Атлантида. Действие 3

Вениамин Нелютка
Действие 3.

Гостиная в квартире Стреховых.
За столом сидят Петр Сергеевич, Петр Петрович, Вероника, Алексей. Ужинают.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Верочка, положи, пожалуйста, мне еще один кусочек запеканки.
ВЕРОНИКА. Петя! Ты не думаешь, что тебе не стоило бы так наедаться на ночь? Тебе давно пора начинать следить за своим весом!
АЛЕКСЕЙ. Мама! Хорошего человека должно быть много!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Да, у меня и так почти что идеальный вес!
ВЕРОНИКА. Идеальный? Да ну? Я сильно в этом сомневаюсь.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ну, да, конечно, идеальный, раз он соответствует моему мысленному идеалу и вполне меня устраивает.
ВЕРОНИКА. Зато не устраивает меня. Всю кровать продавил. Скрипит, скоро, наверное, вообще развалится.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ну, при чем здесь кровать? Если жалко кусочка запеканки, так и скажи.
ВЕРОНИКА. Петя! Мне для тебя ничего не жалко. Мне просто удивительно. Ты раньше был таким спортивным, интересным мужчиной, мне все мои подруги завидовали. Брал бы пример хотя бы с Алеши.
АЛЕКСЕЙ. А причем здесь Алеша? Я тоже запеканку люблю.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. У меня аппетит разыгрался на нервной почве. Я уже ничего не могу понять, что такое происходит в доме. Какие-то шушуканья по углам... Ася то с одним приходит, то с другим. То ей нравился Слава, я даже думал, что они поженятся. А теперь он и носа сюда не кажет. Может мне кто-нибудь объяснить, что все это значит?
ВЕРОНИКА. У Аси со Славой сложные отношения...
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ну, хорошо. У них «отношения», я и сам об этом догадывался. А Жорж тогда здесь при чем?
ВЕРОНИКА. Как тебе, Петя, объяснить это понятнее? Скажем так – он тоже принимает какое-то участие в этих отношениях.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Что это значит – принимает какое-то участие? Какое это какое-то?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Мне, кажется, что у них что-то есть.
АЛЕКСЕЙ. Вот дед у нас, глаз – алмаз.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. А невеста Жоржа во Франции? Ведь у него, не забывайте, есть невеста, он сам нам рассказывал.
АЛЕКСЕЙ. Ну, да, на картошке познакомился.
ВЕРОНИКА. Ах, ну при чем здесь эта невеста? Вообще, я не могу понять, чего ты добиваешься своими вопросами... Ася уже взрослая девушка...
АЛЕКСЕЙ. Да, уж! Такая взрослая, такая взрослая. Из-за нее кавалеры уже дерутся на дуэли.
ВЕРОНИКА. Это ты о том... некрасивом инциденте?
АЛЕКСЕЙ. Ну, да, о том самом... разговоре за жизнь...
ВЕРОНИКА. Не могу понять, как все это могло произойти. Жорж такой воспитанный, и Слава тоже всегда вел себя сдержанно. Какая муха его тогда укусила?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Ничего страшного, подумаешь – подрались чуть-чуть. Я, когда был молодым, тоже, бывало, любил подраться. Да... Мы, комсомольцы 30-х годов, ух! какими боевыми были, подраться любили за милую душу. Из-за девок, бывало, так дрались аж до крови.
ВЕРОНИКА. Но Ася-то, Ася! Как она могла до такого допустить?
АЛЕКСЕЙ. А что здесь такого? Это ведь основной закон биологии – самцы дерутся из-за самки. Всегда так было.
ВЕРОНИКА. Леша! Ты можешь обойтись без своих циничных замечаний?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Мне кажется, Жорж хочет увезти Асю во Францию.
АЛЕКСЕЙ. Скорее, Жора хочет увезти во Францию романтические воспоминания о своей исторической родине.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Когда он уезжает?
ВЕРОНИКА. Уже скоро. Через три дня.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Вот и хорошо. Появится хоть какая-нибудь ясность. А то все шу-шу да шу-шу.
АЛЕКСЕЙ. Я тоже через три дня уеду. В Крым на две недели.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Смотри, оттуда только никого не привези!
АЛЕКСЕЙ. А это, отец, уж как получится... Любовь ведь бывает зла, как говорится, полюбишь и козла. Или лучше сказать «козу»? Любовь зла, полюбишь и самку козла – вот так, наверное, будет правильно. Надо будет у Жоры спросить, он русский язык знает лучше всех нас.

Входят Ася и Жорж. У Жоржа заклеены лейкопластырем обе скулы.

АСЯ. А вот и мы. Добрый вечер!
ВЕРОНИКА. Легки на помине. Добрый вечер! Ой, боже мой, что это такое с вами, Жорж? Упали где-нибудь?
АЛЕКСЕЙ. Жора опять, наверное, с кем-то поговорил за жизнь.
ЖОРЖ. Это просто какое-то недоразумение. Сегодня утром у гостиницы ко мне подошли два каких-то... не очень бритых господина. Тот, что повыше, говорит мне: «Мужик, будь друг, одолжи пару чириков, а то все шланги сгорели».
ВЕРОНИКА. Ну, а вы что же?
ЖОРЖ. А я ему вежливо ответил: «Я в этом вопросе не очень компетентен. Вам, наверное, лучше обратиться в авторемонтную мастерскую».
АЛЕКСЕЙ. Ха-ха-ха! Да, вот это сказанул!
ВЕРОНИКА. А он что?
ЖОРЖ. А он сказанул: «Ты что, гад, издеваешься?» И раз – мне кулаком по скуле. Мне в гостинице ранку обработали и заклеили. Вот и все.
АЛЕКСЕЙ. Значит, тебя ударили, а ты что же? Подставил другую щеку?
ЖОРЖ. А я, прошу прощения, тоже ударил высокого – чисто автоматически. Хук справа в подбородок. Он и упал, где стоял. Вот и все.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Это по-нашему, по-ляпуновски! Сразу видно – наша кровь! Против ляпуновских парней никто никогда выстоять не мог – ни барковские, ни харинские, ни дьяковские. Вот так-то...
АЛЕКСЕЙ. Ну, а второй?
ЖОРЖ. А второй почему-то сразу убежал. И не подумал даже помочь своему товарищу.
ВЕРОНИКА. Я вижу, Жорж, что вы без приключений прожить никак не можете.

Жорж разводит руками.

АСЯ. Мы проголодались. Юра хотел меня пригласить в ресторан, но я отказалась.
АЛЕКСЕЙ. И совершенно напрасно, что отказалась. Мама сделала картофельную запеканку с луковой подливкой. Такая вкуснятина, просто невозможно оторваться. Теперь придется еще и с вами делиться.
ВЕРОНИКА. Леша, как всегда, шутит. Садитесь за стол. Берите запеканку. Ася, поухаживай за гостем! Ну, рассказывайте, где вы были?
АСЯ. Мы с Юрой были в Це-Де-эЛе на вечере поэзии.
ВЕРОНИКА. Как интересно! Ну, и как вам, Жорж, понравился вечер?
ЖОРЖ. Ах, тетя Вероника! Прошу вас, называйте меня, если вам не трудно, Жорой или Юрой, как вам больше нравится.
АЛЕКСЕЙ. Конечно. Хорошее русское имя – Жора, в нем чувствуются энергия, размах, шаланды, полные кефали...
АСЯ. И Юра тоже хорошее имя, звучит очень ласково.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Совершенно правильно – конечно, лучше «Жора»! В России имя «Жорж» вызывает одни лишь неприятные ассоциации. Ты, Жора, я смотрю, чем дальше, тем больше становишься настоящим русаком.
АЛЕКСЕЙ. Это бы надо обмыть.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Тебе, Леха, только бы обмыть, только бы выпить. Только и ищешь повод.
АЛЕКСЕЙ. А для выпивки и не надо искать никаких поводов. Жизнь сама по себе уже хороший повод для хорошей выпивки.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А вот мы, комсомольцы 30-х годов, даже слова такого «выпить» вообще не знали. Я, к примеру, водку впервые попробовал на торжественном ужине по случаю окончания Муромского училища связи в 43-м году. Выдали нам по 100 грамм, я выпил, в голове все закружилось – очень неприятное ощущение. После шести месяцев нас выпускали лейтенантами – и сразу на фронт, а там – кому как повезет... Мне повезло, попал в Третью гвардейскую танковую армию под командованием маршала Рыбалко Павла Семеновича, дошел от Орла до Берлина, участвовал в освобождении Праги – и остался жив. Удивительно!..
ЖОРЖ. Удивительное дело – Россия погружается в пучину, а в ресторанах музыка играет, в театрах полно зрителей, в доме литераторов устраиваются поэтические вечера... Завтра, может, для всех здесь наступит конец света, а людей волнуют стихи...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Почему это Россия погружается в пучину, что за ерунда?
АСЯ. А! Это, дедушка, такой поэтический образ. На этом вечере один поэт читал стихотворение. Там были такие строки:
Хохочите и плачьте! Чудней
И беспечней не сыщешь народу.
Атлантида уходит под воду,
И смыкается вечность над ней.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Ну и пусть себе уходит под воду! Нам-то что? Когда все это было?
ЖОРЖ. То стихотворение заканчивалось словами:
Исчезает моя Атлантида...
Атлантида... Россия моя!
Это Россия оказывается Атлантидой, которая уходит под воду. Это Россия тонет, погружается в бездну. Разве вы сами этого не видите?
ВЕРОНИКА. Петя! Ну, не молчи! Ответь, пожалуйста, Жоржу, то есть, я хотела сказать, Жоре. Ты же все-таки профессор, в конце-то концов!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Нет, пусть Жорж, то есть Жора, выскажется до конца. Это даже интересно.
ЖОРЖ. Мы с Асей на днях побывали в Третьяковской галерее. Там картины в Суриковском зале – знаете, конечно? Да?
АЛЕКСЕЙ. Да, конечно. Это подлинно. Это вам – не великий русский поэт Иосиф Бродский.
ЖОРЖ. Те картины можно рассматривать бесконечно. Какие лица у людей, какая сила духа у тех людей! Тех русских людей... Не нынешних. Нет, увы, не нынешних. Вы знаете, по французскому телевидению не так давно показывали сюжет: в китайских ресторанах в Хабаровске уже вывешивают таблички: «Русским вход воспрещен!». А у вас здесь все спокойно, никто не пытается потребовать ответа у правительства и вашего президента – что же это происходит с народом, еще недавно бывшим великим?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Почему бывшим? Мы, русские, не бывшие, мы живы, мы – вот они.
ЖОРЖ. Да, был великий народ – русские. А теперь – не поймешь, кто они такие? Россиянцы? Евразийцы? Азиопцы? Раз все молчат, значит, скоро русским вход будет воспрещен! – в Муроме, Владимире, Москве... Всюду пьянство, безнадежность. Приходи, кто хочет, – китайцы, японцы, турки, бери, что хочешь – никто и пальцем не шевельнет. Скоро здесь всем наступит большой песец. Да? Я, Леха, это правильно выразил по-русски?
АЛЕКСЕЙ. Правильно, песец. Валяй, Жора, обличай дальше!
ЖОРЖ. Я думаю, что у каждого народа, как и у человека, есть свой жизненный цикл. Рождение, взросление, зрелость, упадок, гибель. Так было и с Древним Римом, и с Византией, и с другими великими империями. По-видимому, русский народ вступил в стадию упадка, и что его ждет впереди? Погибоша аки обры... Где теперь эти самые обры? Даже следов от них не осталось.
АЛЕКСЕЙ. Красиво звучит: «Погибоша аки обры».
ЖОРЖ. Только за границами России, во Франции, например, или в Австралии, в Канаде, даже в Аргентине, только там и можно сейчас встретить русских людей с чувством собственного достоинства, с чувством сопричастности к великой русской культуре – это эмигранты в третьем, или уже в четвертом поколении. Но все они своей родиной считают, увы, не Россию, а страну проживания. И русский язык большинство из них знает плохо, а некоторые не знают вовсе.
ВЕРОНИКА. Но вот вы, Жора, говорите на правильном русском языке. Леша даже утверждает, что вы русский язык знаете лучше нас.
АЛЕКСЕЙ. Жора говорит, конечно, на правильном русском языке. Только в России сейчас так уже не говорят. Сейчас язык Тургенева и Бунина кажется архаикой, а лет через 20 вообще будет мало кому понятен.
ЖОРЖ. Я влюблен в русский язык, но я, можно так сказать, исключение из правил. Я сам православный, у меня и отец, и мать и оба деда русские, у нас в доме всегда говорили по-русски. И в гостиной у нас висели портреты людей, составивших славу России: Суворова, Пушкина, Гоголя, Станиславского, Рахманинова, Менделеева, Юрия Гагарина. Я, разумеется, горжусь тем, что Франция – моя родина, но я хотел бы считать себя и частицей русского народа... Но только что осталось от русского народа, во что он превращается или уже превратился?
АЛЕКСЕЙ. А во что он мог превратиться, если все последние 100 лет в народе уничтожали его элиту, его самое деятельное начало?
ВЕРОНИКА. Ах, опять эти политические разговоры! Опять эта политика! Как вам самим не надоест!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Увы, никуда от этого не деться. Если мы не будем заниматься политикой, то политика займется нами.
ЖОРЖ. Я хочу еще добавить. Я заметил, что в России больше не распространена и народная песня. Мне это тоже кажется странным... просто непонятным... Дед Глеб любил петь русские песни и всегда говорил, что в них заключена русская душа. Мы, русские, во Франции поем русские песни, а в России их почти не поют.
ВЕРОНИКА. А какие песни вы поете во Франции?
ЖОРЖ. Самые разные. Дед Глеб – тот часто пел «Вниз по Волге-реке...» и «Сижу за решеткой...», грустно так тянул, аж сердце разрывалось.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Это он, наверное, по России тосковал, это душа его на родину рвалась... Это он вспоминал нашу Ляпуновку, Иленьку...
ЖОРЖ. Да... Как сейчас вижу: он поет, а у самого слезы в глазах...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Может быть, даже и к лучшему, что Глеб не дожил до этого дня. В его памяти Ляпуновка осталась такой же, какой была в детстве... Места у нас там удивительно красивые...
ЖОРЖ. Для него это было бы настоящим шоком. Пьют даже дети! Я видел в Ляпуновке пьяных мальчишек и девчонок, им было лет по десять.
ВЕРОНИКА. Вас послушать, Жора, так за две недели в России вы ничего хорошего здесь так и не нашли.
ЖОРЖ. Нет, Вероника Павловна, это не совсем так. Кое-что для себя я в России нашел. Только вовсе не то, за чем сюда приехал.
ВЕРОНИКА. А вы, Жора, сами что любите петь?
ЖОРЖ. Я? Например, «Выхожу один я на дорогу».
ВЕРОНИКА. Ну, так давайте споем. Я эту песню тоже люблю.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Петь так всухую не годится.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ну, так доставай свою гармошку, отец, что ли. А то позабыли уже, как ты играешь. Не разучился, поди, иш-шо?
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. А то! Не разучился иш-шо. Мы, комсомольцы 30-х годов, любили попеть под гармошку.

Петр Сергеевич достает гармонь, начинает наигрывать и подпевать. Остальные подхватывают..

ГОЛОСА. Выхожу один я на дорогу...
Сквозь туман кремнистый путь блестит,
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит...

В небесах торжественно и чудно!..
Спит земля в сиянье голубом –
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел;
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Хорошо спели, молодцы!
ЖОРЖ. Просто до слез пробирает.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Да, есть у нас еще порох в пороховницах. А вы говорите – Атлантида! Никакой Атлантиды не было. Все это просто сказка.
ЖОРЖ. Увы! У нас на глазах эта сказка превращается в явь. Точнее, страшная сказка превращается в страшную явь.
АЛЕКСЕЙ. Да хватит тебе, Жора, нас пугать! Ты пугаешь, а нам, представь себе, вот нисколечко не страшно.
ВЕРОНИКА. И хватит вам уже, дорогие мужчины, политических споров! Давайте лучше еще споем. Знаете, Жора, «Тройку»? (Запевает).
ГОЛОСА. Что так жадно глядишь на дорогу...
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу –
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.

На тебя заглядеться не диво.
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих темных, как ночь.

Не гляди же с тоской на дорогу,
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!

Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки,
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой...

АЛЕКСЕЙ. Ну и песня – прямо в тему. И ямщик под хмельком, и к другой мчится вихрем корнет молодой...
АСЯ. Да ну тебя, Лешка!
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. После Гражданской и после Великой Отечественной тоже – сумели подняться, отстроиться, создать могучую державу. Выстоим и теперь.
ЖОРЖ. Дай, Бог! Но жизненные силы нации, как и человеческие, не беспредельны. И потом раньше у России были сильные лидеры. А что сейчас? Цели нет, народ измельчал, и лидеры тоже ему подстать. Если так дальше дело пойдет, то Россия вообще исчезнет с карты мира.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ваш прогноз, Жора, может быть, и остроумный, но только ни в какие ворота не лезет.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Это ж надо до такого договориться – Россия исчезнет с карты мира!
АЛЕКСЕЙ. Ну, а Франция? Твоя, Жора, любимая Франция – она не исчезнет?
ЖОРЖ. Нет, конечно. Франция не исчезнет. Мы сейчас много вкладываем в образование, науку и культуру. Наши сегодняшние затраты – это наши вложения в будущее. А у вас здесь никто не думает о завтрашнем дне. Остались только воспоминания о прежнем величии и амбиции, не подкрепленные сейчас абсолютно ничем.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Мы – великая страна!
ЖОРЖ. Да, была великая страна, был великий народ. А через несколько десятилетий люди будут с недоумением спрашивать – куда все это подевалось, как могло все это исчезнуть? Когда я ехал в Россию, я не мог даже предположить, что все так безнадежно.
ВЕРОНИКА. Неужели... Петя, неужели все так безнадежно?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Да, нет, Верочка, не волнуйся. Все вовсе не так плохо. Жорж на все смотрит со своей европейской колокольни, поэтому он и произносит здесь с умным видом разные подлые сентенции.
АСЯ. Ну, папа! Как ты можешь так говорить? Юра просто говорит прямо то, что думает.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Можно и с самыми честными намерениями подыгрывать подлой политике. Там (делает жест) они за нас решили, что для России и русских нет места в будущем мировом устройстве. Вот нас только позабыли спросить.
АЛЕКСЕЙ. Им на всех нас наплевать.
ЖОРЖ. Опять я не совсем понимаю. Кто решил? Кто это они?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Известно, кто. Нам всё время стараются внушить, что мы никчемные, что нам не на что надеяться, что у нас нет будущего. Это у них такая подлая политика. Но русский мир существует, черт побери, и будет существовать, пока существует русский язык. Ты вот, Жора, сам на каком языке думаешь, на каком языке видишь сны? На русском или на французском?
ЖОРЖ. И на том, и на другом. Для меня это амбивалентно. Да, вы правы, есть еще русский язык – величайшее творение русского народа. Сам я довольно прилично владею несколькими языками, поэтому могу сравнивать. Русский язык обладает совершенно уникальными выразительными возможностями – быть может, как ни один другой язык мира. Он способен охватывать все мыслительное пространство, создавать новые смыслы, передавать мельчайшие оттенки состояний души... Да, но сейчас и русский язык все больше становится похожим на ваш тюремный жаргон. Вы не думаете, что русский язык может стать мертвым, как, скажем, латынь – а ведь латинский язык тоже был великим языком? Ведь нас, русских, с каждым годом становится все меньше...
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Все это уже было в русской истории, было не раз, переживали и худшие времена – ничего, выстояли, поднялись... Ты сам ведь, Жора, видишь – люди сочиняют стихи, ходят на поэтические вечера – значит, ничто для нас не потеряно. Не умрет наш русский язык, значит, не кончится Россия!
ЖОРЖ. Ну, дай Бог. Спасибо вам за такой прекрасный вечер, за эти песни, за все, за все. Однако мне уже пора откланяться. Если позволите, я приду к вам завтра вечером. До свиданья.
АСЯ. Мама, я хочу Юру немного проводить.
ВЕРОНИКА. Проводи, только особо не задерживайся...
АСЯ. Это, мама, как получится. А вообще-то я собираюсь уехать во Францию. Мы с Юрой решили пожениться.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. А? Что такое? Я уже совершенно ничего не понимаю.
ВЕРОНИКА. Ах! Это так неожиданно!
АЛЕКСЕЙ. Ё-моё! (Напевает). О, Гименей, о, Гименей!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Перестань паясничать! Здесь дело серьезное. Объясните мне – как же так? Ведь Жора говорил, что у него есть невеста. На картошке познакомился.
АСЯ. Он передумал, теперь он собирается жениться на мне. Да, Юра?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. А потом он еще раз передумает.
АСЯ. Он говорит, что любит меня одну. Ну, Юра, скажи им сам!
ЖОРЖ. Ася вам сказала все, как есть. Мы любим друг друга, так ведь, Ася? Мы решили пожениться. Я думаю, это будет правильно. Русская девушка выйдет замуж за русского, пусть и французского подданного.
АЛЕКСЕЙ. Я хотел бы жить и умереть в Париже...
ЖОРЖ. Быть может, потом к нам и Алексей переберется. Во Франции есть спрос на хороших дизайнеров. Можно сделать хорошую карьеру.
АЛЕКСЕЙ. Нет, уж дудки! Ни в какой Париж я не собираюсь.
ЖОРЖ. Какие дудки? Почему дудки?
АЛЕКСЕЙ. Потому что я дизайнер по необходимости зарабатывать деньги, а по призванию я художник. А художник без корней – просто никто. Россия – это судьба. Но тебе, Жора, этого не понять. Никогда.
ЖОРЖ. Неужели ты, Леха, не видишь, неужели вы все не понимаете, что вас здесь ждет? Оглянитесь вокруг! Вшивые клошары в метро. И пьяные дети в деревнях. И наркоманы. И преступность. А мат! Вы, наверное, сами уже не замечаете, что у вас все привыкли грязно ругаться. Это как же надо себя не уважать? Народ, потерявший честь и достоинство, не имеет будущего. Очнитесь! Атлантида гибнет, уходит под воду прямо у вас на глазах!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Да, матом у нас, конечно, ругаются, есть такой грех. Это правда, но это еще не вся правда. Раз в русском языке есть слова «достоинство», «гордость», «честь», значит, они есть и в душе русского человека. Только они там, в глубине, а мат – он снаружи.
ЖОРЖ. Я думаю, умным в этой стране делать нечего, им надо спасаться, пока еще есть возможность спастись.
АЛЕКСЕЙ. Ты, Жора, наверное, очень умный, а я, конечно, дурак. Мы здесь все дураки. А раз мы дураки, то, милый Жорж, никогда не сумеем принять твою умную логику. Ты думаешь, раз корабль обречен, то крысы должны покинуть его. А мы, напротив, убеждены, что корабль обязательно потонет, если все крысы сбегут с корабля. И та Атлантида погибла, быть может, потому, что атланты начали спасаться сами вместо того, чтобы спасать свой остров...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Перетерпим, переможем. И неизвестно еще, кто из нас раньше пойдет ко дну. Россию уже столько раз хоронили, а мы все живы! Скорее на весь ваш Запад обрушится какая-нибудь ужасная чума.
ЖОРЖ. Да, конечно, в этом мире ничто не исключено, и, быть может, все мы пойдем ко дну – лет через двадцать, тридцать, пятьдесят... И те, кто плывет первым классом, и кто плывет в четвертом. Но все же я хотел бы оставшиеся годы прожить по возможности в первом классе.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Ничего, не потонем... Даст Бог, выплывем как-нибудь. Не в первый раз.
ЖОРЖ. Раз вы сами не хотите видеть очевидного, то, думаю, вас уже ничего не сможет спасти. Извините меня, конечно, за такие слова.
АЛЕКСЕЙ. Да, вот, Жорж, кстати! Знаешь, что это такое? (Достает из книжного шкафа головоломку – «Крест адмирала Макарова».)
ЖОРЖ. Нет, откуда? Первый раз вижу.
АЛЕКСЕЙ. Это такая головоломка, называется «Крест адмирала Макарова». Знаешь, кто такой был адмирал Макаров?
ЖОРЖ. Русский флотоводец? Который погиб в войну с Японией? Да?
АЛЕКСЕЙ. Ну, да, знаменитый русский флотоводец. Эту головоломку он и придумал. Простенькую такую. Из шести деталей надо собрать фигуру, которая бы не рассыпалась. Вот запорный брусок. Смотри внимательно. Я его вынимаю... Видишь, он совершенно гладкий? Теперь снимаю эти две штучки, потом эти. Вот. Понятно? Попробуй теперь собрать обратно, как было.
ЖОРЖ. Ну, это просто! Вот так, наверное. Нет. Сейчас...
АЛЕКСЕЙ. Давай, давай! Покажи всем нам высший европейский класс!
ЖОРЖ. Сейчас... Нет, не так. Сейчас...
АСЯ. Юра, не мучайся зря! Леша это просто пошутил. Этот крест быстро не собрать. Это только кажется, что просто.
АЛЕКСЕЙ. Можешь, Жора, взять головоломку, на досуге потренироваться. Хорошо развивает воображение.
ЖОРЖ. Что ж, спасибо за подарок. Ну, мне, кажется, уже пора. Всем до свидания, до завтра! Ты, Асенька, проводишь меня?
АСЯ. Я готова.
ГОЛОСА. До свидания!
Вероника (Асе). Ты когда придешь?.. Надеюсь, не очень поздно?
АСЯ. Я постараюсь, мамочка. Ты меня понимаешь?

Жорж и Ася уходят.

ВЕРОНИКА. Вот тебе и внуки, Петя! А ты все мечтаешь, мечтаешь!.. Что теперь будет?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Не знаю, что и сказать. Все это так неожиданно! Прямо гром среди ясного неба. Верочка, поставь-ка рюмки на стол, выпьем по капельке... Ну, и гусь все-таки этот Жорж! Скажет же тоже – Атлантида! Две недели пожил в России – и пожалуйста, уже вынес нам приговор.
АЛЕКСЕЙ. Умный, умный, а крест собрать не может. (Отбивает чечетку с прихлопами.) А мы пить будем и гулять будем... Эх!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Но Аська, Аська-то какова? А?
ВЕРОНИКА. И как это она ухитрилась так Жоржу голову вскружить – уму непостижимо!
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Наша кровь. Ляпуновские девки всегда были хваткими – против них ни один парень устоять не мог.

Вероника ставит рюмки на стол, Петр Петрович достает из холодильника бутылку перцовки, разливает по рюмкам.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Тебе капнуть в рюмку?
ВЕРОНИКА. Пожалуйста, Петя, одну капельку.
АЛЕКСЕЙ. А меня можешь не спрашивать. Я всегда «за». Мне всклень. Есть такое хорошее русское слово!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Скажи отец, что ли, слово.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Давайте чокнемся. За Россию!
АЛЕКСЕЙ. За нашу Атлантиду, черт возьми! Чтоб она не потонула!

Все встают, чокаются.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Смотри мне, и думать не смей об этом, Леха!
АЛЕКСЕЙ. А я и не думаю. Никуда я, ясное дело, не уеду. Где еще, к примеру, я смогу найти такую восхитительную перцовку?
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Да, замечательная вещь. Не перевелись еще в России настоящие мастера.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Перетерпим, переможем. В войну было гораздо труднее. Да и после тоже – из пепла возродились...

Звонок.

ВЕРОНИКА. Звонят. Наверное, Ася вернулась.
АЛЕКСЕЙ. Я открою.

Алексей выходит, возвращается вместе со Славой.

СЛАВА. Здравствуйте!
ВЕРОНИКА. А, Слава! Здравствуй! Проходи, садись с нами за стол. Хочешь чаю? Положить тебе запеканки?
СЛАВА. А Аси дома нет?
ВЕРОНИКА. Аси дома нет, Слава.
СЛАВА. А когда она придет?
ВЕРОНИКА. Она совсем недавно ушла. Не знаю, когда она теперь вернется. Она уже взрослая, нам не докладывает.
СЛАВА. А куда она пошла, она не сказала?

Вероника переглядывается с Петром Петровичем.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Она пошла проводить Жору, а когда вернется, нам не сообщила.
СЛАВА. С Жоржем, значит, ушла? Понятно. А я-то хотел у нее прощения, как дурак, попросить...
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Она объявила нам, что собирается уехать в Париж. Вот так-то, Слава. Мы сами все в полной растерянности...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Да, такие вот дела...
СЛАВА. Как же так? Я что-то совсем уже ничего не понимаю. Ведь мы с ней собирались пожениться? Планы строили...
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Слишком долго собирались. Такие дела надо делать, не раздумывая. Вон Алексей со своей девушкой тоже все тянул, тянул, пока у него невесту и не умыкнули. Парню уж тридцать лет скоро, а все холостой. Разве это порядок? (Алексею.) Знаешь поговорку: «В двадцать лет силы нет – не жди, не будет. В тридцать лет жены нет – не жди, не будет». У нас с матерью такой возраст наступает, когда хочется уже внуков нянчить.
ВЕРОНИКА. Да, Леша, отец прав, тебе пора уже серьезно задуматься о жизни.
АЛЕКСЕЙ. А причем здесь я? Чуть что, так сразу меня выставляют в качестве какого-то пугала.
СЛАВА. Значит, Ася собралась уехать? С этим вашем французом? Нет, что хотите, все это вовсе неправильно. И так Россию кругом обобрали, металлы вывезли, газ перекачали, специалистов переманили, так теперь еще и русских девушек начинают увозить. Если так дело пойдет дальше, то что вообще от России останется? Одни лица иудейской и кавказской национальности?
АЛЕКСЕЙ. Ты, Слава, о себе лучше подумай, а то, смотри, тебе 25 лет уже, скоро будет тридцать, а ты все в холостяках ходишь.
Слава (бьет кулаком по столу). Вот сейчас пойду, разберусь с этим французом по-своему!
Алексей (хватает Славу за руку). Я тебе разберусь! Сиди уж, и не рыпайся, раз профукал невесту. Раньше надо было головой своей думать!
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Хм! Скажет тоже – Атлантида! Пока мы живы, жив и русский язык, а он умнее нас самих, умнее отдельного человека, умнее целого поколения. Раз жив русский язык, значит, Русская земля еще родит новых гениев. А какая у нас есть хорошая, какая целеустремленная молодежь!
АЛЕКСЕЙ. Эт-то точно! За молодежь надо выпить.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Я это о своих аспирантах говорю. Талантливые ребята. Они себя еще проявят – ого-го как! О них еще весь мир услышит и ахнет. Сыграй, отец, нам, что ли, на своей гармошке!

Петр Сергеевич берет в руки гармонь и начинает наигрывать мелодию «Варяга».

АЛЕКСЕЙ. Если надо будет, то и умрем геройски, как матросы с «Варяга». Мат ему, видите ли, не нравится! Русский мат – может, такое же национальное достояние, как и Третьяковская галерея, если не больше. С Божьей помощью и с русским матом выплывем как-нибудь, прорвемся...
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Что уж там... Войну выиграли благодаря мату... Другое дело, что сейчас его употребляют не по делу. Вот мы, комсомольцы 30-х годов... Да...
ВЕРОНИКА. И что теперь будет?
АЛЕКСЕЙ. А ничего не будет. Не волнуйся, мать. Пока мы здесь, не потонет наша Атлантида.
СЛАВА. А как же я? А Аська? (С отчаянием.) Какой же я дурак!.. Просто идиот... Ну, француз, теперь держись! (Срывается с места.)
АЛЕКСЕЙ. Ты куда? Стой!
Слава (отталкивает Алексея). Пусти! (Убегает.)
ВЕРОНИКА. Куда это он помчался с такими выпученными глазами?
АЛЕКСЕЙ. Наверное, решил еще раз потолковать с Жорой за жизнь.
ВЕРОНИКА. Ну что за жизнь такая? Опять теперь, наверное, подерутся?
АЛЕКСЕЙ. Да нет, мать. Просто еще раз поговорят за жизнь... Как это по-французски? Батай де Можай.
ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Ну, и правильно. Это по-нашему, по-ляпуновски. Ляпуны никогда не сдаются! Против наших ляпунов никто никогда выстоять не мог – ни барковские, ни харинские, ни дьяковские тем более. Да...
ПЕТР ПЕТРОВИЧ. Сыграй нам, батя, еще, только что-нибудь пободрее!

Петр Сергеевич снова берет в руки гармонь. Звучит марш «Прощание славянки».