Мангазея и Туруханье
Обычно, рассуждая о северной границе естественного обитания русского народа в Средневековье, человек представляет северную границу земледельческих районов. Говоря современным языком, где можно картошку сажать. Идея понятная, но не совсем верная. Раньше народ сажал не картошку, а репу. Репу сажали на огородах, сеяли в поле, собирали урожай, варили, парили, ели сырой с маслом и без. Культура была важная, почти весь Псков ел репу в Средневековье. Случилась эпидемия червей одним летом в 14-ом веке, сожрал червь репу, начался голод. Кончилась эпидемия – воспрял Псков. На самом деле, представляя границу обитания народа в виде границы земледелия, мы уныло повторяем идею дворянства – есть земледелие, есть смысл рассуждать о возможности создать на этой земле имение, с крестьян оброк драть, нет земледелия, пускай государство само налоги берет.
Граница естественного обитания русского народа проходила по лесотундре, то есть в местах, где можно взять лес на постройку изб и имеются естественные луга вдоль русел рек. Во время половодья мерзлая земля на заливных лугах тает быстрее, вечная мерзлота отступает, трава вытесняет мхи и появляется возможность кормить хоть какое-то количество коз и баранов. Места неудобные, сенокосная пора коротка, но из шерсти делали одежду и катали валенки. Козье молоко вместе с дикими ягодами и убогими посевами укропа обеспечивало необходимое количество витаминов. Культуры потребления сырого мяса рыбы и оленей как у северных народов у русских не было.
Образ жизни, мягко скажем, не соответствовал нормам современного министерства здравоохранения. Слишком много мяса и рыбы, слишком много ягод и молока, полное пренебрежение к постой картошке и макаронам. Короче, слишком качественное питание, совершенно не соответствующее уровню современных зарплат на Севере. Народ норовил питаться дорогими продуктами – ловил осетров, семгу, бил дикого зверя и птицу – и выживал. Государство того времени смотрело на проблему двояко. С одной стороны, бегство населения на север лишало помещиков крестьянской рабочей силы, с другой стороны север давал очень большие доходы. Оттуда поставлялись дешевые меха, соль, семга, моржовые клыки (качество «рыбьего зуба» было выше слоновой кости), речной жемчуг, украшавший иконы. Товары были крайне необходимы в быту. Без песцовых или соболих шуб цивилизованному боярину жилось неуютно.
С установлением прямого морского сообщения между Англией и Голландией с одной стороны и Россией с другой, Север превратился в главные торговые ворота страны. Архангельск сочетал в себе свойства экспортной трубы и Минского шоссе, по которому сейчас в Россию везут ширпотреб, одновременно. Сама история установления сообщения достойна описания. Пока скажем, даже до захвата шведами русских земель в устье Невы, нормальная торговля через Балтику была невозможна. В 1503 – 1505 годах при Иване Третьем Россия дважды пыталась создать портовые городки на Балтике. Каждый раз вторгались эстонско-немецкие захватчики, громили городки и захватывали товары. Тевтонский орден, вместе с шведами и поляками брал слишком большие налоги за транзит товаров по Балтике. Англичане потому поплыли на Север к Архангельску, что даже не пытались проплыть к устью Невы. Знали, шведы и тевтонцы свободы торговли не допустят.
Начиная с того времени, Север обеспечивал всю Россию товарами, без которых её развитие было невозможно. Даже после создания Петербурга и прорыва торговой блокады в 18 веке возникло своеобразное разделение труда. Через Петербургский порт шло больше половины импорта, через Архангельский – больше половины экспорта. Знаменитые вологодские кружева появились тоже благодаря Архангельску. Англия закупала лён, максимально близкая к Архангельску область, где лён вызревал, была Вологодская. Перевозки тогда стоили дорога, а из Вологды льняные ткани элементарно поспевали к приходу английских судов по водному пути через Сухону и Двину. Вологодчина превратилась в главный центр выращивания льна в России. Начинали с парусины, потом добавилось производство особо тонких тканей и кружев.
Если бы не англичане и голландцы, настырно добивавшиеся при царском дворе права на прямую торговлю с Мангазеей, мы бы вряд ли узнали бы о её существовании. Сперва историки даже не могли определить нахождение городка. Потом поняли, что Мангазея находилась где-то в Сибири. Тут начались разговоры и пересуды. Всё-таки первый сибирский город России, вдобавок, возникший до похода Ермака. Мангазею начали искать и нашли в устье реки Пур на несколько сотен километров восточнее Оби. Именно на реке Пур стоит современный Уренгой. Вокруг вечная мерзлота, болота, комары, сибирские морозы. А севернее, в самом устье, была Мангазея, бревенчатые избы, бревенчатые мостовые, бревенчатые стены, а вокруг вода, заливной луг с плохо растущей травой и тундра. Жили в тундре местные оленеводы и ничем особенным не отличались.
* * *
Вспомним, что простые русские крайне неохотно создавали на Севере свои городки. Население предпочитало жить в деревнях. Города создавались для защиты от серьезных врагов. Архангельск и Соловецкий монастырь охраняли Север от нападений шведов и норвежцев. Об их набегах сейчас мало говориться в литературе, между тем, до 1325-27 годов, когда новгородцы силой оружия отбили у норвежцев охоту вторгаться на территорию нынешних Мурманской и Архангельской областей, население Поморья было скудным. С 11 по 14 век количество поселений почти не росло. После шороха, наведенного в Норвегии ушкуйниками, количество поселений удваивалось каждый век. Поморы стали активнее плавать в северных водах, открыли Шпицберген, ловили треску в районе Мурманска и плавали до Ямала и дальше. Но записи о плаваниях почти отсутствуют. Отсюда возникают многочисленные проблемы. Например, известно о походе ушкуйников по Оби в 11 веке. Ясно, что речь шла о крупной экспедиции. Дальше идет провал в записях и новые упоминания. Фактически отмечались не мирные плавания, а военные экспедиции с целью сбора дани. Население плавало, а отчеты писать не торопилось. Каждый отчет был чреват появлением налоговой службы. Более того, сама система торговли не требовала создания городков. Байдары и кочи плыли до Ямала. Летом ненцы гнали стада оленей к морю. Ветер побережья отгонял гнус. Постоянных поселений они не создавали, кочую от пастбища к пастбищу. Проще было проплыть вдоль берега, обменять изделия на меха и вернуться в родные места до конца навигации.
Были проблемы с созданием постоянных поселений на Оби. Кроме угрозы нападения местных племен, была проблема мотивации. Мест для жилья хватало без Сибири. Территория Коми куда богаче природно, чем гигантские болота Западной Сибири. Южные районы занимали кочевники. Они постоянно совершали набеги на Север за рабами. Местное население строило острожки для защиты, но, судя по немногочисленности народов Сибири к приходу Ермака и кое-каким записям в восточных летописях, нападения шли настолько регулярно, что без крупных воинских подразделений и создания системы крепостей, освоение даже не Юга, центральной части Сибири было невозможно. Наконец, именно Север давал особо ценные для торговли товары – моржовые клыки и мех песца.
Все слышали про сибирского соболя. О торговле соболями до Ермака говорить сложно. Попадал соболь на Русь и в Западные страны. Видимо, раньше ареал соболя затрагивал районы Коми и Карелии, но извели соболя охотники. Охотятся на соболя измором. Его гонят километров двадцать, пока зверек от усталости не подпустит охотника достаточно близко. Потихоньку соболя истребили на Урале, хотя он продолжал мигрировать на Урал из Сибири. Произошло это событие довольно рано. Но тогда соболем торговали сразу по нескольким путям. Партии соболя поступали с Востока сухопутным путем и по рекам. Плавать по морю и затем долго плыть против течения по Печоре или Оби ради мелкой партии соболя не имело смысла. Такая экспедиция требовала зимовки и себя не окупала.
* * *
Итак, Мангазея возникла именно в результате потребности в месте зимовки. Поморские байдары шли морем до Ямала, пересекали Ямал по речкам в тундре, дальше плыли на восток и доходили до начала Тазовской губы. Успеть в оба конца за короткое северное лето было тяжело, хотя официально путь из Архангельска в Мангазею занимал один месяц. Реальная продолжительность пути зависела от ветров и погоды. Мотивация к походам именно в этом направлении была серьезная. Плавание на юг по Оби требовало не меньше времени. Но местные племена кое-какие железные орудия труда еще могли выменять у коми в районе Урала. Далее на Восток в этих районах полностью царил каменный век. Место было безопасное от набегов кочевников. Рыбы хватало, и какой! В обской и тазовской губах водился даже осетр. Возможности закупить меха в обмен на железные изделия были превосходные. Местное население умело ловит песцов ловушками. Поставит охотник сотни две ловушек и объезжает их на оленях или собаках. За сезон мог не на одну шубу зверя добыть. От устья Пур байдары могли идти сразу в нескольких направлениях – вверх по Пур, Тазу и Мессояхе. Один городок сразу обеспечивал торговые связи внутри гигантского региона.
И сразу возникает вопрос – что закупали? На байдары много не погрузишь, а большие суда были обязаны идти вокруг Ямала и натолкнуться на полярные льды. Крупные кочи брали до несколько десятков тонн груза. Они могли обогнуть Ямал и огибали его. Сама их конструкция позволяла плавать среди льдов. Успех сильно зависел от летней погоды и ветра. Если ветер отгонял на пару недель лед на север, коч огибал Ямал, если нет – сами догадываетесь. Недаром англичане и голландцы рвались в Мангазею, но сами плыть боялись. Мангазея могла дать три компактных товара – соболь, песец и кость мамонта. Это сейчас о находке мамонта трубят газеты. Забыли, что в начале 20-го века из Сибири ежегодно вывозилось до 15 тысяч пудов бивней мамонта! Естественно, вывозили качественную кость на различные поделки. Но самым главным товаром был соболиный мех. С юга и юго-востока к Мангазеи подступали сибирские леса, в которых тогда водился соболь. С соболем получалась совсем интересная история.
Поставки товара по Двине или на санях в Архангельск элементарно контролировались. Воевода и дьяки с подьячими учитывали товарооборот, не забывали брать взятки и пошлины с каждой торговой сделки. Проконтролировать эффективно путь английских и голландских кораблей в Архангельск и назад не было возможности. Маленькая задержка при встрече с байдарой, переброска груза и сделка завершена. Когда речь шла о товарах, принадлежащих поморам, контроль становился особенно затруднительным. Закупили или сами поймали песцов и клыки моржей, вышли в море с побережья вдали от администрации, продали или обменяли беспошлинно и поплыли дальше. Если цены на песца и клыки моржей во многом определял российский рынок, именно туда направлялся основной объем поставок, то мех соболя за границей стоил дороже, чем в России. Поэтому подымать старые отчеты и по ним вычислять объем торговли можно, но до конца верить цифрам не стоит. Недаром казаки в 1615 году не ограничились грабежом районов Архангельска, а пошли севернее на Мезень и даже зимовали там. Одной любовью к рыбе поход не объяснишь. Районы Поморья вплоть до разорения, устроенного там Петром Первым, считались самыми богатыми в России. Контрабанда отнюдь не являлась единственным источников доходов местных жителей, но товары из Мангазеи были самыми подходящими для контрабандной торговли в силу компактности и маршрута перевозок.
Когда была основана Мангазея неизвестно. Еще более неясно, когда туда проникли первые байдары поморов. Не любил народ отчитываться перед властью. Город возник в середине 16-го века, а первые контакты могли произойти столетиями раньше. Быстрое развитие Мангазеи настолько совпадает с развитием торговли с Англией и Голландией, что возникает подозрение о своеобразной меховой лихорадке. Плавали, торговали потихоньку, возник новый, богатый рынок сбыта, и народ ринулся за дополнительным товаром на восток. Почему-то на эту взаимосвязь у нас не принято указывать. Еще занятнее радиус торговли, который открывала Мангазея. Если брать возможности похода на байдарах по рекам Сибири, то путь простирался вплоть до Хатанги на востоке Таймыра, включая в себя весь восток ямало-ненецкого округа, районы Туруханья и Нижней Тунгуски. Насколько выше по течению Енисея или Нижней Тунгуски могли подняться байдары, сказать трудно. Сам путь на Енисей доступен байдарам в силу рельефа местности. Ещё проще путь на лошадях зимой. Учитывая мирный характер местных жителей и энергию поморов, такой вариант исключать не следует. Енисей в то время служил разграничительной линией. К востоку обитали племена эвенков, чьи исконные земли тянулись вплоть до современного Якутска, а, возможно, и дальше. К западу жили племена, говорившие в то время на языках финно-угров. Богатства Мангазеи были настолько велики, что сведения о Мангазее собирались иностранцами. Царь и бояре мечтали о контроле над землями, но не знали, как подступиться. Жила бы и жила Мангазея, но случилось непредвиденное. Сибирь присоединили к России. Появилась администрация.
* * *
Самое любопытное, никто не задается вопросом – сколько Мангазей было в реальности? Из грамоты 1600 года четко прослеживается местность под таким названием: «И мы Великий Государь Царь и Великий Князь Борис Федорович, всеа Руссии Самодержец и наш сын Царевич Князь Федор Борисович всеа Руссии, Пенежан и Мезенцов Угримка Иванова да Федулка Наумова и всех промышленных людей Пенежан и Мезенцов пожаловали: в Мунгазею, морем и Обью, рекою на Таз и на Пур и на Енисей, им ходити и с Самоеды, которые живут на тех реках, на Тазу и на Пуре и на Енисее, им торговати велели повольно; а нашу десятую пошлину». Само название Мангазея – край земли по коми-зырянски – намекает на район, а не конкретное место. Мангазея – место, где кончается путь морем на восток и начинается суша. Наконец, было найдено поселение в устье реки Пур и город в устье реки Таз. Последний город сейчас особенно популярен в качестве единственной Мангазеи, поскольку четко соответствует описаниям 17 века. Но этот город возник позже выдачи грамоты и экспедиции князя Василия Мосальского и боярина Савлука Пушкина, посланная Годуновым в 1601 году. Между тем из грамоты видно, что поморы освоили территорию вплоть до Енисея еще до появления царской администрации. Мангазея как административный центр строилась на месте старого поселения. Администрацию удалось учредить в Мангазее со второй попытки. Первая попытка в 1600 году окончилась неудачей. Отряд князя Мирона Шаховского и стрелецкого головы Данилы Хрипунова не смогла идти морем по Обской губе, корабли выбросило на берег, а местные ненцы немедленно устроили им засаду, ранили Шаховского и убили несколько стрельцов. Такая встреча была естественным продолжением знакомства ненцев с царскими слугами после визита думного дьяка Федора Дьякова в 1598 году. Последний прибыл в Мангазею на 4 судах с грамотой из Москвы, шустро собрал подати с поморов, а с туземцев – ясак. Дальнейший ход экспедиции Шаховского неизвестен, скорее всего, они или вернулись назад вверх по Оби или дошли до Мангазеи, но отказались от попыток взять власть в городе и обложить данью местные племена.
Довольно любопытная получается картина. Отряд Шаховского включал до сотни неплохо вооруженных стрельцов. Поморы ходили на Мангазею менее вооруженными и торговали вплоть до Енисея (если судить по грамоте). Соболь массово вывозился в районы Белого моря. Впереди же царской администрации шла дурная молва. Одно её появление вызывало желание взяться за оружие. Первые сведения исторические сведения о районах Мангазеи датируются концом 15-го века. Упоминалась Мангазея в 1572 и 1575 годах. Реально первая Мангазея или первые Мангазеи представляли мелкие поселения, которые постепенно разрастались. Появление царской администрации автоматически привело к прекращению их использования. Новый город на реке Таз контролировал движение торговцев и товаров. Не надо думать, что его можно было обойти стороной или поселиться и наладить торговлю поблизости. Такие действия всегда пресекались вооруженной силой. Поэтому между утверждениями о возникновении города Мангазеи в 1601 году и более ранними свидетельствами его существования нет противоречия. С появлением стрельцов и воевод, прочие поселения были заброшены. Поморам оставалось или торговать в устье реки Таз, где они и раньше останавливались, или сделать выбор – идти дальше в Сибирь или возвращаться на родину.
Дальнейшие сведения ещё любопытнее.
* * *
Поход Ермака в Сибирь отнюдь не отвлек мангазейцев от привычного образа жизни. Скорее всего, о нем слышали от приезжавших из Архангельска, да и местные племена кое-что знали. Сибирские татары обложили данью племена ханты и манси, совершали набеги за рабами на север. Лиц, заинтересованных в новостях с юга, в сибирской лесотундре хватало. Дальнейшие события повлияли на всю жизнь в Сибири. Покорение Сибири прошло быстро. Буквально за несколько десятилетий остроги и поселения крестьян продвинулись от Урала до современной Якутии. Кстати, сама история якутов – маленького племени, сбежавшего на север от более сильных племен Бурятии – сейчас настолько фальсифицирована в угоду большевистскому разделу страны на автономии, что многие забывают прямую связь между прибытием русских в Сибирь и появлением якутов в районе Якутска. Без принесенных в эти края русскими железных орудий и покровительства администрации шансов у якутов закрепиться на землях эвенков не было.
В Сибирь хлынул поток товаров, большая часть из которых быстро стала производиться на месте. Русские плавили железо, продавали топоры, ножи и ружья местным племенам, выращивали лён, делали посуду. Обратно в Россию хлынул поток меха соболя. Именно семнадцатый век дал пик добычи соболя. Потом количество зверя убавилось, добыча упала. Воротами в Сибирь считалось Верхотурье. Там на месте волока лодок заложили острог и поставили администрацию собирать налоги и контролировать движение народа в Сибирь и обратно. Заселяли Сибирь преимущественно жители Архангельской области и коми. Сам типаж классического сибиряка точь-в-точь повторяет типаж жителя классического Русского Севера. Остальное население или не могло переселиться в Сибирь в силу крепостной зависимости, или не было приспособлено к жизни в суровых условиях. Естественно, были представители других регионов. Но они больше представляли из себя население городков, представителей администрации, крестьян, плохо приспособленных к лесной охоты и, конечно, всякий ссыльный люд, жаждущий вернуться на старые места обитания. Постепенно доля такого населения росла, но оно не представляло из себя тип классического сибиряка. Особое место в жизни Сибири занимало так называемое казачество. С казаками Дона подобное казачество имело мало общего. По статусу оно приравнивалось к городовому, служилому казачеству – свободному населению, нанявшемуся на службу администрации. Состояло сибирское казачество преимущественно из жителей Русского Севера, получало мало, часто меняло службу на жизнь вольного охотника и земледельца и использовалось администрацией для защиты острогов, походов и сбора налогов.
Заселение Мангазеи фактически имело три этапа. Первый этап – походы новгородцев и попытки закрепиться в крае. На этом этапе торговые возможности поморского населения были сравнительно невелики. Поморье являлось окраиной Новгородской Республики, позднее – Москвы. Ремесленные изделия стоили сравнительно дорого. Многие из них завозились из более южных районов. Например, при перевозки железных изделий, их можно было не везти на Архангельск вниз по Двине, а в районе Котласа повести ладьи дальше на восток в сторону Печоры. При такой торговле контроль над северным путём не сулил абсолютный успех. Да и сама торговля была невелика. Движение по северным морям в сторону Мангазеи как бы скрадывалось общей активностью поморов Второй этап начался с появлением англичан и голландцев в середине 16-го века. Край стал районом наиболее дешевых товаров на территории Московского государства и, одновременно, идеальным рынком для сбыта соболя и другой пушнины. Спрос породил предложение. Походы в Мангазею участились и стали регулярными. Конкурентов у Мангазеи не было. Сперва Сибирь еще не была покорена, потом пришло время строить остроги, налаживать сообщение. Третий этап начался при Борисе Годунове, который фактически руководил государством от имени Федора Иоановича, а затем и сам сел на трон. В это время на Оби возник ряд поселений, местную администрацию укрепили стрельцами и казаками, открылся прямой путь вниз по Оби вплоть до Мангазеи. Трудно сказать, как развернулась бы история Мангазеи при Мосальском и Пушкине, но совершенно неожиданно для поморов началось Смутное время. Мосальский и Пушкин имели грамоту Годунова, а на трон сел Лжедмитрий Первый.
О деятельности Мосальского и Пушкина дошло мало сведений. Видимо, воеводы сообразили двойственность положения и решили слишком не высовываться. Двести человек с пищалями и пушками в доходном месте – хорошая защита от смены власти. Набрать еще больше народа, послать их на смену с грамотой очередного царя, да ещё рисковать нарваться на скандал – на такое действие администрация Тобольска самостоятельно пойти не могла. Помочь чем-либо администрация тем более не желала. Соответственно, помощь следовало покупать, устанавливать связи, короче, отрывать от своих доходов. Проконтролировать воевод возможности не было. Мосальскому и Пушкину оставалось только стараться не зарываться, отсылать в Тобольск некую сумму пушнины и денег и прилагать отчеты. Видимо, так они и поступили. Ясак с племен старались брать в рамках неких приличий, с купцами находить общий язык и подкармливать стрельцов и казаков. Лучше всего характеризует деятельность воевод отсутствие большого строительства укреплений. За это время поморы успешно продолжили свою активность. Возникли поселения на Енисее (если их раньше не было), вольные охотники за пушниной освоили часть Таймыра и низовье Нижний Тунгуски. Кочи регулярно приходили в город, и торговля цвела, поскольку абсолютно не зависела от развития событий в Москве. Кстати, Тобольск тоже в это время развивался. Воеводы совершенно спокойно могли принимать переселенцев. Центральная власть рухнула, документы теряли силу, большинство регионов России попали под полную власть местных элит, а местная власть стремилась распорядиться возможностями в силу личных интересов и разумения.
У северной власти есть одна особенность. Слишком долго жить на севере даже стрельцу тягостно, а крутому администратору тем паче. Север – место, где определенные доходы начинают терять смысл. Доходы надо потратить, а тратить их лучше в иных местах. Север начинает делить людей на два типа, поскольку предлагает два вида компенсации за нехватку красивой жизни под ярким солнцем. Первая компенсация проста – власть в чистом виде, право на насилие и упоение властью. Вторая компенсация иллюзорна, если нет возможностей остановить любителей первой компенсации – иллюзия достижения свободы в огромном пространстве, воля среди снегов, бурь, дикой тайги и огромных, неторопливых рек. Просто мирно руководить в городе тяжело, а в городе, куда приезжают года на три обогатиться и податься на материк, ещё тяжелее. Спокойно поправив, Мосальский и Пушкин сдают посты Булгакову и Елчанинову, а те, в 1606 году Жеребцову и Давыдову. Тут-то начинается строительство острога. Историку любопытно понять, за счет чего осуществляется смена власти в Смутное время, когда легитимность высшей власти равна нулю? За счет невозможности перехвата власти. В Тобольске сила, в Тобольске связи, пусть со временной администрацией в Кремле, но администрацией. Приблизительно также потом установила власть клика, стоявшая за первым Романовым, «слабым умом» мальчишкой 12 лет. Например, администрация Казани в то время могла воротить, что угодно, но власть в Кремле сменить не могла. Значит, именно ей, а не администрации Романова надо было находиться под Дамокловым мечом разных кар за возможное ослушание. Невозможность перехвата власти само по себе является силой даже в эпохи хаоса и беззакония, вернейшим признаком потенциала дееспособности любой, самой уродливой власти и залогом её торжества в будущем. То есть властная система всегда может какое-то время просуществовать без головы.
Как только в Мангазее устанавливается администрация, сразу начинается деловая переписка. Сохранившиеся сведения полностью соответствуют элементарной логике взаимодействия властных структур. Если администрация чего не может, то исключительно в силу объективных причин, а самыми объективными причинами в России всегда являлись дурные свойства народа, его склонность к неповиновения и неисполнительности. Короче, местные племена опасны и злы – «кровавая самоядь», поморы вольничают и не исполняют приказы, выслать больше денег и меха, чем выслали, и собрать больше налогов, чем собрали, нет никакой возможности. Между тем, торговля растет, кочи приходят, в городе живет до тысячи жителей, а проверить нет никакой возможности. Меха идут северным путем в Архангельск, а местная администрация отчеты в Тобольск не посылает. Перед нами совершенно четкий механизм взаимоотношений. Каждое оправдание низовой администрации фактически является призывом закрутить гайки. Мол, работаем плохо, потому что сами закрутить гайки не можем. Дайте нам послабления сегодня, чтобы получить повод закрутить гайки завтра. Правда, завтра мы подадим в отставку, зато подчиненным гарантируем «светлое будущее». Рассуждая о деспотизме царской власти в России, мы как-то забываем, что деспотизм заложен в схеме управления таким образом, что любая деспотия исподволь готовится низовой логикой управления. Поэтому, наводя страх и шорох, власть подавляет народ, идя навстречу пожеланиям низовым администрациям. На всякое возмущение мелкого чиновника «Ну, ты, власть, того, маху дала», всегда можно ответить: «Ты, брат, сам меня об этом просил и даже на коленях ползал», и пачку бумаг предъявить. Дальнейший диалог еще забавнее. Чиновник: «Нельзя так давить. Мне работать невозможно». Власть: «Значит, тебя надо сменить. Вот твои прошения, уверяешь, что сильного нажима хватит заставить других работать. Пусть тот, кого ты обещал заставить работать силой, придет на твоё место». В реальности такого диалога быть не может. В любой деспотической системе власти существуют общие страхи. Главный – нарушение правил игры. По правилам игры внутри властных систем должна существовать обратная связь. Просили помочь затянуть гайки и пояса – получайте.
Итак, Мангазея построила новенький острог. С самоедов брали все более увесистый ясак, воеводы менялись, на московский бардак никто не обращал внимания. Пришли поляки – ладно, выгнали поляков – хорошо. Воцарились Романовы – пишем отписки в прежнем духе. Разграбили казаки Архангельскую область – переживем, смотались казаки к себе в Запорожье – и слава Богу. О грядущем не думали, хотя готовили его каждой отпиской из Мангазеи и Тобольска.
* * *
В 1619 произошло нечто, затронувшие все отношения в Мангазее и Сибири. В 1618 году в Москву приехал Филарет, отец Михаила Романова, власть начала наводить порядок. Естественно, порядок начинается с контроля и учета, а учет предполагает некий идеал отношений, этот учет основополагающий. Идеал отношений для Сибири был прост – превратить гигантскую территорию в некое подобие бутылки с маленьким горлышком и измерять, сколько вливается, и сколько выливается. Воротами Сибири определили Верхотурье, там проходил среднеуральский волок. Всё остальное допускалось постольку, поскольку весь Урал забором перегородить и под каждым деревом стрельца поставить физически невозможно и экономически невыгодно. Дальше Сибирь делилась на отдельные регионы. Остроги ставились на важнейших путях и контролировали движение товаров и населения. Получались отдельные сектора, мимо которых, в теории, птица могла пролететь, если стрельцу её лень из пищали сбить, а человек без справки и с неучтенным товаром не пройдет. Между прочим, идея проста и стара. Еще при Иване Третьем иностранцы замечали, что движение народа из области в область ограничено. На дорогах стояли заставы, не позволявшие крестьянам отметить Юрьев день переходом в соседнюю область, а болота и леса закрывали объезд лучше любой стены. О запрете выезда заграницу и говорить нечего. Филарет взял старую систему контроля и приложил её к новым территориям.
Северный путь, позволяющий каждому помору шастать в Сибирь и обратно, автоматически нарушал единство схемы. В Москве почесали затылки и издали указ, запрещавший морской путь через Ямал. Мотивацию нашли быстро. Иностранцы, якобы, могли проникнуть в Мангазею и начать торговлю. Речь шла о возможности прямого сообщения Лондон-Мангазея или Роттердам-Мангазея. От одной такой угрозы всякое русское сердце обязано было сжаться, а уста исторгнуть вопль негодования: «Не позволим! Запретить! Гнать в шею!» Вся хитринка указа была на виду. Иностранцы не могли проникнуть в Мангазею иначе, как под видом русских. Плыть в Мангазею иностранные суда не могли. Они не были приспособлены для ямальского волока, а плыть вокруг Ямала сквозь льды было опасно. Если бы не льды на севере Ямала, они давным-давно плавали бы в Мангазею в Смутное время, когда власть не могла им помешать. Теперь же опасности их самовольного проникновения не было. Нарушение запрета на плавание могло кончиться для купцов запретом на торговлю со всей Россией. Иностранные компании позволить себе такой риск не могли.
Нелепая мотивация? Ничего подобного, перед нами типичная традиция устрашения подобием лжи. Это когда лгут вам в лицо и провоцируют: «А ты посмей сказать слово против! Боишься? Правильно делаешь. Слово скажи – уничтожу. Спасайся верой – верой в моё право лгать тебе. Спасайся верой – верой в твою обязанность верить мне и не сметь пикнуть». И еще есть в этой лжи тонкое издевательство, как в том указе. Не веришь – не патриот. А патриот – обязан мне поддакнуть.
Ничего удивительного в таком методе издевательства и ломки человеческой психики нет. Подобные приемы существуют и широко используются вне России, хотя Россия, пожалуй, довела этот прием до особой нормы межчеловеческих отношений еще много столетий назад. Расскажу пикантную историю. В Соловецком монастыре есть икона – ангел бьет женщину. Монахи открыто рассказывают. Первые монахи Соловков прибыли на остров, где жили рыбаки. Рыбаки не хотели освобождать территорию монахам, но небеса вняли молитвам святых людей. Какой-то ангел долго выжидал удобный момент и дождался. Один из рыбаков отправился на рыбалку. Честно говоря, если бы рыбак не отправился бы на рыбалку, ангел бы не явился, опасаясь за свою ангельскую физиономию. Но рыбаку надо было кормить семью, ангел услышал молитвы старцев, взглянул вниз и срочно бросился в дом рыбака. Там он нещадно избил жену рыбака, в результате семейство покинуло остров, а монахи еще долго возносили молитвенные благодарности небесам и даже икону написали в честь благородного поведения посланца Иисуса Христа. В принципе, и дураку понятно, монахи боялись ответных побоев рыбаков, поэтому предпочли напасть на беззащитных жен и детей, пока рыбаков не было дома. Перед нами типичный для России случай психического давления и подавления сознания. Веруй от страха и помалкивай.
Вернемся к Мангазее. Указ был ясен. Реакция проста. Мангазейский воевода всё понял и сам написал в ответ письмо о невозможности разрешить торговлю иностранцам в Мангазее. Короче, власть как бы сама догадалась о мечте управленцев на местах. Жаждали закрутить гайки – получайте. В Карском море поставили острог, специальную стражу на Ямале и стали заворачивать все кочи назад. Так и сказали: «Плывите любым другим путем, хоть прямиком по суше, через Уральские горы, мы боремся с иностранцами, а не с вами». Заодно демонстрировали указ царя, где четко говорилось: русских купцов, плывущих северным путем казнить лютой смертью, имущество купцов и членов их семей отбирать остальным в острастку. Просто, эффективно, понятливо. Поскольку любое судно в Карском море автоматически можно было обвинить в попытке нарушения указа, заодно прикрыли торговлю с Ямалом, а с местных ненцев начали драть ясак с особой регулярностью. Сделали дело быстро. Уже в 1620 году появился специальный пост на Ямале. В Усть-Каре возник острог (залив на берегу Карского моря). Поставки продовольствия и дешевых товаров из Архангельска прекратились. Товары пришлось завозить по Оби из Тобольска, Мангазея начала хиреть.
* * *
Тут хочется пару слов сказать по поводу упадка. Если под упадком понимать сокращение торговли, падение жизненного уровня населения или возникшие проблемы с продовольствием, то упадок был. Зато если под упадком понимать сокращение численности населения, сокращение строительства или, Боже Упаси, упадок власти, то упадка не было. Мангазея возникла как результат «соболиной» лихорадки, желания населения быстро разбогатеть. Недаром Мангазею называли златокипящей, намекая на избыточные доходы. Это в США лихорадка могла возникнуть и пройти естественным путем за несколько лет. Запасы соболя иссякали медленные, и правительство вылечило лихорадку административным путём. Зато потом можно говорить о стабилизации и даже возвышении Мангазеи. На восток от Мангазеи находится Туруханье, оно заселялось и запасы соболя тогда еще не исчезли. В самой Мангазее возвели правильные крепостные стены, увеличились количество пушек на стенах. Мангазея жила в полном соответствии с духом своего времени. Например, в 1631 произошла забавная история столкновения между воеводами Кокоревым и Палицыным. Она отлично демонстрирует схему управления от времен Калиты до Алексея Михайловича.
Воевод по традиции назначали в Мангазею парами. Они обладали одинаковой властью и служили своеобразными противовесами друг другу. Каждый имел одинаковый дом, одинаковые документы, удостоверяющие его власть, каждый следил за соседом и обязан был доносить в случае попытки измены. Короче, учет и контроль. Как бы сказал любой управленец России в наше время «мы обречены дружить». Но со времен Калиты и раньше главная идея подобный схемы выражается простыми словами: «Вы обязаны друг друга ненавидеть и, тем самым, обеспечивать удобства управления вами». При назначении Кокорева и Палицына в Мангазею явно перестраховались. Кокорев перед этим настучал на дядю Палицына, обвинив того в преступном инакомыслии. В итоге дядю Палицына казнили.
Прибыв в Мангазею, Кокорев решил не церемониться с племянником врага царской власти, тем более сам в своё время крапал донос на его дядю. Он просто вышиб его из дворца в кремле, где полагалось жить воеводам, и единолично стал править. Палициын перебрался со своим людьми в посад, вынужденный жить среди простонародья, но не смирился. В итоге власть в посаде захватил Палицин, и кремль оказался в осаде. 11 месяцев Кокорев не мог выйти из кремля. Вы представляете ужас положения? В посаде торгуют, там собираются пошлины, ввозится и вывозится пушнина, Палицын, ясное дело, вынужден заигрывать с населением, то есть не слишком много класть в свой карман, а идти на поклон к бунтовщику нельзя. В конце концов, от убогой жизни и тоски по свежей рыбе (есть специальная отписка, жалоба Кокорева), Кокорев набрался храбрости и начал пальбу по посаду, уничтожив огнем и ядрами почти все постройки. Осталось четыре хибарки из пятисот домов. Палицину пришлось отступить со своими людьми на Туруханье. Из-за отсутствия жилья убежали торговцы и ремесленники. Затем обе стороны начали жаловаться друг на друга, а вышестоящие инстанции завели дело.
Давайте прямо, данное сражение следует считать самым грандиозным сухопутным сражением в зоне вечной мерзлоты за всю историю Средневековья и Нового времени. Когда шведы обстреливали Соловки, они имели более мощные орудия, но они приплыли на судах. Самое большое исключительно сухопутное сражение произошло всё-таки в Мангазее. История столкновения кажется дикой и нелепой только на первый взгляд. Если перечитать летописи, многие сражения русских с татаро-монголами и поляками были проиграны из-за соперничества воевод. Специально посылали соперников воевать вместе, делили войско приблизительно поровну, а затем один рвался вперед, хотя, возможно, рваться вперед не следовало, а другой норовил вступить в бой, сперва дождавшись разгрома своего недруга противником. Бывали случаи, когда вторая половина войска послушно ждала разгрома первой половины войска, а затем, услышав приказ «вперед», не дожидаясь собственного разгрома, бежала. И никакие поражения столетиями не могли подорвать традиции создания системы соперничества и двоевластия. И драки между боярами за место за царским столом четко вписывались в традицию управления. Да, за драку карали, полагалось сдерживаться, но взаимная ненависть четко соответствовала логике управления.
Следующие семь лет Мангозеи прошли при единоначалии. Систему двух воевод отменили для данного городка. В это время соболь активно поступал в Мангозею из Туруханья, юга Таймыра и севера Эвенкии. Затем начался резкий спад добычи. Видимо, реакция на истощение запасов соболя была решительной. Ясак соболями с местных племен решили не уменьшать, плохих налогоплательщиков примерно наказывать. В итоге в 1642 году «кровавая самоядь» восстала и сожгла город. Сгорел посад, сгорел кремль, сгорели запасы зерна и орудия рыбной ловли. Врага отогнали, но начался голод. Сам воевода Теряев с семейством срочно покинул город и отправился в Тобольск за хлебом. На обратном пути корабль, на котором плыл Теряев с женой и двумя дочерьми, попал в бурю и утонул. Как выживали остальные горожане, неясно, источники молчат. Своеобразный рекорд – американские индейцы так и не смогли эффективно сжечь столь крупное поселение в зоне вечной мерзлоты. Столь крупных поселений там не было. Город восстановили, но запасы соболя в тайге продолжали падать. Уже в 50-х годах 17-го века торговля пришла в сильное запустение, которое только усиливалось с каждым годом. Думаете, приняли решительные меры к оздоровлению экономики, требуя открыть северный путь и хоть торговлей песцами восстановить город? Нет, город решили закрыть, стали писать доклады в Москву, требуя ликвидации поселения за убыточность. В 1672 году Москва официально удовлетворила просьбу трудящихся администрации Мангозеи, как-то стрельцов, писцов и лично воеводы Мангозеи.
Раскопки на территории Мангозеи принесли неожиданные результаты, проливающие свет на развитие рудного дела на Урале и в Сибири. Были найдены остатки медеплавильного производства. Руду, как показал анализ, брали недалеко от Норильска. Как видим, решение было простое и продиктованное исключительно заботой о государственных интересах – на месте не плавить, везти руду мимо лесов Туруханья, необходимых для производства древесного угля, переправлять по волоку руду в реку Таз и везти на обработку под контроль администрации. Туда же полагалось завозить древесный уголь – Мангозея стояла в зоне тундры и дрова привозила издалека. Получался неплохой маршрут чуть ли не в тысячу километров. Что здесь сенсационного? По учебникам нас учат, что Петр Первый приглашал рудознатцев из Европы на Урал из-за неспособности русских искать руду. Всё куда проще, искать руду было невыгодно. Найдешь – хлопот не оберешься, заставят возить за тридевять земель, заставят разрабатывать руду твоих родственников, друзей и соседей, валить лес, жечь уголь, а выгоды получит чужой дядя. Видимо, по схожей причине до Петра медные руды плохо разведали на Урале. На самом деле русские умели искать и находили даже очень плохие руды и достаточно умело плавили их. Вспомним медные руды под Дорогобужем в нынешней Смоленской области. Они были крайне бедны, а норильские – отменного качества. Районы Туруханья и Норильска имеют самые разные руды, но производство металла в 17-19 веках там не отмечено. Видимо, хватило мангозейского опыта.
Еще любопытна история с останками святого Василия Мангозейского. Мальчика лет девяти убил хозяин, ударив связкой ключей. Гроб закопал в мерзлоте где-то рядом со строениями. Власти было не до таких мелочей, как поиски мальчика. Когда самоядь кровавая подожгла город, жар огня оказался настолько силен, что гроб с телом мерзлота отпустила и как бы вытолкала на поверхность. Событие потрясло и без того потрясенных потерей имущества горожан. Мальчика причислили к лику святых, а бывший хозяин получил наказание. В туруханском монастыре решили присвоить себе мощи. Считается, что таким образом духовные силы молящихся ставятся под контроль церкви и начинают работать ей на благо, лишь бы вера молящихся не ослабела. Настоятель монастыря Тихон решил стащить кости и увезти в монастырь. Именно так – не поставив верующих в известность. Тогда Тихон объявил собравшимся, что попытка воровства не удалась, гроб сам поднялся над землей и не дался в руки. Раскопки показали обратное. В гробу святого лежали кости, но не в полной сохранности. Отсутствовали кости черепа и таза. Короче, наврал Тихон. Теперь остается гадать причины его выбора. Выбор черепа понятен, а интерес Тихона к костям таза девятилетнего мальчика неясен без консультации специалиста по мощам.
Но самая любопытная история – проникновение в город иностранного капитала. Найдены пломбы голландской компании. Начальник раскопок ученый Белов дает весьма странное объяснение. Самое логичное – прямой сговор в Москве, где было официальное представительство компании. Товар, клейменый этими пломбами, досмотру не подлежал, клади сто шкурок соболя, пиши – пятьдесят, вези в Архангельск и далее в Европу или реализуй в России как товар, ввезенный из заграницы. Короче, еще тогда у нас умели сочетать сотрудничество с иностранцами и борьбу за национальные интересы. Если учесть, что голландские банки были для России подобно оффшору и отчетов не давали, можно смели заявить – народ тогда был ничуть не менее сметливым, чем сегодня, хотя Плехановский институт не кончал.
* * *
Итак, в 1672 году Мангазею официально закрыли. Воевода переехал в Туруханск, там поставили острог и нарекли его Новой Мангазеей в знак преемственности традиции. Это была серьезная ошибка, но, извините за тавтологию, весьма по-российски традиционная. Нельзя просто перенимать традицию, надо знать, с какого конца браться. Приблизительно это происходит у нас сейчас с восприятием традиций США и Европы. Мы перенимаем сегодняшние традиции, совершенно не задумываясь, находится ли их общество на фазе подъема или упадка. Мангазея возникла как продолжение традиции свободных плаваний и свободной торговли по морю. Но не эту традицию пытались возродить, а традицию существования Мангазеи под властью администраций, которые довели её до упадка. Напрасно население упорно не принимало название и называло Новую Мангазею Туруханском. Традиции упадка продолжились. Из-за отсутствия доходов от соболя, население не могло уплатить подати и стало разбредаться. Одни переселялись вверх по Енисею, другие на Таймыр, третьи на Нижнюю и Подкаменную Тунгуски. Сильно уменьшившаяся в численности в процессе борьбы за план сдачи ясака, самоядь упорно не желала размножаться и увеличивать численность налогоплательщиков. Монастырь пришел в упадок. Никто не плавил железо или медь. В 1733-35 годах Великая Северная экспедиция, посланная изучать приполярье обнаружила массу заброшенных изб охотников. Население успело забыть места волоков. Впрочем, кое чему население научилось
Если разбираться в традициях жизни русского простонародья и многих народов Сибири, мы обнаружим наличие некой коллективной традиции взаимопомощи в деле уклонения от контактов с властью. На самом деле истинные сибиряки отлично знают соседей и события вокруг них. Отец одного знакомого рассказывал историю 60-х годов. Работал он в одной местности в геологической партии, надо переплыть в другое место, а у одной лодки весло сломалось. Стащили весло, лежавшее в лодке местного мужика и поплыли. Через двести километров какой-то мужик их увидел и кричит: «Взяли весло, так верните на место». Слух о краже быстро обогнал экспедицию. Что касается последующих веков, то население выработало привычку не сообщать представителям власти о соседях. Количество тунгусов учету не поддавалось. Если кто-то из русских уходил в тайгу, тунгусы мгновенно забывали о встрече с ним при одном виде местных чиновников. При Алексее Михайловиче деревня сбежала из центра России и поселилась за Уралом. Её обнаружили с воздуха только в 1942 году. Поселения староверов-кержаков нашли на Алтайском крае в 1932 году. Эти места охотники проходят насквозь за пару дней. До Горной Шории рукой падать. Но «не знали, не встречали, не ведали, какая приятная неожиданность». Даже в обычае оставлять хлеб за околицей прослеживается четкая логика – ешь, беги и не попадайся, захочешь переночевать, сам зайдешь.
Если кто-то думает, что я перегибаю палку, приведу еще один пример. В 30-х годах 18 века при Анне Иоановне открыли знаменитые серебряные Колывановские рудники на рудном Алтае. К ним срочно приписали десять тысяч семей. Народ набирали в деревнях у крупных городов и в городах Сибири от Тобольска до Мариинска. Логичное решение – таежнику легче сбежать обратно в тайгу и не попасться. Тысячи из набранных в крепостные крестьяне при руднике (их называли посессионными) были детьми боярскими и дворянскими, попросту говоря, людьми, чья личная свобода гарантировалась законодательно. Их беда заключалась в бедности. Брали их прямо в принадлежащих им лавочках, мелких поместьях прямо с семьями и по этапу… Как говориться, даешь план по серебру, станьте ударниками феодального соревнования за славу российской, двуглавой, как система назначения воевод, короны.
Туруханск же не сумел стать Новой Мангазеей, но зато государству Российскому пригодился. Его превратили в место ссылки. И последний штрих, ниже Туруханска на Таймыре в районе реки Пясина в тундре живет местное население, охотится, ездит на оленях, смотрит на мир раскосами глазами. Считается, что они – потомки промысловиков, пришедших из Мангозее и переженившихся на местных женщинах. Естественно, не всех. В разные стороны разбежался народ, немногие остались жить возле Туруханска. Это население еще долго считало себя русскими, хотя даже язык местный позаимствовало. Теперь они – коренные. В 20-х годах пришли на север большевики с маузерами и указами, послушали, решили, что мнение охотников мешает правильным очертаниям Долгано-ненецкого автономного округа, показали маузер и объяснили им их национальную принадлежность. И они были правы. Если считать местное население русским, то и порядки надо вводить как в центре. Северная природа хрупка, таких порядков не выдерживает, а вслед за ней не выдерживает и человек. Хотя, кто его знает, ввели же сейчас на Севере порядки как в центре. Интересные последствия получаются.