Еще только светало, как она проснулась. Сентябрь на Урале обычно прохладный, но днем было жарко, а ночью температура заметно падала.
Сидя на кровати, она привычно прислушивалась к своему телу: «Немного болит голова - это ерунда, чаю попью, и пройдет. Печень не ноет и, главное, сердце не беспокоит». Спаленка, маленькая комната, с окном, заставленным большим деревянным горшком с фикусом. Он вырос, достигнув потолка, и даже в самый солнечный и жаркий день спальня всегда оставалась сумрачной и прохладной. В углу расположился большой шифоньер, в другом - кровать со множеством подушечек: большой, поменьше, еще меньше и наконец самой маленькой. «Ну вот, спасибо Господи, еще один день»,- то ли молясь, то ли размышляя, прошептала она. Одела тапочки и пошла хозяйничать на кухню.
На столе и подоконнике маленькой кухоньки горкой расположились банки, кастрюли и чашки. За годы жизни каждая из кастрюль и плошек отвоевала себе место на кухне, и теперь по праву его занимала. Привычным движением разожгла газ и поставила чайник. «Сегодня дочери с внуками должны поехать на участок, копать картошку»,- вспомнила она.
Большой участок, около двадцати соток, находился в красивом месте в сосновом лесу, на окраине деревне. Брал его ещё дед, когда был жив. Сам ездил, договаривался, отмерял и огораживал. Она вспомнила свою радость, когда дед привез ее на мотоцикле на участок и спросил: «Ну что, Оля, хватит земли или еще взять?» Хотелось смеяться. У них будет собственная земля. Больше не нужно мучиться: копать и перекапывать каменистый огород под высоковольтной. Сколько сил и труда, там оставлено. Она нагнулась и взяла землю в руки – рыхлую, теплую и живую землю.
Бабушка старалась вспомнить, когда это произошло, медленно перебирая события жизни, как старые бусы. Вначале Витю, ее мужа, перевели работать в автобазу, затем он купил мотоцикл. Тридцать три года назад.
«Конечно, мы столько сделали на этом участке. Делал то муж, а я всегда старалась, где могла ему помогала», - вспоминала она. Как огораживали участок, в том же году. Стояла холодная, капризная осень. Накрапывал дождь. Они старались успеть закончить изгородь, «мало ли какие пакостники, чего удумают». Тогда друзья Витины помогли: машину дали и лес по дешевке отписали. Кажись, еще квитанция сохранилась в шкафчике или нет в тумбочке. Эта мысль настолько овладела ей, что она немедленно пошла к шкафу, искать бумажку.
Дверь шкафчика привычно скрипнула. На полочке скопилась целая груда уже пожелтевших бумаг. Бабушка начала перебирать их. Ей нравилось это занятие, словно она опять возвращается в свою жизнь на пять, десять или даже пятьдесят лет назад. Пальцы рук уже не так хорошо слушались: хотела достать несколько бумаг за конвертом, неосторожно толкнула кучу и та легко посыпалась из шкафа. «Вот ведь какой я стала растяпой»,- вздохнула она и принялась собирать листочки, бумажки, удостоверения и грамоты. Среди них попалась фотография. Отложив всё в сторону, бережно взяла её в руки. На фотографии был Витя, в залихватской шапке набекрень. Он, улыбаясь, смотрел прямо на нее. «Спи, спи родной, скоро и я, коль Бог даст, буду рядом»,- прошептала бабушка.
Зашипел чайник, и она резво поспешила на кухню, ругая себя: «Садовая голова, совсем забыла про чайник. Устроила бы пожар, что бы тогда делать, где жить?» Конечно, дочь постоянно ее уговаривает оставить квартиру и переехать к ним, но она знала, что этого делать не надо, она здесь у себя и питается энергией своего дома. Здесь все родное и знакомое, здесь прошла ее жизнь, она помнит всё, всё помнит!
« Да что-то с утра опять забыла, - спохватилась она. – Сегодня же дети поедут на огород, копать картошку, нужно что-то приготовить, да и кроликов покормить. Дочь Люда, вчера привезла с дачи, мешок капустных листьев, вот их и положу. Нравятся им маленьким, капустные листочки. Люся все ворчит на меня: «Кончать нужно с этими кроликами…» Да чего кончать-то, осталось всего пять больших, да в прошлом месяце не уследила, все-таки, залез крол за перегородку и две крольчихи нынче окролились. Сколько их маленьких, десять или двенадцать, ползают? Люся то хочет их всех осенью заколоть. Оставлю себе пять или семь, они как маленькие дети, с ними и поговорить можно. Лишь бы зима не сильно лютовала, а то в прошлом году холода стояли страшные. На период морозов закрывала старыми ватными одеялами и полушубками клетку. Кролички сидели все вместе, ушки топорщились».
Она вспомнила, что этой зимой открыла клетку и увидела лежащего кролика. Сослепу не сразу и поняла, что это не кролик, а кошка. Залезла дурёха греться, да и околела от мороза. А кролики то зимой все выдержали. Люся оставила лишь пять, все пять и выросли. Попив чай с хлебом и маслом, стала собираться, пока не вспомнила: «А какое сегодня число? Так ведь в аккурат пятое, пенсию должны принести. В котором часу нынче принесут? В прошлый раз принесли еще одиннадцати не было». Взглянула на часы, стрелки показывали начало десятого. «Пойду, пожалуй, все же успею покормить кроликов, да нужно сегодня чего-нибудь постряпать, ребята приедут голодные и усталые. Наверное, блинцов постряпаю да чай заварю в термосе. Они всегда торопятся, а мой чайник пока закипит, пока я заварю его»,- подумала бабушка. Надев на улицу галоши, взяв ключ, она медленно стала спускаться со второго этажа старенького дома.
Жильцы, с которыми заселялась аж пятьдесят лет назад, в подъезде уже не жили: кто переехал в Асбест, а кто и умер. Сам город был умирающим. Шахту, добывающую изумруды, закрыли, и сразу перекрылся весь финансовый поток благополучия: исчезли продукты в магазине, не стало денег на горячую воду и отопление, закрылись детские садики и школы; словно город прожил вместе с бабушкой свою жизнь, и теперь стал так же никому не нужен. А когда-то, бабушка любила вспоминать эти моменты, город снабжался из самой Москвы, люди не только из Асбеста, даже из Екатеринбурга приезжали покупать себе вещи и продукты.
Пройдя через дворик, подошла к сарайке. Запахло свежей травой и кроликами. Она любила эти мгновения, как только дверь открывалась, родной запах ударял в нос, даже голова болеть переставала. В маленькой клеточка молодые кролики запрятались по углам. Открыв дверцу, бабушка принялась её чистить, налила воды и достала капустные листья. Старые кролики не боялись ее рук, а молодые смотрели с каким-то бессмысленным страхом. Первой стала грызть самая здоровая крольчиха. Внучка всегда спрашивает: «А как ее зовут?» «Как хочешь, так и назови»,- улыбалась бабушка. Она не давала имен, они все были для нее кролики без имени. Как приятно их гладить, шерсть мягкая, почти неощутимая на ощупь. «Пора драть пух»,- вздохнула она. Кроликов держала пуховых, и это еще давало бабушке занятие и какой-то смысл. «Сначала нужно потеребить кроликов, - проговорила она. - Потом перебрать пух, расчесать его, а дальше прясть пряжу. Из шерсти можно вязать варежки ребятам или на продажу».
В прошлом году она связала три пары варежек и продала по двести рублей. Конечно, деньги, быть может, не большие, одной пенсии в месяц получала по тысяче семьсот рублей, да еще ежемесячная дотация триста двадцать рублей, да доплата за лекарство по четыреста рублей в квартал. Она привычно складывала в уме, сколько можно потратить на житье до следующей пенсии, а сколько нужно положить на книжку. Ежемесячно откладывать превратилось в привычку. Сначала она знала зачем и на что они с дедом откладывают, потом уже нет, просто нужно часть денег положить на книжку. «На похороны мои, ведь сейчас все дорого. Деду в прошлом году памятник заказывали из мраморной крошки, с установкой одиннадцать с половиной тысяч рублей взяли, но рабочие все хорошо сделали и фотографию, и надпись, а сейчас поди, еще дороже, - ласково объясняла бабушка кроликам. - Что-то я заговорилась с вами». Еще положив листьев, она закрыла сарайку. В ней еще лет пятнадцать назад помещалось несколько клеток, и откармливали больше ста кроликов мясных и пушных. Да время было страшное и неспокойное, собак не держали, чтобы не залазили все лето охраняли, не спали.
Подойдя к дому, увидела выходившего соседа Василия. Он поздоровался, бабушка пробормотала: «И тебе тоже, здравствуй», - и не останавливаясь прошла мимо. Воспоминания опять нахлынули на неё: «Как Витя сразу с телефоном не решил? Некогда было! Как только подписали спаренный телефон с соседом, нужно было тогда еще все узаконить: сходить на телефонную станцию и договор взять. Я бы ему тогда этим договором и тыкнула, а то пришел нынче весной, сразу после пасхи, и говорит: «Ольга Михайловна уважаемая, заберу я телефон, так как он незаконный. Я за него и один смогу оплачивать». Это он вечером мне сказал. Я ему отвечаю: «А почему ты так говоришь? Разве не ты, когда надо, за рубликом заходишь до получки, разве не тебе я в прошлый месяц настойки спиртовой колонхоевой налила». Пьет как собака. Давление сразу подскочило. Я как дверь закрыла, так измерила, 150 на 110 показывало. Выпила «клофелина» таблетку да «адельфана». Людмилке позвонила да пересказала про телефон, а как трубку то положила, так давление перемерила…
Сердце опять заныло, в поликлинику нужно сходить.
…Всю ночь ту не спала, а утром, еще темно было, к восьми часам на телефонную станцию пришла к начальнику: «Здравствуйте, вот так и так, дед пока живой был, не сделал договор, а все эти тринадцать лет регулярно платил за спаренный телефон, а сосед пьяный пришел и забрать хочет». Нюра, еще при деде работала, правда в бухгалтерии, успокоила: «Сейчас договор оформим на спаренный телефон», - и всё и выписала. Как печати поставила, договор я в руки взяла, слезы из глаз текут, словно камень с души упал…»
В дверь позвонили два раза, бабушка встрепенулась и заспешила открывать. За дверью раздался знакомый голос почтальонши Кати:
-Пенсия, открывайте!
В комнату вошли две женщины: Катя, почтальонша и молодая толстоватая девушка. Катя достала бухгалтерский журнал, насчитала и выдала деньги. Расписавшись и получив пенсию, бабушка заметно повеселела, сжимая в руке новые купюры. Девушка открыла сумку и предложила приобрести мыло, шампунь, туалетную бумагу. Бабушка купила шампунь из листьев крапивы и отнесла на полку, где рядышком стояло уже с десяток упаковок шампуней, еще даже не начатых. Закрыв дверь за почтальонами, она еще некоторое время ходила по комнате, наконец успокоившись, села к столу и принялась пересчитывать. Правда считать было особо нечего: одна купюра тысячного достоинства, две купюры по пятьсот рублей и несколько пятидесятирублёвых бумажек. «Завтра схожу в банк и положу тысячу на книжку, а сегодня же ребята приедут, нужно что-нибудь вкусное купить, может конфеты или печенье, только свежие попрошу»,- подумала она. Взяв черную потрепанную авоську, бабушка вышла из дома.
День разгулялся, солнце стояло в зените. Во дворе бегали дети. Магазин находился в одном квартале от дома. Несмотря на свой возраст, а в этом году дети отметили бабушке восемьдесят семь лет, она проходила это расстояние без остановки. Тополя в этом году лишь теперь стали скидывать листву, и под ногами приятно шуршали листья. За последние три года после смерти Виктора она похудела и заметно уменьшилась в росте, став маленькой и сморщенной. Позвоночник согнулся вперед, бабушка ласково обругала его: «Чтоб ему неладно было». Мысли привычным хороводом закружились в голове: «Почему не взяли меня сегодня на поле? Просила же Люсю. Конечно, помощница я уже никакая, так хотя бы посмотреть на картошку. В этом году Люся рассказывала, что Костя, ее сын, неохотно засаживал огород, объясняя: «Зачем содержать три дачи, да еще и этот громадный огород. Картошки мы едим меньше, так и садить нужно меньше. Раньше этим огородом и скотину кормили и собак, а теперь никого не осталась, да и огород не нужен». С болью выслушала эти слова. Люся решили: «Пока силы есть, то буду держать этот огород…» Хотя какие у неё силы, тоже уже седьмой десяток перевалил, правда она и не жалуются на свое здоровье…»
-Здравствуйте, Ольга Михайловна!
Она не сразу услышала, что ее окликнули. Рядом улыбалась Татьяна, участковая медсестра с поликлиники, только в прошлом году закончившая Асбестовское медицинское училище.
- Ну как здоровье, как сердце? – участливо спросила она.
Бабушка с радостью начала рассказывать:
-А вот, доченька, послушай! Все, что доктор назначил, я выпиваю: «Рибоксин» в капсулах по таблеточке три раза в день; «Панангин» в таблеточках тоже три раза в день; «Адельфан» по таблетке утром. Да еще я сама в газете рецепт старый вычитала, «Настой долголетия» называется. Настаивается на спирту из листьев алое, и пить по восемь капель утром и восемь капель вечером, восемь недель. Давление вчера к вечеру поднялось, сердце защемило, я сразу таблетку «Энапа» выпила, потом минут через двадцать давление перемерила, смотрю не снижается, тогда думаю, дай «Клофелин» попробую. А когда вновь давление то измерила, вижу, что сильно упало. Так я легла сразу и не вставала, - она, немного подумав, продолжила. - Кашель у меня еще сухой и колючий, когда я кашляю по утрам…
Дальше бабушка вспомнила, что на днях сердце жгло, и в руку отдавала, а еще печень в последнее время беспокоит. Не пузырь ли воспалился?..
Таня слушала все внимательно, вдруг взглянула на часы:
- Ой, опаздываю! Я побегу, а вы на прием приходите завтра с трех до пяти. Анализы вам нужно сдать и доктор сердце послушает.
-Хорошо беги, беги, нас старых и не переслушать, про свои болячки можем часами говорить, мы уже не живем, а лишь их собираем и разводим.
В этот обеденный час в старом магазине, построенном еще во времена расцвета города, было тихо. Скорее по привычке она купила спичек, пакет маложирного молока и попросила: «Пряников посвежей с килограмчик».
Взяв авоську, она невольно засмотрелась на витрину с детскими конфетами, жвачками и печеньем: «Ну за чем это все продают, зубы только портят». Дожив до своих лет, бабушка могла похвастать двумя рядами крепких зубов. «Правда сверху коренной побаливает немного, - не без удовольствия подумала она. - Но на мой век его хватит».
Вернувшись домой, она первым делом измерила давление. Давление поднялось выше обычного. «Ой, тяжело сходила, - вздохнула она. - Ничего пить не буду, просто немного полежу, чуточку отдохну».
Она лежала в прохладной спальне и смотрела на побеленные стены: «Дети после смерти Вити ремонт сделали, да разбирать все стали, выбросить хотели ненужное. Ничего не дала выбросить, только старые газеты, целый мешок. Хоть бы зимой отопление включили, а то в зиму, когда Витя болел, холодно было в квартире, батареи стояли холодные. На том самом месте лежал, укрывшись одеялами, бледный, худой и отечный. Хотелось ему еще пожить. Пил всё, что ему давали. Молитвы читал на исцеление, да видно Бог так решил. Болезнь скрутила меньше чем за год: осенью диагноз поставили, а с весны и не вставал сам. Плакал молча, невыносимо было смотреть на его слезы. Знала, что не из-за слабости, а от безысходности плачет. Неотвратимость мучила его, да приближающуюся смерть видел он. Сдал быстро, ничего не помогло, а оперировать не стали, только живот разрезали, посмотрели, что ничего сделать нельзя, поздно уже слишком, да назад все и зашили. Через неделю выписали домой. Молила я Бога сильно, да все равно он распорядился по-своему…»
За окном просигналила машина. Бабушка подняла голову, ругая себя: «Сегодня ребята приедут, а еще ничего не готово, а я разлеглась, как барыня, и лежу».
Она пошла на кухню, достала кастрюлю и принялась готовить тесто для блинов. Мысли привычно жжужали и роились: «Нравятся ребятам мои блины. Рецепт всё спрашивают. А я и не знаю ни какого рецепта: просто муки взять, яичек разбить, да простокваши добавить, да что бы немного постояло выждать нужно». Достав две блинные сковородки, начала печь блины. Вскоре кухня наполнилась запахом подгорелого масла и ароматом свежеиспеченных блинов. Сковородки были разные. Одна диаметром поменьше, другая побольше и потолще.
Бабушка пекла блины все реже и реже. Ребята заезжали не часто, всегда на машинах, торопливо вручат подарки или фрукты и спешат уехать. «Сегодня то, может, один Костик заедет, а может, и все заедут, Люся давеча ничего не сказала. День выдался погожий, дай Бог, чтобы копалось легко. Земля на огороде мягкая, как пух, дождей, правда, в этом году выпало мало. Хватило ли влаги? В прошлом году белая картошка и не уродилась вовсе. В этом году Люся ее меньше посадила, а красная менее капризная, да жук ее любит, обрабатывать ее нужно. Откуда эта зараза только взялась?! Ямка хорошая, еще Витя ее сладил. До трёхсот ведер иной год спускали, весной продавать в Екатеринбург ездили. Там она хорошо уходила. Горожане картошку то любят, куда они без нее, а не земли ни ямки не имеют. Бывало, по сорок ведер зараз отвозили на продажу. Хорошие дни стояли. Обратно подарки покупали ребятам, да дед себе чекушку брал. Пить не пил как другие пьют, а вот наторгуется, сердце радуется. Хозяйственный был и по дому, и с машиной сам, и с мужиками договориться мог. Много народу пришло на его похороны. Поминки в столовой сделали, на сорок человек приготовили. Все пришли, кто его знал, с кем работал, хотя сверстников и не осталось, молодые больше поминали, а из сверстников лишь один Мезин Анатолий с автобазы пришёл, тоже слег вскоре…
Да что-то ни кто и не едет, время то уже шестой час. Работают или что случилось? Заехать то должны.
Ежели кроликов не держать вовсе, то я двигаться не буду. Нужно чем-то заниматься. Зимой еды кроличкам наготовлю, и тихонько снесу в сарайчик. В прошлом году то зимой упала. Обледенело крыльцо, да торопилась, да два ведра в руки взяла, а обувь то одела известно какую - галоши с шерстяным носком. Резина на льду покатилась, вот я и ударилась прямо затылком об лед. Ничего не помню, потом соседка из второго подъезда Зина, с ней еще дачный участок держали, пока Витя не захворал, заметила да подняла. Ноги не сломала, а позвоночник ушибла сильно. Целый месяц из дома не выходила, каждый день ко мне, то Люся, то ребята заезжали. Волновались, да на кроликов все злились - насилу их спасла, чтобы не зарезали тут же. «Не кролики виноваты, что упала, а сама, - объясняю им. - До таких лет дожила, а ума не нажила. В гололед то разве можно резиновую обувь одевать, хотя бы свои зимние ботинки одела, что Люся привезла, когда в Москву ездила. Когда это было? Сейчас и не вспомню! Или хотя бы сапоги на подкладке, вон в углу стоят, подошва хорошая, не катается вовсе».
Она с тревогой посмотрела на часы: «А сколько времени? Уже около семи! Что-то ребят нет еще. Копают поди, погода хорошая стоит. Вчера прогноз смотрела по седьмому каналу, пообещали, что еще четыре дня простоит без дождей. Может Люсе набрать самой, или еще немного подожду, с картошкой, известно ведь, волокиты столько. Хорошо, что день такой погожий стоит, сразу и пообсохнет и в ямку сухую спускать можно. Ребята поздно уже не приедут, только Костик может. Гадала вчера опять вечером на ребят, выпадает все одно и тоже. Сергей то ли смеется, то ли в вправду говорит, чтобы Наташеньку тоже научила гадать на картах. У нее то получиться моя кровь течет. Только сердцем гадают, не просто карты раскладывают, каждый раз чувствую себя уставшей, что в чужих делах, в чужих проблемах пытаюсь разобраться. Мать моя не гадала. А вот бабушка Евдокия меня и научила, только строго настрого наказала, чтобы денег не брала, да по злу не гадала, когда на сердце печаль, тоска или еще хуже обижена на целый свет. Карты все видят…»
Она подошла к столу, и руки невольно потянулись к колоде старых, засаленных карт. Раздался телефонный звонок. Бабушка поспешила к телефону: «Да я слушаю Люся. А вот в чем дело! А я и блинов напекла, и гостинцев купила, жду и нет никого! Думаю, что случилось? Поняла, что Костик две ходки сделал да сразу в гараж и выгрузил тридцать девять ведер белой картошки. Да, да мне белая больше нравиться, рассыпчатая она и не так портиться. А вы то как покапали?..»
Выслушав новости, бабушка положила трубку и некоторое время сидела тихо. Потом стала прокручивать разговор еще раз: «Да, значит не будет у меня сегодня гостей. Треть огорода выкопали, и картошка лучше чем в прошлом году. Навозу две машины на поле привезли, Надя с Люсей сначала не хотели, а все же сдались - удобрять то нужно, картошка удобрение любит».
В комнате темнело.
«Ещё и девяти часов нет, - подумала бабушка. - Пойду, поужинаю блинами». Плафон в кухне горел тусклым светом. Чайник бабушка греть не стала, а налила из термоса. Готовила она, оставшись одна реже и не так, как с Витей. Убрав посуду, в гостиной включила телевизор. По каналу показывали сериал. Выключила его.
Глаза закрывались, как будто сама картошку копала. Она зажгла ночник в спальне. Комната осветилась загадочным светом. Ночник отремонтировал еще Витя, заменив обычное стекло, на стекло с голубым отливом. Бабушка любила его зажигать.
«Вот, слава Богу, и легла, - закрыв глаза, подумала она. - День еще один прошел. Спасибо Господи, что ты мне его дал! Ничего не болит, немного сердце давит - это от волнения, сейчас пройдет».
Выключила ночник, и комната погрузилась в темноту.
«Дай Бог еще пожить, а к тебе, Витя, я успею»,- засыпая, подумала бабушка. Глаза закрылись, и вскоре она погрузилась в сон.