Ленинград… Питер. Говорят, меняя имя, меняешь судьбу. Не знаю, не знаю, любила и Ленинград, люблю и Питер. Почти не встречала москвичей, которые не любили бы этот город. И сплошь и рядом встречала питерцев, недолюбливающих Москву. Вот, написала «недолюбливающих», а что это значит - недотягивать до настоящей любви или, всё ж таки, не любить вовсе? Говорили бы уж проще – терпеть не могу. И говорят, ой говорят – сука люб… ой, перепутала… сука Москва!
Сколько раз я слышала в разные времена, от разных людей – не люблю Москву из-за москвичей, зато люблю Питер и питерцев (Лениград и ленинградцев). Это что же получается, раз все любят Питер, значит, люди там поголовно распрекрасные?
«Ой ли?» - думала я, подъезжая к перрону Московского вокзала, когда мой сотовый зашёлся в механическом «детском» хохоте. Вздрогнул сосед по купе, вздрогнула и я, не ожидала. В трубке зазвучал тихий, нежный голос: «Олечка, не волнуйся, я уже на перроне, жду тебя». Вагон вздрогнул последний раз, остановился, и я увидела, как живую, Лару Галь с одной, но очень большой розой. И сразу вспомнила её слова из нашей предотъездной переписки: «Ты меня узнаешь, фотография на страничке актуальна».
Что можно сказать о Ларе? Нежная, женственная, местами - понятная, местами – загадочная. О таких говорят – человек весь в себе. Он говорит, слушает тебя, но в какие-то моменты улетает и от тебя, и от внешнего мира - в свой собственный, и бог его знает, в каких высях или низях он там летает. Как будто, около тебя всегда находятся две Лары. Одна – милая, очень доброжелательная, хлебосольная (видели бы вы, какие вкусности она впихнула-таки в меня, не смотря на мою строжайшую диету!), уютная («хочешь забраться на мой диван с ногами?»), умеющая внимательно слушать и говорить открыто. Другая – непонятная и ускользающая - женщина, которую хочется поймать и усадить на привязь. Думаю, что многие мужчины, глядя на неё, желали бы именно этого. Но я, слава богу, не мужчина, а потому и желала ей про себя только удачных полётов - во сне и наяву.
Дождавшись дома у Лары часа «икс» - часа вселения в отель – я в него и поехала. По пути смотрела из окон такси на город, и в какой уже раз грустную думу думала – бедный Питер… Он похож на разорившуюся аристократку. Москва же – на разбогатевшую в одночасье купчиху. Помню, что-то похожее приходило мне в голову во время первой поездки в Сан-Франциско – новенькую, чистенькую, свежевыкрашенную подделку под одетую в благородную патину Европу. Ну да ладно, речь не об этом.
Речь об ангелах. Как я уже сказала, первый ангел – Лара – произвёл на меня, действительно, ангельское впечатление. Будет ли так с остальными, я ещё не знала и потому волновалась, конечно. Но дурацкое моё счастье, которое раньше не изменяло мне в Питере, и на этот раз не должно было подвести. Посему, я сладко заснула в мини-отельчике на задворках «Доли ангела», на углу Итальянской и набережной Фонтанки. Проснувшись, заметалась по номеру, почему-то мыча себе под нос: «Что тебе снится, крейсер Аврора». Тьфу ты! Нет, чтобы Пушкина вспомнить, ну или Бродского, так нет же – счастливое пионерское прошлое гундосило вместе со мной «Аврору». На «…в час, когда утро встаёт над Невой» я вышла из подъезда.
Над Фонтанкой вечерело. Перед тем, как спуститься в «Долю ангела», куда, по идее, должно было уже слететься хотя бы сколько-нибудь ангелов, решила позвонить ангелу номер раз. Из трубки донеслось взволнованное: «Ну где ты? Мы же с Вадичкой место тебе держим!» Иду-иду, Лара… только… мне что-то страшно… увидеть так много ангелов сразу – думала я про себя, спускаясь по ступенькам в уютный, как выразилась бы легко овладевшая албанским Лара - подвальчег. В самой его глубине стояло несколько сдвинутых буквой «т» столов. Расположившаяся за ними «группа лиц» (или глаз) смотрела на меня со скрываемым любопытством. Развиртуализация началась.
Четыре лица я узнала сразу: Лара, Вадик Вечтомов, Жора Рухлин и Антон Чижов. Два лица я знала лично – Лару и Жору, и два лица узнала по фотографиям. Надо сказать, когда собиралась на питерскую встречу, говорила друзьям: «Еду в Питер, чтобы посмотреть на Чижова». Лукавила, конечно. Посмотреть-то хотелось на многих. На Дениса Плотникова, например, тем более, что к Денису у меня было поручение от Таси Галицкой.
Я громко представилась и нервно притулилась за спинами Лары и Вадика Вечтомова. Надо ли уточнять, что Лара и Вадик, Вадик и Лара сидели вместе?
«Поздравляю! Семьдесят рецензий на ваш текст, Оля! Я специально пришла сюда сегодня, чтобы посмотреть на вас» - обратилась ко мне незнакомая автор, сидящая по левую руку от меня. «Вот оно. Началось. Геростратова слава, блин!» - фальшиво улыбаясь, думала про себя я, – «И зачем только выложила свой «эпилог» прямо перед поездкой, знала же, что еду! Не хочу никаких разговоров о политике, а ведь сейчас начнётся». Но боялась я зря. Забыла, наверное, что нахожусь не в Москве, а в Питере. Те, кто, всё-таки, пытался обсудить со мной то, что я написала, делал это не только супер деликатно, но даже галантно извинялся за некоторую вольность на борде («помнишь ли ты?» - пою известную опереточную арию и посвящаю её Роме Пашкевичу).
Сергей Довлатов писал о Ленинграде: «Благородство здесь так же обычно, как нездоровый цвет лица, долги и вечная самоирония». Как же я люблю Довлатова! После него любые витиеватые многословья ничего не стоят. Но, всё-таки, я повитийствую ещё немного.
Мужская половина тусовки.
Ничего не могу сказать о нездоровом цвете лица, при вечернем освещении этого не видно. Как ничего не могу сказать и о долгах, это не обсуждалось. Вечная же самоирония угадывалась, иногда прорывалась, особенно, в тостах Жоры Рухлина.
Жора – один из самых талантливых авторов прозы. Глядя на него, невольно возникают ассоциации-параллели с его лирическим героем – Печориным наших дней. Немного грустный, ироничный питерский денди сочетается в нём с питерским же гулякой. Как бы много не говорили на прозе о разделении автора и его героя, отрицательное обаяние Рухлинского лирического героя настолько велико, что, даже при сильном моём внутреннем сопротивлении, распространяется и на его создателя. Хочу я этого или не хочу, но за спиной у Жоры всегда маячит для меня фигура его разочарованного в жизни и в людях героя.
Меня совершенно очаровал дуэт: Шкирман-Пашкевич. В них органично переплелись, по определению Довлатова, питерская ирония и благородство.
Игорь Шкирман – молодой человек лет двадцати пяти-семи (в какую бы сторону не ошиблась – извини). В отличие от Рухлина - пока ещё без прошлого и без ясного будущего, но чистый и светлый. В меру задирист, в меру – джентльмен. Он заикается и, видимо, считает это своим недостатком, тогда как, на самом деле, ему это очень идёт, придаёт особый шарм и делает его необыкновенно милым.
Роман Пашкевич – ровесник Шкирмана (прошу извинить, если опять ошиблась). Ничего не могу с собой поделать, но вижу его своим мысленным взором только с курительной трубкой в руке. И почему-то в бабочке. Думаю, по прошествии лет он таким и станет. Он не похож на питерца, скорее, на… европейца. Некоторая манерная небрежность, когда он говорит о чём-то несерьёзном, сменяется сдерживаемой горячностью, когда тема разговора его действительно волнует. Налёт скептицизма пока ещё является только налётом, а не образом его мыслей.
Денис Плотников. О, это отдельная песня! Внешне - спокоен, как танк. Он выглядел единственно нормальным человеком среди разношёрстных и разновозрастных индивидуальностей. Денис не имеет вредных привычек – не пьёт, не курит, матом не ругается. В порочных связях замечен не был. Равно доброжелателен со всеми. Умён. В разговор не лез, не пытался выделиться. На обращения реагировал адекватно вопросу. Но был замечен в некоторой взволнованности, когда речь заходила о главном – о литературе. Вообще, Денис подозрительно смахивает на… Штирлица. Не на того Штирлица из анекдотов, а на того, что у Юлиана Семёнова вместе с Вячеславом Тихоновым. А это, согласитесь, настораживает, навевает и интригует. Невольно, хочется произнести: «Денис – славный», - с интонацией и знаменитым смешком Мюллера-Броневого.
Ромка Кактус. Его не можется называть Рома или Роман, только – Ромка. Удивительно милый вьюнош. Худой, стеснительный, тщательно скрывающий свою стеснительность, отчего она видна ещё сильнее. Поразительно, какой точный псевдоним придумал он для себя. Вы никогда не видели кактусы без иголок? Я – видела и много. Они выглядят совершенно незащищёнными и покорными тому обстоятельству, что их сожрут. И ведь жрут, да ещё и как! Правда, слава богу, в Латинской Америке, не у нас.
Кактус совершенно естественно примкнул к дуэту: Пашкевич-Шкирман. К нему же примкнул и Ленинградский Ковбой. О нём я много говорить не могу, потому что, во-первых, мы, почти совсем не общались, а, во-вторых, не хочу развеивать таинственный флёр, покрывающий это имя на прозе с давних времён. Единственное, что могу сказать – он должен хорошо, очень хорошо улавливать то, что слышит (тем ангелам, которые наблюдали Ковбоя в реалии, думаю, будет понятно моё отеческое подшучивание). И то, что слышит, умеет сказать, а вот об этом знают уже не только ангелы, но и вся проза.
Антон Чижов.… Самое главное, что я поняла в Чижове – он человек без кожи. Вряд ли это нравится ему самому. Он страдает за себя, и он страдает за всех. Причём, делает это естественно, как дышит. Трудно жить такому человеку, трудно жить с таким человеком, трудно читать такого человека, особенно тогда, когда он так талантлив. Я никогда не понимала до конца, почему талантливые люди в России - пьющие. Вернее, понимала, но гипотетически. Теперь, познакомившись с Антоном, поняла – чтобы жить без кожи, нужна анестезия.
Вадик Вечтомов – это ангел номер два. А что можно сказать об ангеле? Да ничего. Я не заметила в нём, как и положено, ни одного недостатка, кроме того, что он был смертельно уставшим. Нет, не в день слёта ангелов, а вообще. Лицо юного мальчика, изборождённое старческими морщинами. Я не знаю, какие такие тяжести приходится носить ему на своих крыльях, но тяжести эти их придавили.
Алекс Орлов тире генератор энергии. Если кому-то необходимо зарядиться – это к нему. Он – человек широких жестов. Такие хлопнут тебя по плечу: «Да ты чё, старик! Не кисни, всё пучком!» - и повлекут за собой в новые проекты, новые тусовки, новую жизнь. У таких всегда всё хорошо, даже тогда, когда не очень. А рядом с ним всегда находится личный фотограф - нельзя же оставить неохваченной ни одну минуту жизни, потому что каждый её момент бесценен.
Александр Братович. Представляясь, он объяснил всем, что БратОвич – это, вовсе, и не БратОвич, а БрАтович, что, согласитесь, кардинально меняет концепцию. Александр – большо-о-ой. Нет, не толстый, а именно большой, крепко сколоченный мущщина. Держится очень прямо. О таких говорят – словно, кол проглотил, или – у него военная выправка. Чем-то он мне напоминал, иногда, Пьера Безухова во время первого своего появления в свете: когда он громко заговаривал о чём-то, все смолкали, поскольку возникало некоторое чувство неловкости. Дай Бог Александру найти свою дорогу и своё общество так же, как нашёл их Пьер.
Сергей Варсонофьев. Как говорят у нас в Одессе – это что-то с чем-то! Увидев его, я поняла, что он явно манкировал, говоря незадолго до встречи: «Человек я непубличный, скучный и грустный, и некому руку подать». Зато, в другом месте той же переписки на борде сказал о себе абсолютную правду: «И никакого старения нет. Как и смерти. Есть только жизнь». И уж совершенно не врал, когда писал о себе - «до жути непьющий».
Сергей – это просто какая-то нефтяная скважина жизнелюбия, энергии, доброжелательности и… мужского начала. Очень живой, подвижный, живо реагирующий на всё и на всех. О таких говорят – обаяние так и прёт. Жду-не дождусь теперь выхода его книги воспоминаний таксиста.
Александр Кудрявцев. Когда-то, на прозе негласно было запрещено слово-паразит «очаровательно», но, вроде, теперь запрет снят. Так вот, об Александре Кудрявцеве я могу сказать – он очарователен! Открытый, непосредственный, интеллигентный, да и просто - очень симпатичный молодой человек. Рассказывал с неиспорченным скепсисом юношеским восторгом о встречах с Лимоновым и Веллером. Если я правильно поняла, в тот день, когда мы собирались в «Доле ангела», вышел первый номер журнала «Gagarin», главным редактором которого является Саша.
Присутствовал на встрече и Геннадий Борисанов – новый автор прозы. Его я ещё не читала, но на визитке указано: Золото. Сокровища. Клад. Найти или не найти?
Присутствовал также и таинственный Неизвестный Читатель, мужского роду - молод, не дурён собой. Странно пришёл, нервно улыбался, странно ушёл, после чего я заподозрила, что это был Алёша Локис или ещё кто-нибудь не менее эпатажный.
Женская половина тусовки.
Вся была хороша! Нисколько не придуриваюсь и не делаю комплименты. Девушки, действительно, все были хороши, в чём можно убедиться по фотографиям. К сожалению, не удалось пообщаться с Улой, Моррин и Татьяной Грозной, но я осталась совершенно очарованной общением с Асей Векшиной.
Ася Векшина. Она смотрит на всех с таким детским живым любопытством и восторженностью, что, глядя на неё, поневоле, возникает ощущение, что находишься среди гениев, да и сам не лишён признаков гениальности. Любопытство это и восторженность не угасала до «последнего клиента». Удивительно открытый и доброжелательный человек эта Ася!
Аллая. Для меня – Алла Минченко. Именно так я её запомнила на прозе. Алла – это женщина-вамп. Ироничная, скептичная, яркая, красивая. Как мне показалось – женщина с южным темпераментом. Палец в рот ей, пожалуй, класть не стоит. Это я пишу для тех, кто соберётся-таки как-нибудь неудачно пошутить под её текстами.
Самой главной, вспыхивающей в разных местах и в разное время за столом темой была – Неупокоев. Из чего я сделала вывод – Питер в восторге от него. Какие только версии не выдвигались на его счёт! Говорилось о том, что это и не человек вовсе, а проект нескольких авторов. Кто-то говорил, что он молодой и уже гений, кто-то, что пожилой и профи. Назывались разные отдельные авторы, чьим клоном он является. Интерес к Неупокоеву был жгуч и неугасаем. Всё это я пишу для того, чтобы было понятно – на встрече в Питере четвёртого мая две тыщи седьмого года незримо присутствовал и великий Неупокоев.
А зримо присутствовали ещё несколько представителей стихиры, но с ними общался неугомонный Варсонофьев, так что, все вопросы к нему.
***
На следующий день провожала меня в Москву Лара. Не забуду закатное мягкое солнце, уличного музыканта с гитарой на Невском, около которого мы стояли с Ларой и никак не могли найти друг друга. Маленькое кафе с ускользающим взглядом Лариных глаз. Внезапное резкое движение толпы, обтекающей с левой стороны нас и кафе – кто-то украл что-то, наверное, мобильный и мчался, сшибая прохожих, ко входу в метро.
Жизнь текла своим чередом, а я уезжала. Возвращалась в свою жизнь, в Москву, которая теперь, надеюсь, не будет казаться такой неприветливой и равнодушной всем питерским ангелам, потому что в ней живу я, и я их жду.
P.S. Ссылки на тексты, посвящённые ежегодной встрече в Питере – 4 мая 2007-го:
http://www.proza.ru/2007/05/06-141
http://www.proza.ru/2007/05/06-76
http://www.proza.ru/2007/05/07-185
http://www.proza.ru/2007/05/07-230
фотографии здесь:
http://photofile.ru/users/piterproza/2673774/
мои будут позже, когда и где – ещё не знаю пока.