Холодная выдалась весна. Холоднее, чем тогда, в сорок четвёртом. Или в сорок пятом – не помню уже.
Вспомнил бы, конечно, но вот только для людей теперь ничего не значат эти даты…
Я мечтал тогда об одуванчиковом мае. И умереть тоже так хотелось на одуванчиковом поле, а не под горящим танком.
А Эстония всё такая же, не поменялась ничуть. Только вот у людей глаза другие. Тогда были молящие, голодные глаза. Но не от того, что недоставало хлеба. Не было света. Тепла не хватало.
Сейчас…погасло в них всё. Будто бы я пришёл с огнём и мечом. Пришёл одной холодной весной, да так и остался.
Зря, наверное, пришёл, скажете. Не говорите, пожалуйста, я не жалею ни о чём.
Я вот сейчас смотрю из-за деревьев, как разрезают на части моё бронзовое тело. Мне больно, такую же боль я терпел тогда, в сорок четвёртом. Или в сорок пятом – не помню уже.
В прошлом году мне к бронзовому телу принесли самое дорогое. Целую охапку одуванчиков. И сейчас кто-то бросает их вслед отъезжающей машине. Словно подсмотрели меня, услышали...
Режут на части. Услышали ли?
Боль. Только бы кончилось поскорее. Напрасно говорили, что не бывает двух смертей…
Закричать бы… только не умеет кричать тихий ветер из прошлого, да и не хотят его слышать.
А знаете, не осуждайте их. Не надо.
Я даже чему-то рад. Если бы у меня было сердце, оно бы сейчас забилось гулко и печально. Но у меня нет его теперь, поэтому просто – рад.
Вы поймите. Душе тяжело, когда тело не даёт кому-то спокойно спать по ночам.
Я ведь приходил сюда для других. Чтобы у людей был покой. Чтобы у них был тёплый, настоящий одуванчиковый май…тёплый-тёплый, не такой, как моя самая последняя весна. Чтобы для всех - как в юности…
Простите, что отдал всё тепло своей весны, что отогрел им вашу землю, но не смог отогреть ваши сердца.
И ещё об одном вас прошу… Если придёт однажды одуванчиковый май…
Хотя нет. Просто простите.