его наш Шурик Холмогоров? Щаз! Неизвестно еще, искал ли. Все они там одна шайка-лейка, на народном горбу в рай едущая). А этому - хоть кол на голове теши, знай свое лепит. И договорился аж до того, что Федор Михалыч наш уважаемый, оказывается, про идиотов писал, а сам был всю жизнь униженным и оскорбленным.
Ну что вот такому чучелу возразишь?

В общем, так и сказала ему: мужчина вы неимоверно умный, не иначе, весь мужской организм в мозгу сосредоточился. И поскольку нормальная человеческая мысль туда уже не вмещается, я тебе даже объяснять более ничего не хочу. Скажи лучше, куда ты с труда все напильники подевал, что детям моим на музыке у скрипки лады уже подпилить нечем? Что молчишь? Правда глаза колет? То-то же. Это тебе не о Федор Михалыча достоинствах рассуждать. Или думаешь, мы умней, чем про Гарри Потного, книжек не видели? Я, если хочешь знать, у того же автора и еще один креатив читала. «Му и Му» называется – как раз про таких, как ты! Там один глухонемой свово кобеля в барском пруду утопил. Во до чего брехлив был кобель, что аж глухонемого – и то достал. Так что, раз не понимаешь моего женского крика души – иди себе, куда шел, пока классическая участь и тебя не постигла.

Про грабли я еще обещала рассказать.
Иду я после своих триумфов домой, а там на моем крыльце грабли валяются. Ну, думаю, значит, муж пьет. Потому что если б он пьяный был, то с собою их куда-нибудь взял. А по-трезвому не стал бы здесь бросать, а пошел ими в огород работать.
И точно. Сидит сокол мой ясный с такими же комнатными орлами и водку жрет. Выпила и я с ними – на радостях от творческой удачи, а заодно, чтоб им, охламонам, меньше досталось. Они тогда управляемей получаются. Разогнала их по домам, а своему говорю: не ходил бы ты больше никуда. Там на верхней ступеньке грабли лежат – как пить дать наступишь, а почитал бы ты мне, Боря, лучше книжку какую-нибудь вслух, а я бы ее послушала.

Так мы с ним и сделали.

Очень нам попалась смешная книжка. И жизненная. Мне в ней больше всего понравилось, как один персонаж с перепою клубники обожрался и подумал, что гением стал, потому что чесаться начал. Поверье у них было такое: чтобы гением стать – чесаться надо. Я вот теперь лета жду - не дождусь, чтоб на себе проверить.
 
Заходите и Вы в гости. Клубники у нас много уродиться должно. Посидим, полакомимся, глядишь, вместе и поумнеем.

Искренне своя,
Иоланда

PS. А про орков у меня новостей нету. Говорят, они где-то в городе притаились. Наверное, так и есть: где ж им еще быть, оркам-то…