Ялта. Узкие извилистые улочки. Ветхие крыши, белые дома. Солнце бьет в глаза. Женщины и девочки похожи на стрекоз. Мороженое стекает по пальцам, капает на горячий асфальт. Вода, фанта, кола, шашлык и дыня, и янтарные гроздья винограда, и мускат. Потом жара спадала, пальмы густой зеленью сияющие днем, толстыми мохнатыми вечерними силуэтами выделялись на водной глади. Кипарисы свечками стояли вдоль дорог. Южный пейзаж. За пристанью виднелся литой корпус яхты, под респектабельным названием «Санта-Барбара». Вблизи – значительное судно, с широким корпусом, с белоснежными кожаными каютами внутри, лаковыми иссиня-черными боками. Вдали, опустив паруса, плавно колыхалась на волнах небольшая скромная яхточка «Раradis», - хозяева бросили якорь, вдали от любопытных глаз.
Слегка подгоревшая, за несколько прошедших дней, Женька стояла на остановке в ожидании троллейбуса. Ни ветерка. Раскаленная плазма обволакивала тело. К остановке подошла интересная пара: мужчина и девочка. Мужчина, с выгоревшими светло-русыми волосами, в клетчатой ковбойской рубахе, застегнутой на все пуговицы, в джинсах, и таких же, как и вся одежда, использованных по назначению, кроссовках. Наверное, они идут из яхт-клуба, - решила Женька. Яхт-клуб находился недалеко от парка и остановки. Вечером, после того, как расположилась в гостинице, она пошла исследовать соседские окрестности.
Девочка веселая, женственная, в простеньком ситцевом платьице примеряла папины солнцезащитные очки на круглую мордашку. Леди из нее получилась бы классная, с важной походкой – руки за спиной. Подбегая к русоволосому папе, не без кокетства, она поднимала мордашку вверх.
-Малышка, тебе очки не велики?
-Лиза, - зов Вселенной. - Ты устала девочка моя, - говорил баритон. Женька никак не могла оторвать глаз от этого мужчины с девочкой. Она одновременно испытывала к ним и интерес, и восхищение, ее ледяная глыба таяла, внутри что-то дрогнуло, защемило.
- Лиза, да ты фронда! – нежно он обратился к своей маленькой леди.
- Фронда, какая фронда! – Почти пел он, улыбаясь.
- А когда, ты еще приедешь?
Тихо шелестели голоса: Лизы и отца. В дорожной пыли, на июльской жаре они вели себя мужественно, просоленные и привычные к ветрам. Забыв, о существовании окружающих, забывшем о них троллейбусе, они откровенно наслаждались обществом друг друга. Он приставлял авторучку за ухо или вставлял в спутанные волосы, дурачась. Лиза смеялась.
Вот и троллейбус подкатил к остановке. Женька со спутниками загрузилась в душную атмосферу салона, с небольшим ветерком из всех открытых форточек, и капельками пота на носах, поехали в одном направлении. Девочку сморила жара, она спала на руках у отца, улыбаясь, русые волны волос растрепались, обруч съехал, щеки раскраснелись, а он все смотрел не отрываясь, на это четырехлетнее чудо.
– Можно я вам помогу, подержу Лизин обруч и перо вождя краснокожих, - сказала Женька, подхватывая падающий обруч и передавая в руки.
Лизин обруч и перо вождя краснокожих, – это величие над трагедией жизни, в которую не вмещается наша любовь. Когда они еще встретятся? Лиза поедет в новую свою семью, а он уйдет в море, и неизвестно, когда вернется, но будет знать, что его маленькая леди любит его и ждет. Так травинки пробивают асфальт. Золотоволосые спали, их потряхивало, и они были счастливы сейчас. А что будет потом, никто из них не знал.
Добравшись до гостиницы, Женька сползла по стене на тахту, вливая в себя остатки холодной минеральной воды. Бамбуковые жалюзи на окнах спасали от палящего всепроницающего солнца. И вообще, самое страшное - это дорога от моря до тени. Ведь завтра она опять с удовольствием поедет на встречу с морем и медузами. Просоленные волосы, жесткими волнами распались по плечам, в голове оставила воспоминания, давно ушедшая мысль. Она никак не могла вспомнить, что же для нее главнее сейчас: ее карьера или он, - тот который ее ждал. Похоже, на коллапс в конце пути, посреди цветущей цивилизации или издержки не пережитых еще эмоций от расставаний, встреч, потерь, одним словом, от избытка жизни. Надо быть поосторожнее с солнцем.
Я не менеджер. Я совсем другой человек. Я женщина, - крутилось в ее голове, до звездчатой ряби в глазах. Я люблю это море, этот песок, люблю соль на губах, морской бриз, паруса, агаты, янтарь, картины, и, вообще, всю тематику маринистов: морские звезды, ракушки, эти шершавые камни и даже тебя огненная медуза. Если заплыть к торчащим в море скалам, можно встретить семейство крабов: маленькие, величиной с ноготь, белесого цвета прячутся они, в щербинках, слегка поросших морскими водорослями останцев скал, наполненных водой. В капле воды обитает крошка-краб, в другой капле - его сестра. Не успеешь перевести взгляд, как все крабовое семейство прыснет в разные стороны, от движения руки. Белая пена разбивается о морские скальные глыбы, море на горизонте почти сливается с небом.
Еще один день прошел, но печаль тревожила и не давала забыть ей, что-то оставленное, в прошлом.
Смеркалось, воздух становится прохладным, морской бриз раздувал занавески. Как гулко стучали каблуки в этом чужом здании, ей было приятно озвучивать тихие стены частного пансиона. Как будто бы, она была не одна. После душа, ух, лицом в белую чистоту прохладных простынь, полосатый плед свернулся калачиком под боком, на потолке маленькие люминесцирующие лампочки. Колокольчик над входом, еще одно усилие глазами, вправо, – репродукция города Багдада, а со стороны пляжа, откуда она пришла, доносилась мелодия Жана Мишеля Жара. Редкий вкус у владельца ресторана. Отголоски галантной Франции.
Она летела, с какой-то удивительной небыстрой скоростью, парила. Тоска, защемившая вдруг, отпустила. Звонок, эти звонки, звоночки, и прорывающиеся гудки... и на этой орбите они есть.
-Алло, - окончательно просыпаясь…
-Здравствуй, ма!
-Здравствуй, малыш!
-Ну, как ты устроилась?
-Вот устроилась на диване, в клетку, в соломенном раю.
-Ма, ты уехала, и я заскучал.
А она решила, что больше не нужна ему, ведь он вырос, начали пробиваться усики, украдкой стал встречаться с девочками. Думал, о чем-то своем, не пуская ее больше, в тайники своего сердечка.
-Прости, малыш, ты же знаешь, это болезнь бежать, так устала, я надеюсь, ты справишься сам.
-Рыб я уже покормил, Чарли сидит, уткнувшись носом в дверную щель, я играю сам с собой, в шахматы, белый король получил мат и черный тоже, республиканцы победили.
Какой он еще юный. А, вчера, казался взрослым мужчиной.
-У нас полный порядок, мы с Чарли тебя любим.
-Подлизываешься. Что тебе привезти?
-Тебе уже пора спешить, на занятия опоздаешь. Все пока, привезу много фруктов, целую плетеную корзину.
Где-то в глубине черной гладкой трубки был слышен бой часов. Значит уже восемь, телефонная линия еще свободна, можно легко попасть в курортный городок. И он попал, в душу к Женечке. Потянул ее за ниточку, и она стала постепенно возвращаться. Мысли пришли в порядок, в тот обыкновенный заведенный в их доме порядок, в котором они прожили, без малого, восемнадцать лет вместе. Стало светло и тихо на душе, как тогда, давно, в ее детстве, когда она просыпалась по субботам, утром, от запаха пирогов с черникой, картошечкой, грибками. Потом уехала из родного дома - начиналась пора студенчества. Приезжала к одинокой, постаревшей матери, в зимние каникулы. Две недельки пролетали быстро, но выбраться из тесных объятий родного города не всегда удавалось вовремя. В зимнюю стужу взлетная полоса обледеневала, рейсы откладывались и приходилось ездить на автобусе то домой, то в аэропорт, по несколько раз. Сколько поездок – столько встреч, и прощаний. Под конец, уже без слез, а с весельем и пожеланием "До скорой встречи". Замужество, своя семья, снова расставание – развод. А потом мечты, надежды, что можно еще раз попробовать устроить свою личную жизнь. Но мечты оставались, по-прежнему, мечтами, встречи - проверкой на искренность, а не попыткой создать новую семейную жизнь, и все чаще происходил повтор - несовпадение мимолетных чувств, все равно, что видео-пленку прокручиваешь назад, мелькают знакомые кадры, дежавю.
Она не рисковала и не ошибалась. В этом доме мужчины долго не засиживались. Ведь это был не только ее дом, но и дом ее короля. Из далеких уголков памяти всплыли строчки: «Но вышел маленький король и уронил перчатку, и дважды выкрикнул: - Дуэль! А трижды: - Проучу!» И потом, он ловко отбивал у нее ее взрослых друзей, уводя их от конкретной цели, увлекал собеседника длинными ненасытными разговорами и расспросами про историю и географические открытия.
Невозможно было разорвать бег по кругу: работа, детский сад, школа, праздники, и, все сначала. Вот и восемнадцать лет пролетело, как одна весна.Я тоже люблю тебя, малыш, - мой Шерлок Холмс, моя война, мое страдание и мои редкие праздники.
Прошла неделя, все также празднично сияло солнце.Портье на выходе: «Вам письмо». На конверте марка с броненосцем, но не Потемкиным. Знакомая линеечка и любимый кругленький подчерк. «Здравствуй, мам!Я лежу в снегу, твоя подушка теперь стала для меня сугробом, о который трудно согреться. Жду тебя, Я ПОСТУПИ-И-И-И-Л»
-У-ррр-аааааа! – крикнула Женька, чем несколько ошарашила портье. Значит все броненосцы и африканские слоны у тебя впереди, - сказала Женька, в пустоту. Обрадовалась, неуклюже толкнула урну, и усевшись на скамейку, перевела дух. Вот они и опять вместе. Снова праздники, снова пироги, вылазки за грибами, споры ни о чем и радость примирений.
На следующее утро, открыв код на дверях своего дома, повернув ключ в замке, отряхнувшись от аэрофлотовской пыли, Женька обнаружила цветы на столе, огромный бархатно-багряный букет гладиолусов. Женька широко разулыбалась, на все ямочки на щеках, во весь рот со щербинкой. Это ей, он знал, что она любит эти цветы. Головой влево, на скрип потемневших паркетных половиц:
-Ну, здравствуй, Джек Лондон, что это ты там написал про сугробы в подушках?!
–Здравствуй, ма! – родные заспанные глаза, на милой похудевшей мордашке. Круги под глазами и кости. Все, впереди только фрукты и отдых, и никаких конспектов, и компьютеров.
-Сегодня восемнадцать с плюсом будет, погреемся наперегонки, на набережной, и в гостях.
Джек Лондон идет досыпать. Женька берет книгу. Из нее выпадает пожелтевший листочек, на котором написано печатными буквами: «Дорогая мамочка. Я съел два яичка. Я абсолютно сыт. Пойду, погуляю немного. Твой зайка».
Опять оглушительный телефонный звонок. То, что всегда ее раздражало. Когда душевное равновесие почти достигнуто, обязательно кто-нибудь вломится в закрытую дверь.
- Приехала отпускница? Совсем про друзей забыла? Все гоняешься за мечтой?
- Это кто? Ах, это ты, Галочка, как я рада тебя слышать! Все скучаешь?
Положив на стол трубку, Женька прилегла на диван, прикрыла глаза и прислушивалась к мягкой воркотне, раздававшейся из трубки, пока, наконец, сосеседница не начала алекать на другом конце.
-Да, Галочка, слышимость плохая... ну всего, пока!
Погрузившись в свои обычные раздумья, она перебирала уносившиеся в неведомо какие края годы: кем он только не был для тебя, за столько прошедших лет, Женька, и Моцартом, изучающим свое сольфеджио, вертя в руках карандаш и напевая в такт, по нотам без аккомпанемента. И акробатом, который целый год стоял и ходил на руках, изо дня в день. И обиженным котенком, приходящим из школы. И ощутившим себя, в один прекрасный день, архитектором, рисующим легко ровные линии и овалы. Неутомимым рассказчиком и страстным путешественником. И этот, твой русоволосый найдет свое очарование, всему свое время. Он поймет, что в этом мире есть то, что постоянно радует. Женька рассказывает про маленькую даму, с остановки.
Под стать новым Жениным знакомым, забегает к нам студентка филфака, Лидочка, с длинными спутанными косами пшеничного цвета. Она меня очаровала прошлой зимой. Познакомиться с Лидой довелось случайно: сидела, напротив, в метро девушка, в енотовой шубе, явно с маминого плеча. Была она крупного телосложения, из-под шапки, набекрень, выбились локоны. Розовощекая, кровь с молоком, вдруг начинает лихорадочно что-то искать в своей лохматой меховой сумке.Вынимает одну тоненькую зеленую тетрадь за другой. Тетрадки мятые, сложенные вдвое и исписанные корявым подчерком. Уже штук восемь или десять набралось. Я терялась в догадках, кем же она может быть, совсем заинтриговала нас. Спросила у сына, как он думает, кто по профессии эта девушка. Сын ответил, не задумываясь: «Учительница». Хороша учительница, все тетради всмятку, с закрученными веером уголками, местами сильно оборванными или обкусанными. Расхохотавшись, заметила, что наша соседка тоже, едва сдерживает улыбку. Выйдя из метро, разговорились, оказалась, Лиде надо было срочно записать пришедшую в голову умную мысль, а вернее продолжить ее, вот и начались поиски нужной тетрадки в сумке. До Чехова ей еще было далеко, как она считала, но записные книжки, в виде мятых тетрадок использовались всегда. А, то ведь, как бывает, вовремя не запишешь или не перескажешь, а потом ищи-свищи эту новую литературную идею или образ.
Зимними вечерами мы любили поговорить с Женькой и Лидой, о прелестях английской литературы, современной прозы, за русским чаем с лимоном, после лыжных пробежек за городом, записывали остроумные выражения, услышанные с экрана телевизора, или смаковали политическое очарование их авторов.