Начало этой истории вполне просто и прозрачно: картина с длинным и плохо запоминающимся названием "Утро в сосновом лесу" была создана в 1889 г. В аккурат перед 17 Передвижной Выставкой. И в течение целого года экспонировалась на этой самой выставке в Петербурге, Москве и других городах.
В купеческой Москве полотно имело необычайный успех и, естественно, было приобретено после выставки П. М. Третьяковым для его паноптикума.
Право дело, интрига начинается сразу же после этой сделки. В каталоге московской выставки Товарищества картина значится как "Медвежье семейство в лесу". Название уже изменилось! Я же, ей Богу, неоднократно встречал в популярной литературе название "Утро в сосновом бору", что представляется мне единственно правильным. Бор - он именно сосновый, у русского народа, хорошо знакомого с лесом, есть достаточно слов для описания разных его проявлений, так же как эскимосы имеют более тридцати слов для обозначения снега и еще больше - для градаций белого цвета. Куда там художникам с их белилами! Итак, условимся на таком первичном названии бессмертного полотна.
История не донесла до нас подробностей акта творения, однако, факт: в том же каталоге московской выставки картина значилась как шедевр двух живописцев, Ивана Ивановича Шишкина и Константина Аполлоновича Савицкого, однако фамилия второго в описи собрания Третьяковых вовсе не была указана. Но именно он нарисовал медведей!
Каждый волен представить это по-своему. Я же дерзну вообразить следующую живую картину: потный Шишкин в изодранном на натуре сюртуке переделывает в очередной раз пропахшее скипидаром полотно, пишет собственной бородой, закусывает испачканной изумрудной зеленью кистью вместо огурца... Все не то, не так... Поляна какая - то подозрительная, словно шпион от мюнхенских академиков (Шишкин учился в Германии и Швейцарии, а потом всю жизнь боролся с обвинениями в зависимости от тамошних школ) за пнем засел, и всяко - сплошной автоплагиат. А выставка - скоро. Как бы не опозориться, да и деньги нужны...
Для дальнейшего описания попробуем обратиться к классическому слогу Д. Шагина и В. Шинкарева, видных представителей художественного товарищества Митьков, как нельзя лучше, на мой взгляд, подходящему любой искусствоведческой работе.
И вдруг Аполлоныч приходит. Сын покровителя искусств. Рожа красная, как марс, хоть на палитру. Плеснул себе из штофа, сопит, смотрит... Шишкин, бедняга, уже черенок кисти гложет, изнемог: а ну как товарищ передвижник вслух его мысли повторит? Однако и среди художников настоящие друзья бывают. Все - таки Товарищество Передвижников! Вынул Аполлоныч из кармана свой штоф, утвердил его на столе и говорит: "товарищ Шишкин, а давай я тебе на поляне этой медведей нарисую!" Автор крестится, мычит, а Аполоныч передвигает его потихоньку, укладывает, одеялком рваненьким накрывает, приговаривает, мол, поспи, братушка передвижник, выставка скоро, а я тем временем как товарищ товарищу тебе медвежат... (здесь и далее в курсиве: слог – митьковский, текст – мой – И. С.)
Сновидения, надо полагать, не тревожили живописца, в конце концов, мирный Шишкин - не Репин, чтобы с бодуна переписывать сизым цветом зарезанного опасной бритвой Ивана Грозного, спасенного для человечества при помощи скипидара И. Грабаря. Изобретение г - на Жиллета, похоже, сохранило человечеству много картин и ушей их авторов... Но уши - это уже совсем другая история...
Открыв глаза, Шишкин увидел над собой улыбающегося Аполлоныча. "Вставай, Иваныч, на - ко прими, товарищ, с устатку", - Савицкий протянул Шишкину стакан. "Передвигаться можешь, genosse Zapfen? Verstehen du, uder was? Пойдем, нарисовал я там кой - чего..."
Войдя в мастерскую, Шишкин обомлел. Добрый Аполлоныч немедля подал сзади еще один стакан. Пыль плясала в лучах света, бивших из окон мастерской, блестели свежие краски шедевра. " Mutter твою... Мадонна... С младенцами...", - прохрипел не склонный к католицизму автор. Германский шпион выполз из - за пня почти что в рафаэлевском образе.
Похоже, именно умильное изображение матери и трех играющих подле нее детенышей (сравните, например, с перовской "Тройкой") со всем присущим Товариществу реализмом, лишенным в данном случае всякого социального контекста, обеспечили картине первичный всенародный успех. Полотно стремительно становилось активным конкурентом лебединого пруда на фоне пряничного замка, наивного изображения аристократического ландшафтного дизайна.
Другой отступающий конкурент - это позволительная православным эротика дебелой русалки на лубке или коврике. Выражение "ни рыба, ни мясо", на мой взгляд, применительно исключительно к ундинам, однако, это тоже - иной рассказ. О десакрализации традиционно табуированного в славянской культуре образа медведя мы поговорим позже.
Картина привлекла мое пристальное внимание не так давно. В составе весьма разношерстной компании я предпринимал весеннее увеселительное путешествие по реке Шлина у границы Тверской и Новгородской губерний. Думаю, что наш визит на двух легких гребных лодках должен был оставить непреходящий пласт в фольклоре обеих губерний. Едва ли кто - то со времен Новгородской республики занимался в тех краях столь щедрой благотворительностью: в селениях мы предлагали пейзанам литр качественного спирта в обмен на литр парного молока. Естественно, всюду нас ожидал самый радушный прием, и мы были охотно приглашаемы во все избы.
Крестьяне, хотя и скромно одетые, не представляли собою популярный ныне стереотип "выродившейся русской деревни". Отнюдь не все были алкоголиками, скорее, наш спирт служил эквивалентом универсального товара по Марксу. Как минимум, там были люди, способные к детопроизводству. И были дети. Разного возраста, сохранившие, так же, как их родители, старый генотип: сухие, относительно невысокие курносые платиновые блондины. Светлые глаза. Словом, классические "ушкуйники", потомки новгородских торговых людей и крестьян – первопроходцев, известных охотников на медведей. Финно-угорское по антропологическому типу население, мало затронутое переселением народов и различной "благотворительностью", от монголов до коммунистов.
Любой ученый, прежде всего, обращает внимание на череду одних и тех же явлений, пытаясь определить систему для дальнейших спекуляций, которые, в зависимости от настроения общества в данное время, могут пролиться на него золотым дождем или обратится в костер на площади. Кстати, я что - то не слышал о позолоченных авторах систем, если не считать за таковую McOs и Windows. Но я говорю о медведях.
Охотно приглашаемый крестьянами разных поселков в их дома, я вначале просто с интересом смотрел на незнакомый и различный в каждой избе интерьер, но потом краем глаза и далее с растущим удивлением обнаружил странную закономерность.
На протяжении многих километров пути в разных деревнях и разных домах присутствовали разные по времени производства репродукции "Утра в сосновом бору". Я специально подчеркиваю разнесенность копий во времени, по крайней мере, на десятки лет. Это не может быть просто объяснено внезапно нагрянувшей на деревни модой или завалом подобного "искусства" в ближайшей лавке. Икон в домах я не заметил.
Репродукция, по моему наблюдению, висела почти всегда над койкой патриарха, за редким исключением - в так называемом "красном углу", который никогда не был сакрально ориентирован, так же, как и сами дома. Своеобразный "фэн шуй", по крайней мере, ориентация по сторонам света или по отношению к ближайшему храму, как правило, присущ организации любого старого христианского поселка. Исключение диктует только необходимость обороны в сочетании с особенностями местности. Экскурс в историю и географию каждый может совершить сам. Лишь в некоторых случаях картина попросту была на самом видном месте.
Я не смог выяснить ничего существенного относительно символики изображения при личном и достаточно откровенном контакте с аборигенами. Как правило, они могли назвать фамилию первого из живописцев и ссылались на общую эстетику картины, необходимой, по их мнению, для интерьера. Никто не знал настоящего имени полотна. Истинно народным стало название "Мишки в лесу", причем, разумеется, не только у описываемых крестьян. Важнейший для настоящего исследования ответ я получил от старца, который, после употребления изрядной дозы кентуккийского кукурузного спирта сказал, указывая на темную копию: "Мишки в лесу... Они... У - у - ух! Страшные!"
В настоящем отчете я упомянул о наличии детей у поселян. После откровения старца я внезапно вспомнил вторую закономерность всех наблюдаемых мною интерьеров. Практически у каждого входящего в половую зрелость (пригодного для обряда инициации) подростка мужского пола значилось над кроватью брутальное изображение (плакат) одного из популярных киногероев. Например, г - н Шварцнеггер в роли Терминатора с обрезом наперевес и тому подобное. Эти иконы варьировались от избы к избе, но каждая несла примерно одинаковый заряд эмоций. Я не допрашивал аборигенов - адолесцентов, но, думаю, они что их ответ не отличался бы от и бы мне такой же ответ, как их коллеги в большинстве стран мира. Я начал прозревать.
По роду своей деятельности и по душевной склонности я много лет как связан с крайним севером. За моими плечами двенадцать одиночных экспедиций в районах лесотундры и Бог знает, сколько других. В отличие от большинства людей, живущих в умеренных широтах я, помимо всего, хорошо знаком с медведями. Их там много. Иногда кажется, что слишком много. Непрерывное медвежье присутствие становится в тех краях привычным фоном, к тому же они довольно робки: каждый день видишь их погадки и следы, но любой нормальный зверь предпочтет обойти тебя за милю. Человек пахнет, звучит, ведет себя в тех краях как марсианин, как нечто совершенно инородное для интенсивно живущего и почти бесшумного мира. Всеядное мощное животное, не имеющее конкурентов, чаще благородно уступает, или просто брезгует. В отличие, например, от любопытного северного оленя или выдры. Олень, бывало, выходил из полярной тайги, чтобы взглянуть на мой костер, а выдра километрами сопровождала лодку. Почти так же осторожен другой великан - лось. Личная встреча человека с медведем - всегда стресс для обоих. Так или иначе, но при более или менее продолжительных прогулках за пределы лагеря карабин постепенно становится естественным продолжением немощной человеческой физиологии. Или, скорее, психики.
До упомянутого продолжительного пикника я не связывал опостылевшую картинку с реальными медведями, которых я встречаю к нашему обоюдному неудовольствию почти каждый год. С высоты моего опыта могу заявить, что едва ли не единственная реальная угроза человеческой жизни в тех краях возникнет, набреди кто - то на изображенную полянку. Страшнее может быть только одно: оказаться на линии взгляда медведицы между нею и детенышем. Тогда атака неизбежна. Твари эти в коротком рывке могут развить скорость до шестидесяти километров в час, а удар когтистой лапой часто превышает две тонны... Дрессировщики говорят, что медведь - самый непредсказуемый зверь, в отличие от, например, тигров. Они просто не изображают эмоций ни на морде, ни телом. Только что прекрасно подчинявшееся цирковое животное может неожиданно махнуть лапой по голове. Между прочим, считается, что экспансия человека на Американский континент через Берингов перешеек была на многие тысячи лет сдержана господством в Новом Свете воистину чудовищного по размерам штамма пещерного медведя и произошла только после его вымирания.
Набреди я случайно в полярной тайге на идиллическую сценку матери подле играющих детенышей, я, не будь патрона в стволе, по возможности бесшумно дослал бы его и начал медленно пятиться. Как только полянка скрылась бы с моих глаз, я приложил бы максимальные усилия, чтобы в кратчайшее время оказаться как можно дальше от ожившего шедевра. Итак, старец с фронтира губерний был прав. Мишки в лесу - это, прежде всего, страшно. Очевидно, он еще застал те времена, когда они в изобилии водились в тех краях, хотя, как говорят егеря, попадаются и до сих пор.
Почитание медведя ведет свою традицию еще со времен неандертальцев мустьерского периода. Известно несколько захоронений медвежьих черепов и лап в каменных нишах и "ларях". Очевидно, уже в те времена существовал некий ритуал охоты на медведя и последующего "оживления" его путем помещения костей в определенное место. Сибирские охотники, добыв косолапого, до сих пор считают нужным отнести назад в лес его голову. Душа зверя после этого вселяется в медвежонка.
Между прочим, древнейшие пещерные изображения, так называемый "макаронный стиль", представляющие собой длинный извилистые линии, в которых угадываются иногда контуры животных, скорее всего, были подражанием следам когтей пещерного медведя на тех же стенах. Медведь, таким образом, стал прародителем человеческого искусства. Медведица, вылизывающая медвежонка, придающая тем самым ему окончательную форму, была символом творчества в эпоху Возрождения.
Славянам тоже не чужд был особый "магический" подход к медведю. Стоит вспомнить древние погребения вместе с лапой медведя, ту же лапу - как символ Велеса, "Скотьего Бога", у входа в дома подмосковных крестьян вплоть до начала прошлого века...
Академик Б. Рыбаков считал, что запретным было даже само имя животного: сейчас мы называем его по-русски "мед - ведь", т. е. "мед ведающий". Исконное же табуированное слово было, очевидно, близко к североиндоевропейскому (немецк. Bar), так как зимой зверь спит в "бер - логе", "логове бера". Наверное, ни одно животное не имеет столько кличек:
"топтыгин", "косолапый", "Михайло Потапыч" и т. д. Всего 37 названий в словаре В. Даля. Понятно, что это страшно - назвать настоящим именем "хозяина леса"; а вдруг явится? Изображения медведя, в отличие от экзотических львов, птиц и иже с ними, на удивление мало распространены, если вообще не отсутствуют в древнерусской иконографии. Я нашел только одно в доступном мне в собрании русских лубков: сцена охоты на медведя, подражание немецкому оригиналу. Медведи в русской геральдике - явление весьма позднее.
Очевидно, даже изображение зверя долгое время было табуировано, и "Мишки в лесу" - первая смелая попытка нарушить вековой запрет, принятая разложенным индустриальной революцией обществом.
Стоит вспомнить, что любимый детьми плюшевый мишка, Teddy bear, - тоже весьма позднее явление. Первые два медвежонка из плюша с пуговичными глазами были сшиты Розой Мичтом, женой небогатого бруклинского торговца Мориса Мичтома. Игрушка стала необыкновенно популярной после фельетона и карикатуры в газете “Вашингтон Пост” от 16 ноября 1902 г., описывающего охоту президента Теодора (Тедди) Рузвельта в Миссисипи. Тогда он отказался стрелять в заарканенного и привязанного к дереву медведя, назвав происходящее “неспортивным”. Мичтом получил специальное разрешение от президента на медвежье имя и вскоре создал крупную корпорацию по производству игрушек. В тот же период в немецком Гиенгене различных игрушечных животных выпускала маленькая компания Штейфф. В 1903 году медведи - творение Маргарет Штейф - были замечены американцами. Немедленно последовал заказ на многие тысячи косолапых.
Славянская Масленица – “медвежье ушко”- непременно сопровождалась медвежьими плясками – “комоедицами” и вождением по селеньям медведя - тотема, который должен был обеспечить силу и защиту в наступающем году. Медведь, от комедий древней Греции – изначально посвященных Артемиде медвежьих праздников - через мифического короля Артура (галльское arto – медведь) до ритуального удушения зверя айнами - аборигенами Японских островов, - предмет многих будущих диссертаций по истории искусства... Замечу попутно, что, по моим наблюдениям, японцы - посетители Третьяковской галереи - особенно долго задерживались перед описываемым шедевром.
Мне стало понятным присутствие Терминатора над койками подростков. Он - такой же грозный пришелец из Иного мира, как Мишки для чувствующих обломки традиции стариков. Свято место пусто не бывает: язычество, пусть даже не вполне осознанное, заняло нишу потесненного коммунистами православия, и картина Шишкина - Савицкого стала превосходной иконой - оберегом. Вообще - то популярность картины еще до революции - свидетельство непреходящих воспоминаний о древнем медвежьем культе.
Я - не большой любитель психоанализа, так что предлагаю читателям самостоятельно построить гипотезу по Юнгу.
По отзывам многих посетителей Архипелага ГУЛАГ, в конторе едва ли не каждого лагеря, помимо официального иконостаса, висела репродукция тех же самых "мишек". Ходили слухи, что это - любимая картина товарища Берии (См. литературу). Мне доводилось видеть развалины заполярных лагерей, так что я вполне могу представить инфернального "зверя из бездны" в пейзаже привычного "зекам" лесоповала. Сейчас многие из этих мест покинуты людьми. Медведь - снова единственный хозяин.
Для многих русских читателей этого эссе работа Шишкина - Савицкого неотделима от шоколадного привкуса. В самом деле, большинство причащалось культу медведя еще в детстве, разворачивая конфету, завернутую во фрагмент медвежьего триллера. Одна моя немецкая подруга, родом из Швабии, вспоминала, что бабушка, бывало, говаривала ей, что шоколад - лучшее лекарство от девичьих переживаний. Старушка была права. Наш мозг - целая химическая фабрика, а шоколад инициирует производство серотанина, натурального антидепрессанта и, отчасти, эндорфина - гормона удовольствия, сходного по структуре с опиатами. Недурное содержание, особенно в сравнении с опресноками в присутствии изображений Страшного Суда... Конфета выпускается с 1902г. в том же оформлении и с тем же названием: "Мишка косолапый".
Едва ли в те времена были большие проблемы с копирайтом, скорее, мы имеем еще одно популярное табуированное название иконы древнего культа, на этот раз от "Товарищества Передвижных Художественных Выставок" к "Товариществу Эйнем" и до "Красного Октября".
P. S. В работе над этим эссе я не задумывался о символике пропрезидентской партии РФ. И не хочу задумываться.
Илья Свенск.