Был поздний осенний вечер. Мокрые камни мостовой поблёскивали под жёлтым светом уличных фонарей, освещавших кутавшегося в старое пальто старика. Старик сидел под навесом закрытого магазина и в задумчивости глядел на несколько алых роз, разложенных перед ним на газете.
Бери, Яцек, бери, Христа ради! - сказал солдат, засовывая ему в карман кусочек сухаря. - Только съешь где-нибудь за бараком, не показывай никому, а то отберут.
- Спасибо вам большое, Василий! - ответил Яцек, смущённо глядя в пол. Он видел, что Василий сам едва держался на ногах, и поэтому мальчик испытывал чувство вины перед солдатом.
Василия немцы привезли вместе с другим русским около четырёх месяцев назад, Яцек видел через колючую проволоку, как их прикладами гнали на командный пункт. Через неделю на соседние нары немцы приволокли и бросили измождённого человека. Только спустя несколько дней Яцек понял из разговоров взрослых, что это и есть один из тех русских солдат, которых поймали в лесу недалеко от лагеря и пытали, стараясь узнать расположение партизанских отрядов. Яцеку было трудно поверить, что этот сутулый, еле передвигающий ноги человек, и есть тот самый бородатый силач, которого он видел всего неделю назад. О втором партизане он узнал из рассказов Василия после того, как они подружились: на том солдате было около десяти татуировок и после пыток их срезали с него живьём для жены командира лагеря, которая, как говорили, делает из них абажуры.
Со временем Василия полюбили все жители барака, а иначе и нельзя было: казалось, никогда не унывающий, он старался помочь всем и каждому по мере своих сил. С детишками он всегда делился своим скудным пайком, поэтому быстро похудел и ослаб и, казалось, что передвигается только благодаря какой-то таинственной силе, не дающей ему упасть.
- Эх, ты, вежливый какой, - ответил Василий и потрепал мальчика по голове, - ничего, прорвёмся с Божией помощью.
- Угу… С Божией помощью… - угрюмо сказал Яцек. - Бог нас не слышит. Я Ему молился, молился и что? Я Его просил и Агнешку спасти и папу, и маму, а они всё равно умерли! Почему Он их не спас, когда я Его просил?! - уже рыдая, кричал мальчик.
- Тише, тише, ты чего? - зашептал солдат, опасливо озираясь по сторонам. - Охрана услышит и сразу тебя, глупого… Ай, яй, яй, грех-то какой! - обняв плачущего мальчика, продолжал солдат. - На Боженьку-то роптать! Родной ты мой, да ведь сестрёнка твоя сейчас с ангелами песенки поёт в райском садике! Мамочка, папочка твои там слушают её и радуются и ягодки райские собирают Боженьке, о тебе молятся, а ты унываешь. Вытри слёзки, родной, вытри, а то совсем заслабнешь.
Яцек, всё ещё всхлипывая, вытерся грязным рукавом.
- Ну вот и молодец, вот и умничка, а теперь пойдём, я тебе кое-что покажу, - сказал Василий и заговорчески прошептал: - Чудо расчудесное.
Выйдя из барака, Василий повёл Яцека налево и, пройдя несколько ветхих, продуваемых насквозь построек, свернул в узкий проход, заканчивавшийся стеной склада, на котором немцы хранили вещи заключённых, снятые с них перед кремированием. Сквозь завалы гнилых досок они пробрались в самый конец, где оказалось небольшое, очищенное от мусора пространство, в углу которого росла… роза! Самая настоящая роза с маленькими красными бутончиками! Маленькая и хрупкая росла она в тени, словно робкая красавица, протянув ручки-веточки навстречу скудным лучам солнца, едва доходившим до того места.
У Яцека, вот уже восемь месяцев не видевшего ничего, кроме вшей, грязи и постоянно дымящей трубы крематория, перехватило дыхание. Он стоял и заворожено смотрел на цветок, каким-то чудом выросший посреди мусора.
- Вот видишь, родной - сказал солдат и, опустившись на колени, начал нежно гладить маленькие зелёные листики - грязь, сырость, а цветочек всё равно растёт, славит Господа, благоухает. А Господь смотрит и радуется. И тебе радостно и тепло на сердце, и мне при виде красоты такой. Вот так и нам нужно жить. Как цветы.
Яцек тоже опустился на колени, закрыл глаза, вдохнул запах розы и ... вспомнил он родной сад, увидел сидящего на скамейке и читающего газету отца, в соломенной шляпе с полями, увидел мать, выходящую из двери кухни с подносом ароматных, румяных, только что приготовленных булочек, услышал радостный смех сестрёнки, бегущей ему навстречу и на душе у него стало как-то легко и радостно, и впервые за восемь месяцев Яцек улыбнулся.
- Милый ты мой! - радостно сказал Василий и поцеловал его в макушку. - Вот помни, так и мы должны, как цветы…
Посидев ещё немного перед розой, они вернулись в барак. Весь день Яцек ходил радостный и всё воспринимал как-то по новому. Уже не вселяли в него ужас немецкие солдаты, не казалось безнадёжным положение и чувствовал он, словно что-то новое появилось у него в душе, как будто и там распустился цветок.
А вечером Василия забрали. Когда весь барак разлёгся на нарах, пришли двое солдат и, заломав ему руки, с руганью куда-то увели. Проходя около нар Яцека, он улыбнулся ему и, подмигнув, одними губами произнёс - с Богом.
Мальчик долго ворочался, прислушиваясь, не ведут ли его обратно, но ослабевший организм взял своё и через несколько часов он всё же уснул. И увидел, как они с Василием, радостно смеясь, летят высоко над землёй в голубом небе, рядом проплывают маленькие белые тучки, а под ними красные от роз поля. Они опускаются всё ниже и ниже и видят его сестрёнку, бегущую по полю навстречу папе с мамой, обнимающим друг друга и …
- Steh auf! - бок Яцека пронзила острая боль. - Steh auf, habe ich gesagt! *
Яцек открыл глаза и увидел разъярённое лицо немецкого солдата. Мальчик, кое как поднявшись с постели, тут же скрутился он жестокого кашля. Во рту почувствовался привкус крови. Немец, больше не обращая на него внимания, пнул кого-то на соседних нарах. Откашлявшись и держась за бок, Яцек огляделся. В бараке творилось что-то из ряда вон выходящее: немецкие солдаты бегали и поднимали всех, строя в линейку. Какой-то охранник, дав ему подзатыльник, толкнул в сторону к заключённым. За бараком тоже слышались крики и звуки выстрелов. Тем временем, немцы, построив всех в шеренгу, встали напротив, щёлкнули предохранителями автоматов и нажали курки.
- Боженька, помоги! - только и успел подумать мальчик, что-то обожгло его шею и он потерял сознание. …
… - Боженька, помоги, - прошептал Яцек и открыл глаза. Вокруг было тихо. Ярко жёлтые солнечные зайчики прыгали по белому потолку. За окном слышался шелест деревьев и весёлый щебет птиц.
- Помог тебе Господь, - раздался сипловатый мужской голос справа, - в рубашке родился, малец.
Яцек повернул голову и увидел человека на соседней койке, лицо которого было всё перевязано бинтами.
- Говорят, из горящего барака тебя вытащили, кашлять начал, когда наши рядом пробегали, думали, что немцы всех перестреляли, ан нет, тебя, брат, только по шее царапнуло. А я, вот, подорвался. Господь уберёг, жить буду, но под гармонь уже не попляшу... На всё воля Божья, - вздохнул он, и, помолчав добавил: - Я, брат, за родину, понимаешь?...
- А где Василий? - едва слышно прошептал мальчик.
- Какой? - спросил солдат. - У нас в отряде их с пяток будет.
- Которого немцы… забрали... - ответил Яцек, опять засыпая.
Яцек вышел из больницы через три месяца: и без того ослабевший до полуобморочного состояния, он потерял много крови, ситуацию осложняли и два поломанных ребра , но несмотря на это он, к удивлению врачей, быстро поправился. После госпиталя его направили в лагерь для репатриированных под Варшаву, откуда, по прошествии полугода, мальчик был отдан в детский дом.
Что стало с Василием, Яцек так никогда и не узнал.
Старик вздохнул и перекрестился.
Dziewczyno przyjmij te roze, **- сказал он идущей куда-то девушке, протягивая цветок. Но та, даже не взглянув на него, прошла мимо.
* (нем.) Встать! Я сказал встать!
** (польск.) Девушка, возьмите розу.