1. «Картахена»
После скромного дельца, провёрнутого с испанцами, я приобрёл нехилое состояние, достаточное для беззаботного полугода, если только я планировал бы провести его в скуке. Мы тогда ещё долго не могли подойти к Картахене, потому что новый маяк, словно дьявольское око, зрел за всеми гостями морей, излишне дополняя свет жёлтой луны. Мурсия прислала им ширококалиберные пушки, а Новая Гранада – душистый порох; незваный посланец оказывался в евнухах Посейдона и гарема его наяд, если только не желал поскорее удалиться или вовсе сгинуть к чертям. Мы высадились к востоку от порта и пробирались джунглями. Если бы мой шкипер, которого я подобрал на Рио-Гранде, не пошёл по нужде, то мы бы сэкономили как минимум минут десять и не нарвались бы на королевский патруль. Донов было не много, головы четыре, да и те, что были, просто несли в заросли какаю-то мертвецки пьяную портовую клушу. Мы вовсе не хотели её спасать, мы спасали себя. Тот хилый и усатый юнец, что так неуклюже размахивал алебардой и кричал какие-то латинские проклятия стал первой моей жертвой с того момента, когда пристрелил на охоте кабанчика в пятнадцать лет. Этот нелепый рыцарь доставил, мне, однако, волнение неописуемое, колоть его удавалось не часто и того всё ему мало, так он был толст и защищён. Мои ребята, которых я взял с собой дюжину, подсекли остальных. Тела мы похоронили по обычаю местных индейцев, т.е. привалили деревом. Мистер Норис, который не наблюдал за потасовкой, а скрылся в лесу, тоже доставил нам много хлопот; мы бы вовсе не искали его, если бы не он был заказчиком и причиной нашего мероприятия. Трофейная девка не понимала наш голландский акцент и была отпущена на все четыре стороны, хотя шкипер явно побуждал команду надругаться над нею. Мне не нужны были лишние приключения, поэтому я пресёк попытку деморализовать ребят перед вратами пятнадцатидневной цели. «Когда угодно, но не сейчас, когда мы почти на месте!» Я дал ей два заряженных мушкета и отправил домой, она мне дала какую-то языческую фигурку, которую я сунул в карман.
Ворота Картахены ночью закрывались, однако, серьёзной охраны не было: местные племена давно истребились, ждать врагов можно было только с того света. Основной патруль нас помелькал, а, может, и вовсе не вышел в эту ночь, прохлаждаясь где-нибудь в таверне. Город мы нашли без помощи ночной неудачницы, в него вошли, не устраивая карнавала с переодеванием в костюмы мертвецов. Мистер Норис, единственный здесь чисто изъясняющийся, промямлил, что мы дескать его наёмные лесорубы и что местные сорта чёрного дерева требуют работы в тёмное время суток (плохая примета показывать свежие чёрные брёвна солнцу). Набитые олухи гарнизона без боя пропустили в свой город чёртову дюжину отпетых головорезов! Свой реквизит мы оставили в доме Морриса, а ведь даже он никогда не видел настоящего чёрного дерева, ибо это теперь редкий товар в Новом свете; как говорил Моррис: «Всё сожрала старуха Европа». Он заварил нам какао, но моих ребят во главе со шкипером понесло в таверну: им теперь хотелось по-настоящему нализаться. Я остался с Моррисом, ему ещё надо было рассчитаться. Когда он уплатил чуть более договорённого (на чём я настоял из-за того, что первый раз зарезал человека) и когда ребята умчались пропивать свою плату, мы с ним пошли в погребок и заварили ещё по чашечке какао. Говор хозяина напоминал ямайскую бабу, из-под похожих на ежа усов неприятно выпячивались толстые губы, но он был добр, пройдоха-толстосум. Сошлись мы на Форт-де-Франц за игрой в карты; за две недели путешествия я порядочно ему проигрался, так он меня увлёк новыми забавами, но к концу седьмого дня я начал отыгрываться и вернул почти всё. Я уж думал, не за этот ли сомнительный опыт я везу этого шулера в такую даль? нет, на месте меня ждали совсем новые золотые испанские монетки, которые теперь весело перекатывались во внутреннем кармане вместе со старым серебром. Из Картахены он планировал добраться в Лиссабон, где жила его вдовая племянница. Норрис в свои сорок никогда не был женат, его не любили женщины. Он думал, что не любили за его бедность, тогда и стал торговцем в Новом свете, но по его признанию это было ошибкой: золото забрало остатки его много раз и многими разбитого сердца, обратило по «обратному закону алхимии» душу в камень. Теперь он хотел только молиться, посетить Иерусалим и Рим, хотел покоя от смут и «духовного столпа», «купины света», как он выражался. Я плохо понимал его религиозные бредни, а когда показал подаренную девкой фигурку, он и вовсе обиделся. Мы замолчали. Он предложил ещё кружечку какао и ушёл за кипятком. В комнате было навалено много бочек, на одной из которых расположился я. На разных столах стояло несколько книг, склянок и обрывков материи. Дом был сколочен в португальском стиле. Фигурка, которую я теперь рассмотрел внимательнее, мне не понравилась: это был глиняный идол в одежде из листьев. Его дикое лицо напомнило мне шкипера: та же бессмысленность. Ветер принёс чёй-то крик, которому я не придал особого внимания. Мистер Моррис вернулся без кипятка, его терзало какое-то беспокойство. Он попросил меня выйти с ним на улицу, потому что кто-то стучал из-за двери и не отзывается на известные в этом случае допросы. Мы вышли на тёмную улицу, прошлись до угла. Видно, незнакомец уже ушёл. Когда шли обратно, я наступил на какую-то мягкую дрянь…
Это был труп шкипера…
Тут я увидел два спешно приближающихся факела, а Моррис спешно затащил меня в дом. Это были солдаты гарнизона в свих яйцевидных шлемах, блистающих под факелами. Мы покрепче заперли дверь, потушили огни и нам стали видны их ночные силуэты. Коршуны короны забирали свежее тело. Моррис, который лучше слышал и понимал, передал мне их разговор:
– Это последний и главный из тех подонков, что буянили в питейном заведении?
– Да, кажется.
– А кто тот герой, что подстрелил эту пьяную собаку?
– Кажется, Дон Нозаро, хотя он не меткий стрелок.
– Вы в чём-нибудь уверены точно, солдат?!
– Только в том, что моя жена родила сегодня от меня…
После ухода ничтожных ангелов смерти я принял ещё две чашки какао и решил как можно скорее убраться из Картахены. Ждать утра было бы невыносимо, так я сказал Моррису и попрощался. На ночных дорогах мне везде мерещились патрули. Я целился в пустоту, озирался на каждый шумок. Где-то рыскали железные солдаты и искали только меня, последнего чужака на этой земле. Луна предательски укрылась за облаком. В некоторых окнах ещё горел свет, а одно из них, мне это было очевидно, то, самое яркое, принадлежало счастливой семье солдата, который убивал моих ребят. Иногда мне являлся тот жирдяй, которого я прищучил в лесу, но сразу уходил, потому что страх быть убитым пересиливал раскаянье убийцы. Из города я выбрался через те же ворота, что и вошёл. Постовые меня почему-то ни о чём не спросили. Я о них теперь вообще не думал, прошёл как призрак сквозь стены неприступной испанской твердыни. По джунглям меня гоняли ожившие мертвецы. Я сбился с тропы, но сжал своё золото и тогда вырулил на пляж.
Корабельные меня не ждали так скоро. Ничего не объясняя, потребовал дорого вина и заперся в каюте, чтобы напиться и уснуть. Боцману приказал держаться Форта-де-Франц и не заходить по пути никуда более.
Маяк ещё долго подмигивал мне и смеялся, са-та-на. «Когда ты будешь хозяином этого моря, ты сроешь его!» – сказал мне глиняный идол, танцующий на столе, когда бутылка уже опорожнилась и глухо разбилась.
30 июня 2007. Д.Г. Москва.
2. «Форт-де-Франц»
Мы плыли издалека несмело, покачиваясь на ветрах. Каравелла наша меняла формы. Паруса надувались как медузы, возжелавшие на небеса. Нам некуда было спешить. Мы могли только плыть и плыть и плыть и плыть. Матросы курили, разгоняя лишние мысли и даровой дым.
Меня весь путь мучил бред о безнадёжно мертвых и их глазах. Кто-то играл мотивы сиесты на раздобытой у неприятеля гитаре. Мне хотелось стать дельфином, чтобы научиться жить и любить. Плывите без меня, пусть ход корабля пройдёт сквозь мою остановившуюся душу; или – оставьте мне маленький остров и одну нежную таитянку с гитарой. Судовой врач поил меня каким-то горьким супом. «Чёрт возьми, ты остался жив, юнец!» Я не чувствовал себя капитаном, но всё же на должности по совету небес был им. За что они меня уважали? За то лишь, что это я придумал его угнать? Но угонял-то не я. Я был беспомощной птицей. Мне хотелось устремиться в море, но когда у меня появился корабль, стало некуда спешить. Ответственности и власти над командой я не чувствовал, всех руководил боцман, мой добрый друг, фактический руководитель экипажа. Саботажей он не позволял. Звали его Ван дер Вейдер.
Всю последнюю перед прибытием ночь в моей комнате горел свет. Ван дер Вейдер, канонир и кок обсуждали со мной необходимые для корабля и команды меры, которые предстояло сделать в на суше. Бомбы и книппели во французских колониях подорожали, а лекарства и вина чуть упали в цене. Чей-то нечёткий портрет болтался на шее многословного Ван дер Вейдера.
– Кто это?
– Та, во имя которой я веду свою священную войну…
После этой фразы боцман больше не говорил так охотно, а показывал чаще на пальцах, сколько и чего нужно, прибегал к жесткой мимике и как-то повесил нос, смотрел исподлобья. Кок подметил это и громогласно заявил:
– Священную войну против пиратства ведут все: Англия, Франция, Испания, Португалия, Ад и даже Голландия. Всех вице-королей и генерал-губернаторов науськивает именно Церковь! Они, наверное, хотят использовать нашу кровь для евхаристии или причастия. Так и я люблю приправить блюдо свиной кровью, когда она у меня есть.
– Успокойтесь, никто ведь ещё не знает, что мы – пираты, – вставил я после почему-то невыносимого теперь богохульства, – мы почти никого ещё не ограбили.
– Это точно, кэп! Флаг-то у нас французский, а большая часть экипажа –
голландцы. Сам чёрт не разберёт, кто мы такие!
– Выпьем за это!
Ночной Форт-де-Франц нас не дождался и уснул. Именно так где-то спят киты, большие и обтекаемые, как этот город. Морское чудовище на цепи у лягушатников! Говорят, что для птиц и ангелов он кажется чем-то вроде рожи Колумба, овальной и полноватой.
Команде было приказано выспаться. «Спать, всем спать!» – кричала там и тут голова профессора снотворных наук дер Вейдера. Чтобы крепче им заснуть, судовой врач поил ребят чаем с подмешанным зельем. Ещё бы! утром ребятам предстояло таскать провиант, разные бочки и, может быть, я ещё тогда не решил, новые орудия. Задерживаться у французов я не хотел (их король в Версале соблазнил голландскую принцессу, назревал скандал и война или же династический брак и вечный союз наций). Ван дер Вейдер и я сели в шлюпку, за главного на судне остался канонир (странная у него фамилия: Пуш-Кин, он, кажется, из Польши родом или китаец). Грести я предоставил боцману, пусть не забывает, что значит труд для простого матроса. Море шумело и шептало об искушениях берега, к которому мы так вяло приближались. Да, этот офицер явно забывает прелести палубной жизни, надо бы его разжаловать, но, чёрт возьми, он моя правая рука! Разжаловать свою правую руку может только рукоблудник или капитан Крюк, что в общем-то одно и тоже. А как ещё можно лишиться целой руки и заменять её знаком вопроса? Чёрт, откуда у меня такие пошлые мысли? Не с того ли единственного и мрачного фрегата, что стоит напротив форта, их надуло? Не могу в темноте разглядеть его названия… Ван дер Вейдер случайно и одновременно с этим совершенно подло окатил меня дьявольски холодной водицей, сволочь.
– Эй, боцман, не видите ли Вы название того фрегата?
– Думаю, что это уже известно в таверне «Большая кружка».
– Знаю я тебя, жеребец! Ты напрашиваешься в эту таверну, потому что там работает твоя пассия. Не беспокойся, за этот месяц она успела наставить тебе рога как минимум сотню раз. Что ж, иди, но узнай название этого проклятого судна и имя капитана; чувствую, что это настоящий мерзавец и как следствие опытный морской волк.
Боцман усилил темп, и мы быстро очутились у деревянного причала. Герой-любовник умчался, даже не попрощавшись. Теперь я понял, чей портрет болтается у него на шее. Анна на шее была единственной женщиной на моём судне в этот наконец-то закончившийся рейс. Отстукивая ботфортами по мощёной набережной, я напевал мотивы той «молитвы», что придумал специально для меня наш врач:
Тысяча чертей на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо и бутылка рома.
Нет на свете милей подлеца,
Ему покориться Карибское море.
Мы с боцманом ещё успели договориться, что я несколько позже буду в таверне, и мы вместе подберём с десяток новых парней, а пока я просто хотел насладиться запахами и звуками суши. Кричали совы и другие птицы, пестроту коих сокрыла тёплая ночь. Их гул был так нов и так свеж, что трепет пробрал мои кости. Волны бились о деревянный причал и шлепались, шурша. Было достаточно светло, чтобы пернатые марионетки губернатора меня увидели, но достаточно поздно, чтобы за мной гоняться. У Франции нет врагов, когда чиновники колоний сыты и чванству их нет пререкания. Остров весёлого греха! Какая может здесь быть дисциплина? Прутья лунного света обрывались о песок, на котором рыбаки и собаки покидали свои сети и кости. На деревянном столбе горел факел. Излучина отпускала крупицы огня, искры метал ад. Свет – материя Бога, сфера свечей и святошей, а не рыцарей ночи. Тебе молятся и на тебе жгут чернокнижников, которые молились не тем ангелам. Солнце дематериализовалось, сердце усталого и скорбящего паломника. Запах жженых масел дурманил меня и манил на дальнейшие портовые странствия. Нет, я не твой мотылек, прости уж! Я грешник не твоего котла! Где-то пела женщина. Её сын или муж будет в моей команде или уже там. Так воют волчицы. Этот архипелаг демонов и еретиков не для идиллической семейной жизни. Это земля разбитых домишек и кривых коротких заборчиков, колья которых не годны ни для рея бонавентур-мачты, ни для креста на могиле Бонавентуро.
. .