В церкви уже не было ни одного прихожанина. Худощавый псаломщик готовился закрыть двери, чтобы холод зимнего вечера не проникал в храм. Тускло, но душно горели свечи перед иконами, пахло ладаном. Возле алтаря на коленях стоял мужчина средних лет в форме капитана милиции. Молодой священник исповедовал его, внимательно слушая. Мент стоял на коленях, низко наклонив темноволосую голову, и в таком положении рассказывал о своих грехах. Нечасто офицеры уголовного розыска рассказывают кому-либо о своих делах, но Сергей Сидоров всегда отличался тонкой душевной организацией. Коллеги давно привыкли, что в оперативных делах у него развито буквально иррациональное чутьё, и что он может раскрыть практически любое дело. Ещё никому из подозреваемых не удавалось обмануть капитана Сидорова. Он обладал настоящим талантом развязывать языки, используя методы от психологического давления до рукоприкладства. Сослуживцы даже прозвали его «СС». Но в прошлом Сергей был довольно интеллигентным человеком, окончил юридический факультет местного университета и пошёл служить в милицию из идейных соображений. Нелегко ему было мириться с тем бардаком, который он там встретил, тяжело было привыкать ко лжи и лицемерию, но капитан утешал себя тем, что всё это идёт на пользу делу. По мере сил он старался не «подставлять» невиновных и даже мешал это делать коллегам. Если бы не высокие показатели его работы, то давно уже стал бы Сидоров безработным. Тупоумие и пьянство других милиционеров угнетало его чувствительную душу, а манерное воспитание, полученное в детстве, мешало сойтись с хамами-коллегами.
И теперь, оказавшись в моральном тупике, капитан не отправился к одному из сослуживцев, прихватив по дороге бутылку водки, а двинулся в церковь, так как верил в Бога и даже посещал службы с раннего детства. На исповедь, связанную с разглашением служебной тайны, его привели не проблемы с начальством, а трудности с собственной совестью.
- Батюшка, - тихо говорил капитан. – В нашем городе месяц назад два неизвестных молодчика ограбили бронеавтомобиль инкассаторов. Три охранника были застрелены при этом. Все они были семейными людьми, у одного даже двое детей было. Разумеется, это дело вызвало резонанс в наших (милицейских) кругах. И начальник вызвал меня. Просто у меня лучше всех получается раскрывать такие дела. Но ничего не получилось: агенты знали лишь кличку главаря налётчиков. Это был некто Свирид, про которого никто ничего не знает. Здесь надо было бы детально разобраться, дело могло длиться не один год. Но банковское начальство требовало немедленной поимки грабителей. Мой командир получил от банкиров большие деньги за то, чтобы в течение месяца Свирид оказался в тюрьме. И мне напрямую было сказано: либо я найду виновного за месяц, либо вылечу с работы.
Священник внимательно слушал, и по его заросшему чёрной бородой лицу нельзя было ничего понять. Лишь изредка брови чуть приподнимались на изуродованный шрамом лоб. Лицо попа не отличалось евангельской кротостью, но большие серые глаза смотрели с пониманием и каким-то мистическим всеведением. Казалось, священник знает всё и вся, и удивить его очень трудно. Он был относительно молод: двадцать пять-тридцать лет. Потому капитан надеялся на понимание. Ведь такой молодой человек вряд ли успел закоснеть в далёких от жизни понятиях вроде «епитимьи» и рецептах на все случаи жизни типа «поставь свечку такому-то святому». А милиционеру было в чём раскаиваться.
Стремясь раскрыть дело в срок, он совершил то, чего прежде никогда не делал. А именно: СС вышел на одного человека, который некогда отбывал срок за попытку подобного ограбления. Сидоров буквально выбил из него самооговор, используя самые подлые методы воздействия. И невиновный отправился в тюрьму. Как и следовало ожидать, банковская служба безопасности не осталась в стороне, и подследственный на вторые сутки заключения «повесился». За быструю и эффективную работу капитан получил премию, но его стала мучить совесть. Он каждый день думал о том, что отправил на смерть ни в чём не повинного человека. Пусть когда-то этот тип пытался ограбить инкассатора, но он никого не убил, был пойман и, что самое главное, уже понёс наказание, «отсидев» за решёткой шесть с половиной лет. Так что Сергей не имел ни малейшего морального права притягивать его к этому делу. Но прокурор смотрел на подозреваемого уже предвзято. Мол, один раз попробовал ограбить, а сейчас решил довести задуманное до конца. В конце концов, может быть, этот человек весь срок обдумывал свой прокол, нашёл причины фиаско и решил на этот раз сделать дело, учтя предыдущие промахи. Бывает такое? Да сколько угодно. Вот и стал какой-то обыватель с лёгкой руки капитана Сидорова Свиридом. Тем более, что никакого алиби у него не было, денег на хорошего адвоката – тоже. Так что с юридической стороны всё было правомерно. А вот с моральной точки зрения Сергей с каждым днём чувствовал себя всё большим негодяем. Он теперь часто думал, что ничем не отличается от тех преступников, которых по долгу службы ловит и водворяет в камеры.
- Батюшка, я отправил в тюрьму невиновного человека, который раньше делал нечто подобное и «сидел» за это. В камере до него добрались люди банкиров. Беднягу повесили, предварительно отбив ему все органы. А, может быть, он исправился, пока отбывал срок за своё настоящее преступление? Может статься, что этот человек внутренне изменился и теперь никогда бы больше ничего подобного не сделал? Это мог бы быть примерный гражданин! А я его продал за тридцать сребреников в виде премии банкирам, людям, которые, возможно, в сто раз преступнее этого самого Свирида, из-за которого вся эта кутерьма и началась. Теперь всё шито-крыто, как у нас это обычно бывает…
Священник продолжал слушать, не перебивая и не подбадривая. Он давал оперу возможность выговориться и самому же резюмировать свои откровения. Он сам был немного удивлён, потому что за такую исповедь капитан мог в лучшем случае остаться без работы. Но если он всё-таки пришёл и рассказал, то, значит, прочувствовал, а это главное. Возможно, конечно, что мент заявился на исповедь, чтобы почувствовать собственную значимость, но тогда капитан не смог бы рассказывать с таким пылом. Ведь в его словах слышится душевная мука! «Он не лжёт, именно так всё и было», - подумал священник.
- Но я не собираюсь просто горевать по этому поводу, - продолжал милиционер. – От того, что я буду презирать себя, убитый человек не воскреснет. А Свирид продолжит делать свои мерзкие делишки, за которые будут страдать невиновные. Так что я вижу только один выход: написать в прокуратуру заявление на самого себя и рассказать, что погибший в камере человек ни в чём не виноват. Если надо, я сам пойду под суд. Но тогда дело будет отправлено на доследование, банкиры уже удовлетворены и не станут торопить милицию. Рано или поздно наши ребята выйдут на Свирида, и он ответит за ограбление. Очень надеюсь, что у безвинно схваченного мной человека есть друзья и родственники, которые доберутся до настоящего налётчика в тюрьме так же, как это сделали банкиры с их другом и братом.
- Ты каешься, - участливо спросил поп, давая понять, что цель исповеди достигнута. Милиционер, не разгибая шеи, ответил:
- Каюсь, батюшка, и даю слово, что всё исправлю.
- Самобичевание в прокуратуре не вернёт к жизни безвинно погибшего.
- Зато Свирид получит по заслугам, и моя совесть будет чиста. Каюсь, батюшка, что не подумал об этом раньше.
Священник, как и положено делать в таких случаях, набросил ему на голову край рясы. Но вместо того, чтобы перекрестить и прочесть молитву, вытащил из-за пазухи штык-нож. Короткий взмах, клинок пробил затылок капитана и погрузился в мозг. Мент рухнул на пол, не издав ни звука. Скучавший у дверей псаломщик обернулся на стук падения. На миг его лицо выражало сильнейшее удивление, потом же он справился с собой и спросил:
- Свирид, за что ты его завалил?