Восставшая фантазия

1

Сначала не было ничего. Лишь пустота – белое пространство. Потом появилось слово. За словом родился мир. Ну а затем в этом мире возникла жизнь. Он проделывал это сотни раз. Именно так: сначала придумывал своему творению имя и только потом создавал все остальное.
Вот и сейчас стержень шариковой ручки коснулся белоснежного листа и пополз вниз, оставляя черную полосу. Рядом появилась вторая. Третья соединила их в букву «Н». Рука со стержнем замерла на мгновение, а потом уверенно начертила еще несколько букв. Затем стержень быстро заскользил по листу, выводя нечеткие очертания: голова, плечи, волосы... Серые глаза творца наблюдали за этим процессом с таким любопытством, словно он не сам создавал все это, а смотрел в окошко, за которым медленно проступали очертания какого-то неведомого параллельного мира. Вот оттуда выглянули глаза – насмешливые, немного безумные, вот уже видны растрепанные длинные волосы. Видимо, в том мире ветер...
Здесь же ветра нет. Здесь воздух сперт и пропитан алкогольным перегаром. Здесь творец сидит на полузаправленной кровати в углу крохотной комнаты, и его едва освещает с подоконника мрачная настольная лампа. Он всегда включает электрическое солнце, даже если, как и сейчас, за окном светло. Да только дневному свету ни за что не пробиться сюда сквозь вечно закрытые толстые шторы. Из динамиков потрепанного пристроенного рядом на кровати магнитофона гремит музыка – тяжелый рок, причем качество записи ужасно.
«...Подкину им парочку монстров, чтоб было весело жить...» – орет магнитофон хриплым голосом.
На листе между тем появился человек. Спутанные волосы, все лицо в ссадинах, перепачкано сажей, ветер треплет рваную рубаху. Теперь вокруг него стали проступать очертания самого мира: руины домов, потрескавшаяся дорога, по небу ползут клубы не то дыма, не то облаков. Но постепенно становится ясно, что это все-таки дым. Похоже, весь город за спиной человека объят огнем...
Раздался щелчок. Обрушившаяся тишина вернула грань между мирами – тем и этим. Из-за плотно прикрытой двери комнаты стали пробиваться ритмичные звуки и хохот. Звякнула посуда, кто-то шумно топал – видимо, плясал. Рука творца потянулась к магнитофону, подцепила стержнем кассету (механизм выброса не работал). Та выпрыгнула из лишенной крышки амбразуры, но тут же вернулась на место, развернутая другой стороной. Палец творца вдавил кнопку Play. Снова загремели гитарные риффы.
Дверь приоткрылась. В образовавшейся светлой щели показалось девичье личико – столь ангельское в окладе длинных темных волос, что можно писать икону. Да только хмельной блеск в глазах и притворно виноватая улыбка мигом низводят ее из святых в блудницы.
– Не помешаю? – как будто извиняясь, спросила девушка и, не ожидая ответа, вошла в комнату.
Творец на мгновение оторвался от рисунка. Взгляд скользнул по выглядывающей из-под блестящей юбочки восхитительной девичьей коленке, но тут же снова вернулся к нарисованному черной пастой человеку. Стержень еще быстрее заскользил по альбомному листу, словно, если прямо сейчас работа не будет закончена, изображение навеки бесследно исчезнет, растворится, истлеет...
– Ух ты, вот это да! – сказала девушка с деланым восхищением. – Это все твое?
Она прошлась по комнате, рассматривая стены, сплошь увешанные черно-белыми картинками. Это были не стены, а миф. Миф, порожденный человеком, но люди в нем умирали. Картины явно говорили, нет, кричали о том, что их творец весьма недолюбливает человечество. Кругом сплошные монстры: полулюди, полуптицы, полупауки, получерви... Их клыки и когти рвут плоть, их руки, лапы, щупальца перепачканы кровью... Картинки были повсюду. Двери, подоконник, полки, тумбочки уставлены, увешаны, заклеены ими. Свободными оставались разве что пол да потолок. Впрочем, девушка еще не знала о том, что у творца этих картинок накопилось столько, что большинство из них томились в тумбочке. На стены и полки попадали лишь самые лучшие, любимые.
– Прикольно. – Девушка передернула плечами. – Хотя страшненько!
Творец окинул ее холодным взглядом, но промолчал. Похоже, «страшненько» могло относиться к чему угодно, только не к его шедеврам. Девушка виновато, но опять-таки неискренне улыбнулась.
– А это кто? – спросила она, заглянув творцу через плечо.
Тот не ответил, а лишь добавил к картинке еще пару штрихов. Последняя работа, на его взгляд, была просто великолепна. Он изобразил обычного на вид парня. Тот вовсе не походил на чудовище. Однако творец знал, что этот человек страшен. И более того – гораздо опаснее всех монстров, вместе взятых, которых он рисовал до этого. За его спиной пылает и рушится город, горячий от пожаров ветер треплет его длинные волосы. Но все это – дело его рук. Рук с виду обычного, слабого человека. Такого в его творчестве еще не было. Теперь его монстрам не нужны клыки, когти и щупальца, чтобы убивать!
«Намор» – стояла подпись в правом нижнем углу листа. Творец сам не знал, что означает это слово, но, как ему казалось, парню на картинке это имя очень подходит. Он всегда давал имена своим творениям спонтанно – просто брал из башки подходящий набор букв. Получалось что-то вроде: Актып, Ерог, Сажу или, например, Алигом. Причем сам создатель помнил всех своих монстров поименно, так как часто, особенно во время накатывающих депрессий, любил перебирать свои художества, представляя, как гибнет под массивным щупальцем, клыком или когтем очередной обидчик из реального мира. К слову сказать, сам творец при своем росте метр полста и размерах мышц, способных удерживать разве что кисть и карандаш, сражаться кулаками не имел ни способности, ни желания. «Я творец, а не боксер», – говорил он себе, и аргумент этот его вполне устраивал.
Творец встал с кровати и торжественно водрузил своего Намора на полку рядом с другими чудищами, потеснив Акума, Рома, Олагупа и фотографию очередной безнадежно любимой девушки.
Распахнулась дверь. Магнитофонный рок захлебнулся в ворвавшихся в комнату ритмичных звуках попсы. На пороге появился рослый парень. На его шелковой черной рубашке плясали веселые блики настольной лампы, длинная светлая растрепанная челка падала на глаза. При виде творца его губы растянулись в самодовольной пьяной улыбке.
– Рыжий, ты куда пропал? – весело бросил он творцу. Потом пьяным взглядом изучил последнюю его работу. – Да, любишь ты людей, как я погляжу...
– Они меня не любят, – сухо ответил творец, которого все обычно именовали Рыжим за цвет шевелюры. И прибавил: – Этот мир – дерьмо, все люди – гады, а бабы способны лишь на измену. – При этих словах он покосился на девушку. – И я с удовольствием посмотрел бы, как это долбаное человечество сдохнет!
Его собеседник пожал плечами, пьяно усмехнулся. У него, кстати, отношения с человечеством складывались намного лучше. Он мечтал о карьере финансиста и двигался к этой цели уверенными шагами: учился в университете, имея в будущем вполне реальные перспективы к трудоустройству. Да и у девушек он пользовался популярностью, в подтверждение чего он тут же приобнял одну из них за талию – ту самую красотку, которая только что рассматривала картинки.
– А я смотрю, пропал куда-то. Сидит тут один, скучает… – Девушка игриво наклонила голову. – Владимир, твой друг художник?
– Рыжий у нас вообще талант! – ответил будущий финансист Владимир. – Гляди, все стены залепил. Можно обои не клеить!
– Что ты все Рыжий да Рыжий? Он и на набережной вчера представился как Рыжий. У него имя-то есть? – Девушка окинула творца поддельно возмущенным взглядом. – Тебя как зовут-то, художник?
– Рыжий!
– Да Роман он, – рассмеялся Владимир. – Но сам он только на Рыжего откликается. Творческая личность! Они же все того... с прибабахом.
Рыжий оставил эту реплику без комментариев, хотя мог бы добавить, что самого Владимира его друзья иначе как кличкой Краб не называют. Творец снова принялся рассматривать своего Намора. Затем подошел к рисунку и добавил пару штрихов. Снова уселся на кровать, подтянув коленки к груди.
– Ой, а что это играет? – спросила девушка, не столько из интереса, сколько чтобы нарушить повисшую паузу, пока та не переросла в неловкую.
– «Крах», – ответил Рыжий.
– Никогда раньше не слышала.
– И не услышишь, – объяснил Краб-Владимир. – Это неизвестная группа, из Красновки. Есть такая дыра у нас в Погорье. Рыжий в той группе когда-то на бас-гитаре играл.
– О! Так он еще и музыкант!
– Я же тебе говорю: самородок! – Краб хлопнул Рыжего по плечу.
– Какая мрачная музыка, – отметила девушка.
– В каком мире живем, такая и музыка, – пробормотал Рыжий.
– Но не все же так в мире плохо.
– Может, для кого-то и неплохо. Наверное, просто я тут лишний.
– Ладно тебе грузиться-то! – воскликнул Краб и, подмигнув девушке, добавил: – Ща мы попросим его что-нибудь слабать нам на гитаре. Что, Рыжий, сделаешь?
И несмотря на недовольную мину художника, Краб потащил его с кровати. Тот вывернулся и снова сел.
– Людочка, ты пока ступай, а мы сейчас придем, – сказал Краб девушке, звонко хлопнув ее по ягодице.
Та послала в ответ озорной взгляд и вышла из комнаты. Краб прикрыл дверь. Его палец вдавил кнопку Stop на магнитофоне, и в комнате воцарилась почти тишина – из-за двери все так же мерзко вползали гогот и музыкальные ритмы.
– Ты че, обижаешься, что ли? Дуешься, что Людка со мной начала мутить? – сказал Краб, положив ладонь Рыжему на плечо. Тот вздрогнул, словно на него свалилась какая-то мерзость, но руку не сбросил.
– Я понимаю, что она как бы к тебе пришла, – продолжал Краб. – Но я же не виноват, что, когда моя Светка ушла, эта на меня переключилась. Ведь фиг пойми этих баб...
Рыжий хотел сказать, что это Краб на нее переключился, когда его Светка ушла. И ему было плевать, что Люда пришла в гости к его соседу. Но промолчал. В принципе, Рыжий и сам не особо-то верил, что Люда, с которой они вчера познакомились на набережной, будет с ним. На него любая девушка с первых же мгновений знакомства начинала смотреть скорее как на забавного зверька, нежели на потенциального ухажера: маленький, тощий, слабый, молчаливый, мрачный... «Хотя, если бы не Краб, кто знает, как сложилось бы, – шевельнулись у Рыжего сомнения. – Ведь я ей вроде как понравился. Да еще и в гости согласилась прийти, якобы заинтересовавшись моими художествами...»
– Слушай, я чего зашел-то! – воскликнул Краб. – У тебя денег занять можно?
Рыжий вынул из кармана смятую купюру и бросил рядом на кровать.
– Я отдам. Честное слово! Мать бабла подгонит, сразу и прошлый долг тоже верну... – Получив банкноту, Краб повеселел еще больше. Он снова хлопнул художника по плечу. – Да ладно ты, не грузись. Пойдем лучше песни петь!
И он буквально потащил художника к двери.
Как выяснилось, пока Рыжий в комнате творил своего Намора, предаваясь очередной депрессии, в квартире народу заметно прибавилось. Появились еще несколько пьяных парней, которых Краб представил как своих однокурсников, и две девушки, по градусу опьянения обогнавшие приятелей. Они резвились в зале, визжа, выплясывая под музыку, бесцеремонно обращая все окружающее в помойку: штора уже болталась на паре прищепок, в углу валялась разломанная табуретка, салфетки на столе плавали в разлитом пиве, а под диваном растеклось вонючее пятно напротив перекошенной физиономии уже свалившегося туда бухого в дым самозванца. Именно самозванца, потому как этих людей сюда хозяин квартиры не звал. Их привел Краб, да только тот и сам был не более чем гостем. Квартиру снимал Рыжий, а Вовку Краба он впустил на правах бывшего одноклассника. Причем впускал на неделю, а прошел уже год. И вот теперь дошло до того, что сам Рыжий ощущает себя тут гостем и ему вечерами не хочется возвращаться домой. Это притом что за право тут жить он ежемесячно отваливает немалую сумму. Один! Самое обидное было в том, что с появлением Краба накрылись давние мечты творца пожить наконец так, как хочется. Да, недолго он наслаждался одиночеством, сбежав из гнусного поселка, в котором прошло его несчастливое детство под контролем злобного папаши. Когда он поступил в университет и поселился в этой квартире, ему было так хорошо, что он даже монстров перестал рисовать. Но появился Краб... И теперь еще эти пьянки, которые тот каждый раз преподносит как их общие, а на самом деле нужные только ему и его друзьям. К Рыжему же, после появления в его квартире бывшего одноклассника, знакомые забыли дорогу, опасаясь Крабовских приятелей и из-за вечного бардака. Что же хозяин квартиры? В силу врожденной скромности Рыжий не мог прекратить эти куражи, которые, кстати, часто происходили тоже за его счет – у Краба вечно не было денег, он одалживал у Рыжего.
Как-то по пьяни Краб вообще заявил:
– Раз у человека не хватает смелости отказать, он обречен терпеть. Зато для наглых такие – золотое дно!
Рыжий это воспринял в свой адрес, а потому тем же вечером нашел в себе силы выставить Краба из дому:
– Говоришь, наглость – второе счастье? Так вали, ищи себе «золотое дно» в другом месте!
Однако утром тот так усердно извинялся, говорил, что просто дурость сморозил спьяну, да и вообще идти ему некуда, что у Рыжего не хватило духу выгнать бывшего одноклассника на улицу. И все осталось по-прежнему.
«Ощущение такое, что самые счастливые и успешные люди в нашем обществе – те, кто имеет достаточно наглости, чтобы шагать по чужим головам, а нередко и по трупам. Думай о себе, плюй на всех. Но что делать, если я не хочу становиться таким? Как тогда жить? – недоумевал Рыжий. – Почему нельзя просто быть, никого не используя, и чтобы никто не искал выгоды в тебе? Быть может, есть в мире такое место, где люди думают и живут так же? Где могут быть счастливы и такие, как я?» Но мысль о возможном существовании такого места его мало утешала. Жить-то приходится тут! А в этом мире, да еще с таким характером он обречен быть неудачником. «Я неудачник!» – как клеймо на судьбе. А потому все, на что его хватало, – это сидеть и рисовать монстров в полутемной комнате, ненавидя весь мир, который создал его таким, каков он есть, и не научил его говорить нет наглым ублюдкам.
На кухне раздался звон разбитого стекла. Входя туда, Рыжий старался не думать об источнике этого звука. Толку-то, что узнаю. Лишь расстроюсь еще больше. Все равно уже ничего не изменить... Стоило ему взглянуть на заваленную грязной посудой раковину и замызганный обувью пол, он понял, что завтрашний день проведет с тряпкой и веником в руках. Вовка Краб палец о палец не ударит – как обычно, проваляется похмельный весь день. Или даже с утра похмеленный, что более вероятно и намного хуже. А к обеду подтянутся его друзья, и завтрашний день повторит сегодняшний. Мерзкий замкнутый круг...
«А ведь завтра важный день – нужно сдать в университете экзамен. Да и сегодня не мешало бы подготовиться и хорошенько выспаться, – подумал творец, но, взглянув на бушующий вокруг хаос, обреченно махнул рукой. – Ладно, завтра будет завтра. А пока все равно ничего не исправить. Так что лучше уж не заморачиваться и не думать о плохом». Чтобы отогнать мрачные мысли, он решил, наоборот, думать о чем-нибудь хорошем. И творец с улыбкой вспомнил о своем Наморе и других рисованных монстрах...
– Рыжий, спой чего-нибудь.
Фраза выдернула его из царства грез – мира, где он с каждым днем проводил все больше времени. Он уже практически жил там. Рыжий не раз ловил себя на мысли, что рискует вообще отгородиться от реальности коконом шизофрении и навечно забыться.
– Ну, так ты споешь? – снова одернул его пьяный голос Краба.
Рыжий нехотя взял гитару, чудом уцелевшую среди погрома, присел на табуретку, ударил по струнам. Пока он пел, народ о чем-то весело болтал, кто-то ушел в зал танцевать, Краб уже лез под блузку Людочке. «Которая пришла в гости ко мне!..» Песня оборвалась на середине.
– Ты чего? – Краб поднял голову, оторвав слюнявые губы от шеи хихикающей красотки. – Сыграй еще!
– Не хочу.
– О, а знаешь «Мурку»?! – воскликнул широкоплечий парень в спортивном костюме и кепке-аэродроме (почему-то даже в квартире он отказался ее снять). Рыжий видел его тут впервые. Краб представил его, назвав Басмачом.
– Не знаю, – ответил Рыжий.
– А что знаешь?
– Ничего.
Рыжий поставил гитару в угол.
– Да че ты ломаешься, как телка? – недобро ухмыльнулся Басмач. – Слабай еще! Пацаны просят!
– Я не буду больше играть, – тихо, но твердо ответил Рыжий.
Разговаривать с подобного типа людьми у него не было ни способностей, ни желания. Обычно он просто уходил – ведь на свете есть множество вещей более интересных, нежели тратить время на подобный бессмысленный треп. Но Басмач, похоже, оказался из тех людей, для которых именно в такие моменты – когда можно вволю поиздеваться над ближним – наступает самое интересное в жизни. Почувствовав, что Рыжий дал слабинку – отводит взгляд и норовит сбежать, – Басмач подсел к нему поближе, стараясь смотреть прямо в глаза (нужно же видеть, как человеку хреново), и протянул:
– Ты че такой, а? – Один из тех бессмысленных вопросов, на которые не ждут ответов. Их используют как повод. Рыжий знал это и попытался встать.
– Че ты съезжаешь, а? – продолжал Басмач. – Сюда, говорю, смотри!
– Я не хочу никуда смотреть и не хочу с тобой говорить. Что тут непонятного? Я просто хочу уйти. – С таким же успехом Рыжий мог пытаться оторвать клеща, который уже сунул голову в тело и теперь лишь устраивается там поудобнее, чтобы насладиться кровью.
Рыжий попытался выйти из кухни, но его рубашку смял кулак с огромным золотым перстнем на пальце.
– Слышь, ты! Я тебе просто хавальник сейчас разворочу, понял? – прорычал Басмач.
– Ладно, братан, успокойся, – тут же вступился Краб, заметив, к чему идет дело. Как-никак, под угрозой здоровье его генерального спонсора! – Давай лучше водки выпьем. Не хочет играть, и ладно.
– А че он, ****ь, сидит тут, как баба, – возмущался Басмач, протягивая свободную руку за стаканом. – Понарожают, сука, уродов. Музыкантов херовых. А потом эти лохи только нас, пацанов, позорят!
– Басмач, такие, как он, для таких, как мы, культуру создают. Картины малюют, музыку играют, фильмы снимают...
Басмач разжал сминающий рубашку Рыжего кулак. Видимо, аргументы Краба его убедили. Зато Рыжий впал в еще большее уныние. Еще бы. Хорошая перспектива в жизни быть рожденным лишь для того, чтобы скрашивать досуг таких вот «басмачей». Чтобы тем жить не скучно было... Богатое воображение Рыжего тут же нарисовало ему недалекое будущее. Что его ждет? Года через три он закончит худграф. Что дальше? А дальше его ожидает рутинная работа – чтобы хоть как-то прокормить семью, вкладывать весь свой художественный талант в создание какой-нибудь гнусной рекламы, для того чтобы разжиревшие «басмачи», владельцы фирм и компаний, стали еще жирнее. Есть еще вариант. Предположим, ему повезет и когда-нибудь он, как и мечтает, все-таки станет известным художником. И что же тогда? Тогда его картины будут покупать... Кто? Опять же они –  толстопузые «басмачи»! У других попросту не будет на это ни времени, ни денег. Им ведь тоже нужно кормить свои семьи, вкалывая на «басмачей». Искусство не для них! Для них только «играть, когда скажут», чтобы не получить «по хавальнику»... В этот момент Рыжему захотелось навеки бросить искусство и впредь рисовать только монстров – таких, какие висят на стенах его комнаты. Монстров, которые нужны лишь ему самому.
Рыжий ушел в комнату и вернулся с этюдником.
– Уходишь? – равнодушно спросил Краб.
«Сбегаю», – подумал Рыжий и захлопнул за собой входную дверь.
Пару последних месяцев он чуть ли не жил на набережной. И чувствовал там себя намного комфортнее, чем дома. Впервые Рыжий туда пришел, когда на улице потеплело настолько, что на деревьях стали надуваться почки. Цель его похода была банальна – с появлением в его жизни бывшего одноклассника Краба стало не хватать денег. Он не раз слышал, что некоторые его одногруппники с худграфа подрабатывают, рисуя прохожих в людных местах. Решил попробовать и он.
Рыжий в тот день вышел на берег реки и сконфуженно осмотрелся по сторонам. Люди почти не обращали на него внимания: появление художника на улице – дело обычное. Да только Рыжий чувствовал себя неловко, словно совершал преступление. Он понимал, что пришел сюда работать, что это такой же труд, как если бы он крутил гайки на заводе или стучал по клавишам в офисе, и все же не мог избавиться от мысли, что собирается сделать нечто нехорошее. Видимо, все дело было во взглядах, которые время от времени бросали в его сторону прохожие. Когда человек работает на так называемой «официальной работе», все воспринимают это как труд, даже если работник весь день играет с коллегами в домино в курилке или гоняет карты пасьянсов по экрану монитора. Когда же человек выходит на улицу «неофициально» – с этюдником, гитарой или фотоаппаратом, – даже если к концу рабочего дня он валится от усталости, на него все равно смотрят как на попрошайку.
Наконец Рыжий решился и расположился-таки на газоне неподалеку от парапета: установил этюдник, раскладной стульчик, разложил свои художественные причиндалы и... принялся рисовать монстра. После первых же штрихов на листе он позабыл, для чего вообще сюда пришел. Мимо проходили толпы людей, останавливались, рассматривали его кошмарное творение, бросали нелестные реплики. Но Рыжий их не слышал. Он вообще не замечал окружающий мир до тех пор, пока альбомный лист не покрылся черными пятнами рисованной крови, летящей от чудовища, разрывающего в панике разбегающихся людей.
«Да, это был Аталпсар», – улыбнулся про себя Рыжий, вспомнив родившегося в тот день многорукого получеловека-полупаука, рвущего на части Краба и его дружков.
С той поры творец появлялся на набережной регулярно и задерживался там все дольше. Лишь бы не быть дома. И за это время не изобразил ни одного прохожего. Только монстров.
И вот теперь Рыжий снова вышел из подъезда под теплые лучи еще не совсем скрывшегося за пятиэтажками солнца. Подумать только, а дома казалось, что уже ночь... Еще бы, ведь он никогда не раскрывал штор. Рыжий быстро пошел через переполненный резвящимися детьми двор к сереющей между домами дырке в бетонном заборе. Дети путались под ногами: разных возрастов, по-разному одетые, зато одинаково действующие на нервы. Неподалеку на лавочке, похлебывая пиво, сидели несколько их мамаш – вывели детишек на прогулку и совмещали приятное с полезным. Внимание Рыжего привлек мальчик, рыдающий на краю песочницы, – маленький, щупленький. Он сидел перед разрушенным песочным замком. Это был огромный замок, на его постройку явно ушел не один час. А рядом с песчаными руинами стоял не по годам вымахавший сверстник рыдающего паренька и хохотал, добивая ногами последние башенки. Мамаши взирали на это с умилением. Рыжий отвернулся.
Он пролез в спасительную дырку забора. Здесь в одиночестве, в тени лабиринта из гаражей, он почувствовал себя вольнее, чем в солнечном, полном людьми дворе. Этими гаражами он не просто каждый вечер срезал путь к набережной. Здесь он отдыхал.
Набережная реки Гербы встретила прохладным ветром, мигом растрепавшим длинные кудри творца. Рыжий прошел вдоль парапета, на котором расположилась группка неформалов с гитарой, хором исполняющих русскороковый хит. Несколько патлатых парней, заметив Рыжего, махнули ему, не прекращая пения. Он кивнул в ответ. При виде лоточницы у газона живот творца отозвался протяжным урчанием. Рыжий вспомнил, что сегодня еще не ел: все съестное в доме превратилось в закуску. Он выгреб из кармана мелочь, пересчитал и, высыпав все в ладошку лоточницы, получил самый дешевый хот-дог. Впившись в него зубами, Рыжий побрел дальше – к своему излюбленному месту.
«Сегодня надо хоть кого-нибудь нарисовать, – повелел он себе. – А то завтра ноги протяну. Денег – ни копейки».
Установив этюдник и усевшись на стул, творец взглянул на реку. Солнце уже коснулось воды, отчего казалось, что гигантский мост с мчащимися по нему машинами пылает огненным ореолом. По воде к набережной тянулась полоса оранжевых бликов. Мимо не спеша прополз в сторону моста белый прогулочный теплоход с надписью «Москва», грохочущий басами играющей на палубе музыки.
– Чтоб тебя! – выругался Рыжий, увидев, что с хот-дога сорвалась крупная капля кетчупа и растеклась пятном по рубашке. Как теперь отстирывать? Дома ведь ни горсточки стирального порошка!
Какое-то время творец рассматривал эту кроваво-красную кляксу, перевел взгляд на пылающий мост и убегающий к нему теплоход, а затем быстро отложил недоеденный хот-дог, взял черный стержень и вывел в углу чистого листа: «Рамшок». Стержень заскользил по листу, и вскоре на его поверхности появилась черно-белая копия закатного пейзажа: река, мост, теплоход...
– Здорова, Рыжий!
Стержень замер над рисованной рекой. Рыжий поднял голову, отбросил назад наползающий на глаза длинный рыжий чуб и улыбнулся. Перед ним стоял Саша Карасев, он же Карась – друг детства, одногруппник с худграфа и, пожалуй, единственный человек в мире, которого Рыжий действительно был рад видеть.
– Ты чего тут? – удивился Карась. – У нас же завтра экзамен. Подготовиться надо.
Он помахал пакетом, сквозь белый полиэтилен которого просвечивали книжки, карандаши, ластики, альбомные листы.
– Успею еще, – неохотно пробурчал Рыжий.
– Понятно, – вздохнул Карась. – Опять Краб?
Рыжий не ответил. Лишь снова уставился на рисунок, стержень заскользил по бумаге.
– Не понимаю, для чего ты вообще впустил его к себе в дом? – Карась присел рядом на корточки. – Ну учились вы с ним в одном классе, что с того?
– Ему нужна была помощь. Человек находился в безвыходной ситуации. По крайней мере, он так сказал...
– И ты выступил в роли спасителя, да? – Карась взглянул на рисунок. Из реки на листе теперь выглядывали длинные щупальца, одно из которых оплетало теплоход, второе – змеилось рядом, держа в кольце окровавленного человека. – Выходит, в душе ты не такой злодей, как на бумаге.
– Бываю добреньким. Иногда. Только что-то эта доброта мне вечно боком выходит.
– Так выгони его.
– Не могу.
– Почему? Дружков его боишься?
– При чем здесь дружки? – Рыжий снова оторвался от листа. – Куда он пойдет? Ему ведь действительно жить негде!
– А то, что тебе теперь жить негде, это тебя не смущает?
Рыжий опустил голову. Из воды на рисунке появилось еще одно щупальце и обрушилось на мост.
– Думаешь, он ноги протянет, если ты его выставишь? – продолжал Карась. – Твой Краб – это же червь. Есть такой тип людей – паразиты. Выгонишь его – он тут же найдет, к кому еще присосаться. Да только это будешь уже не ты.
– А если он все-таки пропадет? Если совсем опустится? – Рыжий взглянул на приятеля. – Если честно, он ведь неплохой.
– Ага, – усмехнулся Карась. – Только пусть этот хороший от меня подальше держится...
– Я же знаю его много лет. Когда-то даже считал его другом. Он ведь не всегда был таким. Я и сейчас вижу, что в нем время от времени просыпается что-то прежнее. А если я выгоню его, что тогда? Вдруг эти остатки порядочности, честности исчезнут совсем? Просто он запутался и общается с плохими людьми. Неспроста же говорят: с кем поведешься, от того и наберешься.
Рыжий снова заводил стержнем по листу.
– Я вообще считаю, что плохих людей не бывает, – продолжал он. – Просто в разных ситуациях одни и те же люди ведут себя по-разному. Это и понятно: человек от природы всегда приспосабливается к окружающим условиям. Да и одни и те же качества при разных обстоятельствах могут быть плохими, а могут – хорошими. Скажем, умение правдоподобно врать – плохо? А отправь такого человека шпионить, и эти качества – просто находка. Или взять любого уличного гопника. Здесь он людям жизнь отравляет, никому прохода не дает, кулаки распускает, а отправь его на фронт – окажется бесстрашным героем, способным с голыми руками броситься на врага. Я так думаю: если люди начинают осуждать чьи-то качества, значит, тот человек находится не в том месте, где должен быть. Не там, где может принести пользу. Просто каждый человек должен жить на своем месте, в этаком своем мирке – в том, где ему самому хорошо и комфортно и где его качества работают во благо. У каждого должен быть свой собственный мир!
– И как же узнать, каков твой мир? – усмехнулся Карась.
– Вот это-то и проблема, – вздохнул Рыжий. – Если бы каждый знал, где его место, и мог там оказаться, все были бы счастливы. А так большинство людей лишь говорят, что им живется хорошо, а сами мучаются и мучают других. Им же нужно лишь разыскать свое место в жизни, свой мир и обрести там счастье.
– А какой твой мир, Рыжий?
Тот пожал плечами.
– Не знаю. Но точно не такой, как этот.
И, взглянув на монстра, продолжил рисовать. Какое-то время Карась молча наблюдал, как из чернильной реки появляются все новые и новые щупальца.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Рыжий? – наконец сказал он. – Ты только на бумаге суров, а по жизни – слишком добрый.
– Я не добрый. Я просто не делаю другим зла. Это разные вещи. Да и вообще не понимаю, что плохого, если у человека мягкий характер?
– Плохо то, что мягким тут не выжить. Так устроен мир. Сильный всегда пожирает слабого. Уйдет Краб – появится другой, тот, кто сядет тебе на шею. Нужно быть жестким, уметь показывать зубы. Тогда никто на тебе ездить не будет.
– А по мне, мир потому и мерзок, что все в нем только и делают, что показывают друг другу зубы. Я показал зубы тебе, ты – другому, тот – третьему, дошло до четвертого, пятого... А потом кто-нибудь из них отыграется на мне, чтобы я снова на ком-нибудь сорвал злость. Так? И получается какой-то злобный замкнутый круг. И в итоге все только и делают, что скалятся – вокруг сплошные оскалы. По мне, так лучше улыбки!
– И это говорит человек, который рисует монстров! – рассмеялся Карась.
– Я предпочитаю срывать злость на бумаге, а не в реальности, – ответил Рыжий. – Да только все почему-то убеждают меня поступать наоборот. Лично я не хочу ни с кем воевать, не хочу никому грубить, не хочу становиться жестким. Я хочу просто жить, радоваться и заниматься любимым делом. Так почему бы всем не оставить меня в покое? И знаешь, Карась, что меня пугает? Я ведь и правда становлюсь жестче! Сатанею с каждым днем! Еще вчера я не мог пройти мимо бабушки с протянутой рукой, не бросив ей монетку, а сегодня – легко. Мол, не у тебя одной проблемы! Я уже могу отвернуться от парня, который избивает девушку. Не мое дело! Могу сделать вид, что не замечаю, как какой-нибудь малолетний подонок палит из пневматики по кошкам. Не моя ведь кошка! И я совершенно не удивлюсь, когда меня самого будут раздевать посреди улицы какие-нибудь гопники, а никто не остановится, даже полицию не вызовет. Они ведь мне ничем не обязаны. Каждый за себя! И рано или поздно, быть может, наступит момент, когда я устану получать по мордам и действительно сменю холст и кисть на боксерские перчатки или пистолет. Что ты скажешь тогда? Молодец? Да только это уже буду не я! Понимаешь?
– Это все философия, Рыжий, – помолчав, ответил Карась. – Но факт остается фактом: в твоей квартире появился мудак, который мешает тебе жить. Так найди в себе силы хотя бы раз поступить жестко и выставить его вон. Очистишь свою территорию от паразитов, а дальше снова становись добряком и живи у себя дома так, как тебе нравится!
На дороге неподалеку паслась стайка голубей. Вдруг откуда ни возьмись рядом появился малыш лет четырех на вид. В руке он сжимал огромную резиновую дубинку. Взмах! – и его оружие просвистело в воздухе, едва не задев одну из птиц. Стайка в панике рванула кто куда. Малыш, потрясая дубинкой, устремился к следующему голубю, неуклюже отставшему от своих собратьев.
– Перестань! – строго окликнула малыша идущая позади барышня, видимо, мамаша. – Дубинка протрется об асфальт и лопнет. Другую я тебе не куплю!
Да уж, аргумент железный, чтобы не истреблять других живых существ! Что такое жизнь в сравнении с купленной за копейки резиновой хренью?.. Рыжий встал и, сложив этюдник, сунул в папку листок с очередным монстром.
– Может, ты и прав, Карась, – задумчиво сказал он, провожая взглядом потрясающего дубинкой малыша. – Может, ты и прав...
Творец, именуемый Рыжим, не всегда рисовал монстров. Он с детства рос мальчиком отзывчивым и добрым. Даже чересчур. Его никогда не нужно было о чем-либо просить. Рыжему, которого в то время называли Ромочкой, хватало мимолетного взгляда, чтобы оценить ситуацию и понять, что кто-то нуждается в помощи, и он тут же, даже не спрашивая, нужно или нет, начинал помогать. К примеру, если Рыжий видел бабушку, идущую из магазина с нагруженной авоськой, он сразу же подбегал и молча брался за вторую ручку. Какой-нибудь мужик что-то ремонтировал – Рома тут же появлялся рядом с молотком и гаечным ключом. А уж про домашние дела и речи нет: вынос мусора, помощь маме в уборке и стирке, полив цветов – он всегда был тут как тут. Честно говоря, Рыжему вовсе не нравилось заниматься всей этой работой. Как и другие ребята, он предпочел бы провести время, играя со сверстниками. Он просто не мог иначе. Раз человеку нужна помощь, он должен помочь, даже если это тяжело, нудно и неприятно. Взрослые реагировали на это с улыбкой, говорили: «Какой хороший мальчик» – и порой угощали конфетами, которыми уставший Рыжий бескорыстно делился с не менее уставшими в играх приятелями.
Когда Рыжий пошел в четвертый класс, ему на шею повязали красный галстук. Ведь он родился до развала Советского Союза и его детство выпало на годы, когда еще принимали в пионеры. Не только он стоял посреди торжественно украшенного актового зала поселковой школы, вскинув руку в пионерском салюте, и обещал быть «надежным товарищем, уважать старших, заботиться о младших, всегда поступать по совести и чести». Но лишь для него эти слова возымели особое, можно даже сказать, сакральное значение. Если раньше Рыжий помогал другим как-то интуитивно, неосознанно, по какой-то природной потребности не мог пройти мимо чужих трудностей, то теперь же в помощи другим он увидел смысл своего существования. Я же теперь пионер! Я же поклялся!
Поначалу его удивило, что лишь он отнесся к пионерским законам и клятве серьезно. Для остальных его сверстников в жизни мало что поменялось: лишь к школьной форме добавились галстук и значок с портретом Ленина да к школьному расписанию – уроки политинформации. Принесенная же ими пионерская клятва прозвучала как дежурные слова, необходимые для того, чтобы перейти на следующий жизненный этап. Надо сказать – сказали, ничего личного. Впрочем, Рыжий никогда не руководствовался поступками других. Его принципом было «следи за собой». Сам он с той поры даже вне школы постоянно носил красный галстук и с упоением читал о Тимуре и его команде, думая: «Вот какими должны быть настоящие пионеры!» Диснеевский мультсериал «Чип и Дейл спешат на помощь», который в то время начали показывать по советскому телевидению, стал его любимым. То, что отважные бурундуки не носят красных галстуков, а истории о них снимает идеологический враг его государства, его совершенно не волновало. Доброта интернациональна, вне политик и религий! Рыжий на этот счет думал, что пионер – лишь название, главное – поступки.
Новоиспеченный пионер тут же сколотил вокруг себя ватагу из таких же десятилетних пацанов. Те с радостью включились в игру. Они ходили по дворам бабушек, предлагая помощь в перекопе огородов, рубке дров, бегали в магазин за продуктами, грузили кирпичи, таскали тяжелые носилки. Впрочем, пионерский отряд «Рома и его команда» просуществовал недолго. Спустя несколько дней ребятам наскучила игра в пионеров, и они нашли другое веселое занятие. Дольше всех рядом с Рыжим пробыл его лучший друг Сашка Карась, да и то лишь потому что не хотел бросать товарища. Однако и тот в итоге сдался. Рыжий продолжал трудиться – с упорством, коим природа наградила его не меньше, чем добродетелью. Вообще, его не сильно огорчало то, что он остался один. Ведь он и до этого в одиночку помогал всем и вся. Признаться, он больше переживал за то, что ребята нарушают данные ими пионерские обещания. Ведь разве можно бросать слова на ветер?
Взрослые быстро привыкли к тому, что им помогает хороший мальчик Рома. Поначалу Рыжий обрадовался, поняв, что его услуги более чем востребованы. Когда он спрашивал, нужна ли помощь, взрослые с удовольствием поручали ему всякие дела. Однако постепенно это все больше становилось в тягость. Ему уже не приходилось искать себе работу, работа находила его. Те, кому требовался помощник, сами сразу шли к Рыжему. Его уже запросто могли оторвать не только от игр, но и от уроков. Он практически перестал общаться с друзьями, ведь, не успевал он закончить одно дело, его уже ждали для другого. Однажды он случайно услышал, как две бабушки спорили, к кому из них пойдет на грядки Рома. И даже когда он возвращался довольно поздно домой, валясь с ног от усталости, его запросто мог призвать на помощь очередной нуждающийся. Никому отказать добрый пионер не мог. Все, что он получал взамен, – слова:
– Какой хороший мальчуган! Вырастет настоящим человеком!
И день ото дня ему все меньше хотелось становиться этим самым «настоящим человеком», потому как вокруг «ненастоящие люди» жили и радовались, а не падали к ночи в постель без сил и с ноющими мышцами.
Как-то Рыжему нужно было готовиться к контрольной. Он весь вечер просидел за учебниками и, конечно же, не смог совершить свой привычный рейд помощи. Когда же он на следующий день пришел к старушке, которой каждый день помогал по хозяйству, та встретила его с холодным негодованием и довольно жестко отчитала, что, мол, у нее было много работы: и поливка, и уборка, – а он, такой-сякой, не пришел на помощь. «Настоящие пионеры так не поступают!» – прибавила она. Рыжий и после продолжал наведываться к этой старушке, однако теперь трудился у нее без особого удовольствия.
Добрый мальчик все чаще замечал, что к нему относятся как к работнику, а не как к помощнику. Его уже не просили, а приказывали; могли бесцеремонно отчитать и даже нагрубить. Но больше всего его поражало, что те, кому он помогал, сами в этот момент могли ничего не делать. Приходит старушка, дает ему задание и отправляется дальше трепаться с подружками на лавочке, пока Рыжий перелопачивает ее огород; а потом еще и наорет, если он сделал что-то не так или, по ее мнению, недостаточно много и быстро.
Самое обидное было в том, что то же самое происходило в его родном доме. Родители Рыжего не только не замечали, что их сына эксплуатирует весь двор, так еще и переложили на него все то, чего не желали делать сами. Рыжий получал взбучку за не вынесенный вовремя мусор, тогда как отец который час кряду пялился в телевизор, и метался по квартире с пылесосом, в то время как его мама штукатурила личико перед зеркалом, чтобы отправиться в гости.
Однажды старушки попросили Рыжего сколотить для них новую лавку вместо сломанной. В качестве стройматериала они сказали взять доски, громоздящиеся у забора. Тот безропотно выполнил просьбу. Спустя день выяснилось, что доски вовсе не бесхозные. Когда же на старушек накинулся рассвирепевший хозяин стройматериала, те ответили:
– А мы почем знаем? Ромка их взял, с него и спрос.
Конечно же, взрослый мужик не стал бить за воровство чужого сына. Он поступил, по мнению Рыжего, намного хуже – пожаловался его отцу. Просто мужик не знал, как поступает этот родитель со своим чадом за любую провинность...
После этого Рыжий неделю не появлялся во дворе. Не только оттого, что у него все тело было в синяках, оставленных шлангом от стиральной машинки. С той поры внутри у него словно что-то надломилось. Первым делом он снял с шеи красный галстук и поклялся больше не надевать его даже в школу. А потом он несколько дней кряду, поджав ноги к груди, сидел на кровати и, силясь, чтобы не рыдать, сжимал в пальцах черный стержень, которым неумело водил по альбомному листу. На белом бумажном поле возникли несколько трехэтажек и пятиэтажка, ряд частных домишек с огородами бабушек – его родной двор, а над ним нависло черное нечто, сплошь состоящее из клыков, шипов и щупалец. И кровь полилась рекой... Так на свет появился его первый монстр.
Когда Рыжий вновь вышел на улицу, он схватил пластмассовый пистолет и прямиком отправился к мальчишкам, играющим в войну на заброшенной стройке. А всем встреченным по пути своим бывшим работодателям нагло отвечал, что занят. И, что удивительно, с тех пор Рыжий из «хорошего мальчика» превратился для всех в «хама» и «негодника». При этом всех его друзей, которые не геройствовали на трудовом фронте, таковыми никто не считал. Рыжий все равно до самого окончания школы продолжал следить за порядком дома. Да только делал это уже не по зову сердца, а потому что до смерти боялся отца. Хотя порой природа брала свое – врожденная доброта иногда растапливала сердце творца. Бывало, когда его о чем-то просили, он не мог отказать. Точно так же, как не смог однажды отказать бывшему однокласснику по прозвищу Краб...
В тот день, когда Рыжий изобразил разрушившее мост и утопившее теплоход речное чудовище Рамшок, произошел один из тех редких случаев, когда творец по совету приятеля Сашки Карасева все-таки перешагнул через свои принципы и проявил жесткость. Он вернулся в квартиру, все так же переполненную пьяными телами и пропахшую спиртным, и, не обращая внимания на реплики Басмача и его друзей, распахнул на кухне и в зале форточки.
– Пьянка окончена! – объявил он.
Басмач, опешив от такого заявления, поднялся, хрустнув костяшками пальцев.
– Еще шаг – и я вызову милицию! – решительно предупредил Рыжий.
Басмача это только раззадорило.
– Стучать, значит, побежишь, – кровожадно усмехнулся он.
Но Краб удержал приятеля: мол, не надо. Паразиты всегда чувствуют, когда можно наглеть, а когда целесообразнее сдать позиции. Ведь иначе можно потерять жертву...
– Вовка, ты уж извини, – сказал ему Рыжий, – но я больше не могу тебя вписывать. Ищи другую квартиру.
– Ромка, ты чего? – захлопал глазами Краб. – Ты ведь знаешь, что мне некуда идти. Да и денег нет. Ты ж видел – я у тебя сегодня занимал.
Сердце Рыжего сжалось. Он все это прекрасно знал и едва не сдался. И все же собрал волю в кулак и покачал головой:
– Я тебя впускал всего лишь на неделю. Срок истек год назад.
– Куда же я пойду?
– Меня это не должно волновать. У тебя есть друзья, попросись к ним.
Краб с сомнением покосился на собутыльников. Басмач все еще сжимал и разжимал кулаки, мучаясь единственным доступным ему в жизни философским вопросом: бить или не бить? Заметив это, Краб понял, что выбор «бить» окончательно лишит его шансов остаться в квартире. Так хоть есть возможность с утра извиниться, глядишь, Рыжий и смягчится...
– О, у Славяна Тарасова вроде предки на даче. Пойдемте к нему бухать? – предложил Краб товарищам и принялся подталкивать их к выходу.
– Ты тоже, пожалуйста, иди на хер, – сказал Рыжий попытавшейся обнять его на прощание Людочке. – Спасибо, что заглянула, и забудь сюда дорогу.
Девушка пораженно захлопала ресницами.
– Я сказал, выметайся!
И прихватив этюдник, Рыжий побрел в свою комнату. Скоро сдавать экзамен, нужно подготовиться и выспаться.
– Ром, завтра поговорим. Окей? – бросил Краб ему в спину.
Творец не ответил, лишь молча захлопнул за собой дверь.

2

Утром впервые за год творец проснулся в тишине. Он уже и забыл, как прекрасен бывает покой. В квартире по-прежнему царил вчерашний кавардак, но это Рыжего не расстроило. Ведь он знал, что теперь наведет порядок и наконец заживет так, как нравится. Он вынес на кухню магнитофон, врубил свой любимый «Крах». Загремело хриплое пение его приятеля Сергея Койота: «Я устал быть загнанным в яму, где из стен вырастают ножи...» Рыжий скривился и вырубил магнитофон. Сегодня ему почему-то не хотелось слышать ничего мрачного. Он разыскал в комнате другую кассету своего бывшего музыкального коллектива – акустический концерт, записанный в период тоски Сергея Койота по его музе. Рыжий вставил ее в магнитофон, вдавил Play. Все тот же голос, но теперь уже без хрипоты и надрыва, спокойно и весело запел: «Если нет голоса, пой душой...» То что надо! И душа Рыжего пела, когда он мылся, чистил зубы, подметал и сгребал со стола грязную посуду. Он не спеша поел, сообразив завтрак из остатков вчерашней закуски.
Стрелки стоявших на холодильнике часов между тем показали половину девятого. Рыжий прикинул: до экзамена еще целых полтора часа. Творец обычно убивал время, рисуя монстров. Рыжий и на этот раз достал чистый лист и долго смотрел на него. Да только сегодня почему-то ничего жуткого в голову не лезло. Тогда он нацарапал в углу «Вясна», и под черным стержнем возникли какие-то детские каракули: цветочки, травка и глупо улыбающееся солнышко. Какое-то время Рыжий рассматривал сей шедевр, поражаясь сам себе, а потом быстро дорисовал цветочкам зубы, травкам –  окровавленные шипы, а солнышку – идиотский оскал.
– Так-то лучше, – кивнул он и рассмеялся.
На сотворение «Вясны» у него ушло минут десять, так что время до экзамена это не особенно сократило. «Когда в жизни все отлично, даже время убивать не хочется», – подумал творец. Тогда он взял этюдник и наконец посвежевший и вполне довольный жизнью вышел из дома. На чистом голубом небе уже сияло солнце. Рыжий было собирался срезать путь через излюбленные гаражи, однако на этот раз передумал – вышел на центральную улицу и неторопливо побрел к университету. Спустя пару кварталов Рыжий поймал себя на том, что улыбается прохожим. Он понял это, перехватив пару ответных улыбок, в том числе от белокурой голубоглазой красотки. Он аж остановился и проводил ее взглядом. Не показалось ли? Девушка еще раз оглянулась и опять улыбнулась. Навстречу шла дамочка с отпечатком предрабочей заполошенности на лице. Она вела за руку девочку лет шести, которая плелась следом, словно узник в кандалах, видать, в так нелюбимый ею детский сад. Малышка, раскрыв рот, уставилась на веселую физиономию Рыжего. Тот состряпал в ответ гримасу, девочка засмеялась и, спотыкаясь, весело поспешила за матерью.
Едва Рыжий вошел в университет и распахнул дверь аудитории, в бочку меда его отличного настроения обрушился целый таз дегтя. «Все будет нормально, – мысленно шепнул он себе. – Главное, не делать глупостей, не спорить, сдать этот чертов предмет и перейти на следующий курс...» И двинулся вперед, стараясь не смотреть на заведующего кафедрой, сгорбившегося в лакейской позе над партой. Несложно было догадаться, над кем тот так трепетно нависает: в одной группе с Рыжим учился сын самого декана. Едва добравшись до своего места, Рыжий понял, что нормально не будет: завкафедрой заметил его и метнул в его сторону колючий взгляд.
Рыжий не мог объяснить причину их давних разногласий. Вроде у него с заведующим кафедрой никогда не возникало прямых конфликтов. Да и завкафедрой, спроси у него прямо, отчего тот терпеть не может своего рыжеволосого ученика, не смог бы ответить на этот вопрос. Наоборот, скорее всего, принялся бы возражать: мол, у меня нет любимых или нелюбимых студентов – все равны. Их неприязнь возникла как-то сразу, в один миг, едва они увидели друг друга. Как возникает воспетая поэтами любовь с первого взгляда, так, бывает, рождается и ненависть – тоже с первого взгляда. Правда, ее поэты не воспевают.
Рыжий в сотый раз как мантру повторил про себя, что сегодня должен сделать все по правилам, без замечаний, нареканий, покорно. Ведь в предыдущую сессию этот предмет он сдал с пятой попытки и едва не вылетел из университета. А вылететь для него – подобно смерти.
– Ну что, ты как?
Рыжий оглянулся и увидел Сашку Карася.
– Можешь не отвечать, – сказал тот, пожимая творцу руку. – По улыбке вижу, что все в норме. Неужели-таки выставил за порог своего Краба?.. Ладно, после расскажешь.
Рыжий пожал руки остальным одногруппникам, кивнул одногруппницам и, расположившись перед мольбертом... увидел натурщицу. И мысленно выругался. Она оказалась на сто процентов в его вкусе. И, как всегда, он на сто процентов знал, что у него с такой нет никаких шансов. Словно в подтверждение его слов, сидящая на табурете едва прикрытая простынкой белокурая обнаженная нимфа, заметив его взгляд, горделиво отвернулась, не забыв стрельнуть в творца своими прекрасными голубыми глазами. Так, на всякий случай. Зато стреляла профессионально, прицельно – прямо в сердце. Рыжий ненавидел в себе это мерзкое свойство – влюбляться с пол-оборота. Это только у все тех же поэтов любовь воспета как свет и счастье. Для Рыжего же она всегда несла лишь муки и мрак. Впрочем, Рыжий успокаивал себя тем, что не он один такой. Ведь практически все творцы, о которых он слышал, лишь воспевали любовь. Сами же они выгорали на ее костре дотла и уходили из жизни молодыми, причем по причине все той же любви. Рыжий заставил себя оторвать взгляд от восхитительных форм нимфы и уставился на свое рабочее поле. Вид чистого листа тут же породил желание изобразить монстра. Нет! Только не сегодня! Сегодня все должно быть по правилам!
– Молодые люди! – Заведующий кафедрой вышел на середину аудитории. – Хочу отметить, что сегодня вы не просто сдаете экзамен. К нам в университет приехал небезызвестный вам мастер Тимур Никитин. Да-да, тот самый, из столицы. Он отбирает лучших студентов для обучения в одном из самых престижных вузов страны. И обещал заглянуть в нашу аудиторию. Конечно, подобные перспективы мало кому из вас светят. Разве что некоторым... – Завкафедрой трепетно покосился на сына декана. – И все же хотя бы не ударьте в грязь лицом перед маэстро.
Услышав отпущенный в адрес отпрыска декана комплимент, Рыжий едва сдержал улыбку. Сам он считал этого паренька весьма слабеньким творцом. Нет, он вовсе не испытывал к сыну декана личной неприязни. Наоборот, они даже неплохо ладили. Просто Рыжий неоднократно видел работы своего одногруппника и объективно их оценивал. По его мнению, этому творцу недоставало мастерства. А постигнуть его тому мешала, как это ни удивительно, учеба. Всему виной раннее признание. Как сына декана, его в университете буквально «целовали в зад». А для чего стремиться ввысь, если тебя туда и так уже вознесли, пусть и незаслуженно? Все мы любим легкие пути, да только к совершенству можно прийти, лишь продираясь через тернии.
– Итак, приступайте! – дал отмашку завкафедрой.
Нимфа скинула простынку. У Рыжего закружилась голова. Ну не мог он ни на одну натурщицу смотреть просто как на натурщицу! Он взял карандаш и приступил...
– Это что такое? – Голос преподавателя раздался за спиной так внезапно, что Рыжий едва не выронил карандаш.
– А что не так? – удивился Рыжий, взглянув на свою работу.
– Что не так? – повторил преподаватель. – Вы меня об этом спрашиваете? Все не так!
«Ах, ну да. Просто решил придираться». – По опыту творец знал, что в подобных ситуациях лучше молчать с покорной миной. Спустит пар и сам отстанет.
– Это что у вас за тени? – «Пара», похоже, у заведующего кафедрой накопилось немало. Да и настроение у него, видимо, располагало на ком-нибудь отвязаться. А на ком еще отвязываться, как не на самом нелюбимом студенте?
– Кто вас учил так работать карандашом, молодой человек? – продолжал возмущаться преподаватель, все больше распаляясь.
Рыжий хотел было съязвить: «Вы и учили!» – но промолчал. Ведь соврал бы. Заведующий кафедрой был весьма посредственным художником. К его чести, он сам понимал слабый уровень своего мастерства и не пытался продвигать свою мазню даже на городские выставки, как это частенько делают всякие «непризнанные гении». Он скромно преподавал то, чего сам толком не умел, и за пределы университета со своим недоталантом не высовывался. Зато и тех своих учеников, кто способнее его, на дух не переносил. В общем, все, чему Рыжий научился за последние два года, он обрел исключительно благодаря своему старанию, любознательности и желанию добиться совершенства: читал учебники, ходил по музеям, внеклассно изучал техники великих мастеров.
– Я вас спрашиваю: что это за безобразие? – продолжал кипятиться преподаватель, повергая в прах остатки утреннего хорошего настроения своего ученика.
Рыжий понял, что завкафедрой все-таки не уйдет без ответа. Самым целесообразным в такой ситуации было повиниться, потупив взгляд. «Ведь я просто обязан сдать этот гребаный экзамен! – напомнил себе Рыжий. – Буду грубить экзаменатору – не сдам наверняка. А так есть хоть какой-то шанс...» Творец бросил критический взгляд на свою работу: быть может, там и правда что-то не так? Но увидел, что с листа на него взирает нимфа, такая же восхитительная, как и в натуре. С точки зрения творца все оказалось выполнено идеально.
– Вы оглохли, молодой человек? – скрипел голос заведующего кафедрой.
Да он уже не придирается, а нарывается! Внутри у Рыжего все вскипело. При этом в голове всплыла вчерашняя фраза Сашки Карася: «Найди в себе силы хотя бы раз поступить жестко!» Рыжий уже набрал в легкие воздуха, готовый выпалить все, что вертится на языке. И плевать на экзамены! Будь что будет! «Тени как тени! – закричал бы он в лицо опешившего препода. – Какого хрена вам от меня надо? Отличная работа! Идите своего любимчика с кривыми руками опекайте!..» И он наверняка бы сказал все это, как вдруг...
– В общем, старайтесь получше, – неожиданно промямлил заведующий кафедрой и поспешно отошел. Видимо, почувствовал неладное – по глазам понял, что объект его насмешек вот-вот взорвется.
Зато Рыжий уже успокоиться не смог. Внутри у него продолжало кипеть. Да только ему-то пар спускать было некуда. Кроме... И он яростно сжал карандаш.
Заведующий кафедрой, когда снова остановился около его работы, так и замер, раскрыв рот.
– Вы... Вы что... издеваетесь?! – Он аж побагровел от негодования.
Рыжий вздрогнул и, словно очнувшись, бросил взгляд на свое творение... И оторопел. С листа на него взирала все та же нимфа. Да только теперь глаза ее пылали дьявольским огнем, пальцы рук, сжимающие табурет, оставляли на дереве длинные борозды от когтей, за спиной нимфа расправила перепончатые шипастые крылья, а с торчащих из ее рта клыков стекала кровь. «Легна» – стояла подпись в нижнем правом углу. «Вот это да! Она же великолепна!» – невольно отметил про себя Рыжий. Великолепна, если бы не...
– Вы с ума сошли? – Завкафедрой взвизгнул на пару октав выше. – Вы на экзамене или где?
В этот момент дверь аудитории распахнулась, на пороге возник сухонький старичок в черном костюме. И завкафедрой, и Рыжий уставились на него в растерянности. Ведь это был великий столичный мастер кисти Тимур Никитин собственной персоной!
– Убирайся, – тихо прошипел завкафедрой Рыжему в ухо. – Не позорь меня. Придешь на пересдачу через неделю.
Преподаватель быстро сорвал с мольберта лист с Легной и сунул его на полку шкафа лицевой стороной вниз. После чего сделал пируэт на пятке и, сгорбившись, быстро засеменил к гостю с лакейской улыбкой.
– Здра-а-авствуйте! – пролепетал он, протягивая сразу обе ладони для рукопожатия. – Весьма рад. Наслышан, наслышан...
Рыжий понуро побрел к выходу. И все же у двери задержался, оглянулся. Не каждый ведь день посчастливится увидеть творца мирового масштаба. Да еще и того, кого лично уважаешь.
Старичок между тем пошел по рядам, окидывая работы студентов профессиональным взглядом. Кое-где приостанавливался, качал головой. Что означает этот жест: одобрение или порицание, – понять было сложно. Заведующий кафедрой как бы невзначай стал за спиной сына декана, всем своим видом демонстрируя: мол, взгляните-ка, как вам этот экземпляр? Однако мастер лишь скользнул взглядом по работе его протеже и равнодушно прошел дальше.
И вдруг, проходя мимо шкафа, столичный художник случайно зацепился пиджаком за край громоздящихся на полке бумаг, их ворох с шумом полетел на пол. Верхний лист описал в воздухе короткую дугу и скользнул прямо к лакированным ботинкам мастера, представ во всей своей чудовищной красе.
– А это еще что? – воскликнул старичок, наклоняясь.
– Простите, это случайно... – затараторил побледневший завкафедрой, стремительно бросившись мастеру под ноги, чтобы поднять работу Рыжего. Однако старичок его опередил.
– Восхитительно! – Мастер покачал головой, разглядывая Легну с расстояния вытянутой руки.
– Вы... Вы думаете? – растерянно и осторожно пролепетал завкафедрой, пытаясь уловить в его словах сарказм.
Студенты столпились, пытаясь заглянуть мастеру через плечо. Даже натурщица подалась вперед, забыв прикрыть простынкой свои прелести.
– Просто замечательно! – Мастер снова покачал головой, на этот раз с явным одобрением. – Какой необычный взгляд. Технику подточить, но в целом весьма и весьма недурно. У автора явно неплохие задатки. Чья это работа?
Рыжий, который все еще торчал у двери, так и обомлел от счастья.
– Да вот же он! – Заведующий кафедрой прошел через аудиторию и положил руку на плечо... сына декана!
– Работа выполнена не в рамках экзамена, потому я и убрал ее на полку, а ученику повелел переделать, – продолжал преподаватель, подводя к мастеру самозванца.
– Ну что ж, молодой человек, поздравляю с успехами. – Старичок пожал сыну декана руку.
«Скажи, что это не ты!» – билось у Рыжего в голове. Он не сводил глаз с сына декана. Тот бросил в сторону автора Легны мимолетный извиняющийся взгляд и скромно произнес:
– Спасибо. Стараюсь.
Истинный создатель нимфы наконец оправился от шока. Его затрясло от негодования. Он двинулся вперед, чтобы восстановить справедливость. Однако, прежде чем он успел раскрыть рот, заведующий кафедрой скользнул между Рыжим и его работой и прошипел ему на ухо:
– Можете считать, что экзамен сдан. Вы переведены на следующий курс.
У Рыжего потемнело в глазах. Сдал! Следующий курс! Не об этом ли ты мечтал? Он не отрывал взгляд от листа в руках мастера, с которого кроваво улыбалась восхитительная крылатая нимфа Легна, а в голове билась мысль: «Ты ведь понимаешь, придурок, что если сделаешь еще хотя бы шаг, то тебя не просто отправят на пересдачу – отчислят! Это ведь сын декана!» Конечно же, Рыжий это понимал. В одно мгновение перед ним промелькнули сцены: как он забирает из универа документы, как съезжает с квартиры, как трясется в поезде до родного поселка и как объясняется с отцом... При воспоминании о папаше у Рыжего на спине выступил холодный пот. Все рисованные им монстры, вместе взятые, меркли перед образом его родителя. А потом потянутся долгие годы бессмысленной жизни в поселке...
Творец оторвал взгляд от своего создания и, не говоря ни слова, вышел из аудитории...
– Поздравляю! – Сашка Карась хлопнул его по плечу так, что Рыжий едва не свалился с университетского крыльца.
Он сидел там уже больше часа, свесив ноги. А на его коленях лежал лист бумаги с набросками городского пейзажа: старинные дома, выстроенные еще в позапрошлом столетии, когда казаки, предки Карася и Рыжего, изгоняли с этих территорий питхов – коренное население. На переднем плане над домами возвышался храм с сияющим на солнце крестом.
– С чем поздравляешь? – спросил Рыжий, не поднимая головы. – С тем, что я продал совесть за оценку?
– Ну а что ты мог сделать? – удивился Карась.
– Не ты ли мне говорил, что нужно быть жестким и уметь отстаивать свои права? – Рыжий взглянул на приятеля, и Карась поразился, увидев влажный блеск в глазах: был бы помладше или девчонкой, непременно б разрыдался.
– Да, говорил, – ответил Карась. – Да только надо разделять, где стоит быть жестким, а где лучше отступить.
– Ради чего отступать? Ради того, чтобы на моем таланте выехала бездарность? Ты бы отдал то, что тебе дорого, лишь бы прогнуться?
Карась отвел глаза. И так было ясно, что отдал бы.
– Да, не спорю, обидно, – согласился тот. – Но что делать-то? Это их территория, и они, как говорится, правят бал. Нам же остается лишь подстраиваться под чужие правила.
– Мерзко. – Рыжий добавил к рисунку еще несколько штрихов.
– Да, мерзко. Но так устроен мир! Слабому не выстоять против сильного. Студенту не пристало тягаться с преподавателем. Так же как маленькому государству бесполезно воевать с большим, доходяге не справиться в драке с амбалом, а моськам глупо лаять на слонов. Мы с тобой, Рыжий, маленькие и слабые рядом с ними. Все, что нам остается в этой жизни, – мириться и подчиняться, приспосабливаться к чужим законам. Всегда найдется тот, кто сильнее тебя, перед кем придется пасовать.
– Ага. Скажи еще: наш удел найти в этой жизни свою скромную нишу, забиться в нее и не путаться у сильных под ногами. Так? Знаешь, бывали в истории случаи, когда крохотные страны диктовали условия сверхдержавам, а перед маленькими и неприметными на вид людьми склоняли головы монархи. Да и доходяга способен свалить амбала, если грамотно ударит, а Моська, кстати, может вцепиться слону в яйца!
– И ты думаешь, начни ты возмущаться, завкафедрой пал бы перед тобой ниц? – усмехнулся Сашка Карась. – Ни хрена бы ты сейчас не добился. Только нарвался б на еще большие неприятности – испортил бы отношения не только с заведующим кафедрой, но и с деканом.
– В такие моменты я вдруг понимаю, в каком мерзком обществе мы живем, – сказал творец, не отводя взгляда от рисунка.
Сашка Карась вздохнул, закатив к небу глаза. Он был знаком с Рыжим с детства, они росли в одном дворе, а потому знал, что за подобными фразами обычно следует депрессивный монолог о бренности бытия.
– Тебе отравляет жизнь один конкретный подонок. Все общество-то здесь при чем?
– Да при том, что оно устроено так, чтобы давать возможность всяким никчемностям незаслуженно возвышаться над другими.
– Ну и плевать, – ответил Сашка, предприняв слабую попытку избежать мрачных рассуждений друга. – Пусть себе возвышаются. Просто не имей с ними дела. В мире полно разных людей – как хороших, так и плохих. Да, иногда нам приходится подчиняться всяким идиотам. Но ты когда-нибудь закончишь универ и сможешь сам выбирать себе дорогу. И будешь сам решать, с кем общаться и кому подчиняться.
– Как мы, люди, до такого докатились? – Творец будто не слышал его. Он смотрел на лист и продолжал рисовать мир черными красками.
Карась обреченно вздохнул: монолог все-таки состоится.
– Ведь изначально все люди были равны, – продолжал Рыжий. – Когда-то наши предки не отличались от животных, лазали себе по деревьям. Но потом мы поумнели, спустились на землю, сбились в стаи и создали общества. И что же получили в итоге? В этих социальных ячейках стали возвышаться худшие из нас: настырные, лживые, жадные. А честные и трудолюбивые теперь подчиняются всяким паразитам, даже и не задумываясь почему. Хотя все эти условности, сделавшие людей рабами, – обман, придуманный хитрецами. Права престолонаследия, воля богов, выборы, капитал – все это инструменты, которые когда-то изобрели подонки, чтобы жить за счет других. Но убери все это, и человечество поразится, каким ничтожным личностям оно часто позволяет собой управлять. По мне, есть только одна причина, почему одно живое существо может добровольно слушаться другого: уважение! Уважать могут самого сильного, самого ловкого, самого умного. Но только в человеческом обществе сильные и умные могут подчиняться сидящему на троне немощному безумцу, объясняя это тем, что когда-то на этом троне сидел его папаша. Только мы, люди, способны работать на жадного ублюдка лишь потому, что тот накопил много металлических кружочков. И, кстати, продолжает копить – за счет нашего труда. Представь себе, скажем, волка, который кормит своего хилого трусливого собрата лишь за то, что когда-то его папаша был вожаком стаи. Или того, который говорит: «Я избран великой пустотой, которую никто никогда не видел. Но если вы перестанете меня кормить, пустота покарает вас страшными муками!» Да таких собратьев волки сожрут с потрохами, а мы – засыпаем золотом.
Говоря это, творец водил по листу черным стержнем. На его картине позади храма возник гигантский ящер с шипастым гребнем и пылающими глазами. Внизу на листе стояла подпись «Амгод».
– Человек даже собственного Бога умудрился сделать подонком, – продолжал Рыжий, тщательно выводя нависающее над церковью чудовище. – Возьми ту же Библию. В самом начале Бог предстает там как созидатель: творит Землю, небо, растения, животных, людей. Да только потом он почему-то больше ничего не создает, а лишь разрушает: насылает наводнения, бури, болезни, изгоняет да низвергает в ад за любую провинность. Только карает, карает, карает... Уж не знаю, создал ли Бог людей по своему образу и подобию, но люди своего Бога точно делали под себя.
Лапа монстра на картине сомкнулась над церковным крестом. По куполу поползли дорожки трещин, а из распахнутых дверей храма повалила толпа спасающихся перепуганных прихожан.
– Ты, как всегда, сгущаешь краски, – оборвал рассуждения Рыжего приятель.
– Когда все краски темные, хоть сгущай, хоть разбавляй, все равно получится чернота, – ответил тот. – Лично мне противно жить в мире, где правят злоба и обман. Может, кому-то тут и комфортно... Видимо, тем, кто диктует законы этого мира. Ведь мир, как и богов, создают люди – по образу и подобию своему. Этот мир явно создавали не такие, как я. А потому таким, как я, в нем не место.
– Тогда отчего же продолжаешь здесь жить? – не выдержал Карась.
– Потому что пока еще верю в добро, – ответил Рыжий. При этом вторая лапа монстра на рисунке сжалась в кулак и из нее потекла струйка крови. – Потому что пока еще верю в то, что все не так плохо, как я только что сказал. Что еще возможно такое общество, где людей будут ценить за таланты и трудолюбие, а не за размеры мышц, капитала и связи. Я верю, что все-таки есть ученые, которые живут ради науки, а не ради степеней и премий. Что есть художники и писатели, которые думают об искусстве, а не о гонорарах. Есть чиновники, которые борются за то, чтобы остальным стало лучше, а не лично им. Есть блюстители порядка и судьи, которые действительно желают справедливости. Верю, что есть инженеры, рабочие, спортсмены, летчики, программисты, журналисты – все те, кто просто любит свое дело и трудится ради улучшения мира, а не ради высоких постов, комфорта или просто по привычке. Все это дает мне надежду. Потому что, если это не так, уж лучше умереть молодым.
– Да таких людей полно! Тебя послушать, так все люди в мире, которые чего-либо достигли, добились этого лишь хитростью, обманом и абсолютно незаслуженно, – пресек его разглагольствования Сашка Карась. – Да только далеко не все подонки!
– Не все, но большинство.
– Тут ты не прав. Многие должности, в том числе и руководящие, занимают действительно талантливые и профессиональные люди, и занимают вполне заслуженно. Хрен с ним, с завом кафедрой, тут могу с тобой согласиться. Но взять, скажем, нашего декана. Нормальный мужик и знает свое дело.
– Ага, вот только палец о палец не ударил, чтобы прекратить целования подчиненными задницы своего бездарного сына. – Творец дорисовал ящеру огромные окровавленные клыки.
– Ну, все мы не без грешка, – махнул рукой Карась. – Это, так сказать, родительский инстинкт – заботиться о своем потомстве. Но как декан-то он хорош! Так что это просто ты через призму своей депрессии замечаешь вокруг лишь плохое. Смотри по сторонам веселее – и мир заиграет светлыми красками!
Рыжий снова замолчал. Стержень заскользил по бумаге, обрушив хвост ящера на бегущих прихожан. Перед храмом растеклась гигантская лужа крови.
– Ладно, хватит грузиться, – примирительно сказал Саша Карась. – Чего ты депрессуешь-то? Из-за того рисунка на экзамене? Забей! Что было, то было. Ведь это всего лишь картинка. У тебя таких сотни, и еще нарисуешь. Так что хватит грузиться, и пойдем лучше в разливуху – выпьем по пиву за успешно сданные экзамены.
Лучше бы Карась об этом не напоминал. При мысли о потерянной нимфе Легне у Рыжего сдавило сердце. Сам творец мог стерпеть любую боль, любое унижение, но когда речь шла о его созданиях... Его не отпускала мысль, что он предал.
– Иди сам пей за свои сраные экзамены. – Рыжий спрыгнул с крыльца. – Увидимся на следующем курсе.
И он побрел в сторону мрачного гаражного массива – не столько чтобы срезать путь домой, сколько для того, чтобы спрятаться, побыть одному.
Между гаражами тянулась разбитая колесами автомобилей дорога. Застывшая грязь напоминала инопланетный ландшафт, а ее груды вдоль колеи походили на причудливые дома и замки. Здесь раскинулся целый город из грязи и гравия. Рыжий на ходу зло пнул одну из величественных земляных башен. Темно-коричневый купол покатился по каньону-колее, разваливаясь на куски. Рыжий представил, как крохотные грязевые жители разбегаются, с ужасом глядя вверх на нависающее над ними гигантское чудовище. Но вот опять над городом поднимается огромная ступня и обрушивается на следующее здание, превращая его в месиво из пыли и крови.
«Да-да, это снова я! – усмехнулся про себя Рыжий. – Трепещите, мерзкие твари!»
Он вспомнил, как в детстве по пути в школу любил разрушать подобные «города». Часто при этом он вооружался палкой. Летом мишенями были грязевые «замки и дворцы», зимой – ледяные, из подтаявшего снега, с прозрачными, как стекло, хрупкими «витражами». Эти «города», по его представлениям, населяли злобные миниатюрные создания, которые цепенели от ужаса при слове «Рыжий». И вот появлялся он и, орудуя палкой, как мечом, повергал все в руины...
– О, гляди, художник идет!
Рыжий замер. Впереди у одного из гаражей стояли трое парней в спортивных костюмах. Они передавали по кругу папиросу, в воздухе висел сизый дым, источающий знакомый запах жженой конопли и табака. Одного из парней творец узнал – это был Басмач.
«Они явно тут не случайно», – подумал Рыжий, однако самолюбие не позволило повернуть обратно и убежать. Он пошел дальше. Но едва он приблизился к этой троице, Басмач сделал шаг, преграждая ему путь.
– Зда-ро-ва! – растягивая слова, сказал он, надвигаясь. Рыжий ростом был ему по грудь. – Ты, мудло, вчера петь отказывался? Так сейчас спляшешь!
– Я не стану... – начал было Рыжий, но тут же оказался приподнят за грудки, да так, что ноги едва ли не повисли в воздухе.
– Заткнись и слушай! – перебил Басмач.
Рыжий отвернулся от склонившейся к нему дышащей перегаром рожи.
– Че, че ты шкеришься, чмо ты недоделанное?..
– Может, хватит трепаться, а? – перебил Рыжий, стараясь не жмуриться при виде поднявшегося вверх кулака с золотым перстнем. – Если собрались бить, так бейте! Ну, давай!
– Хера се, он еще чего-то там пищит! – заржал Басмач.
Справа стоял низкорослый конопатый подросток в оранжевой кепке, внешне – практически отражение самого Рыжего. «Ему почему-то ничто не мешает самоутверждаться в этом обществе, – подумал творец. – Маленький, щуплый, рыжий... Что же есть у него, чего нет у меня?» И этот пацан одним движением ответил на его безмолвный вопрос – бесцеремонно отобрал у него этюдник. На землю посыпался ворох бумаги. Сверху выпал портрет монстра по имени Хартс – рослого мускулистого парня с крокодильей физиономией и четырьмя щупальцами вместо рук, а поверх него легла фотография последней девушки, продинамившей Рыжего.
– О, гляди, Басмач, это же Людка. Та, что вчера с Крабом отжигала!
– Людка, – повторил Басмач, поднимая фотографию. – Людка не для ублюдка.
И он загоготал над собственной шуткой.
– Куда тебе до таких баб? Ты себя в зеркале видел, слышь, ты, монстр? – сказал Басмач, последним словом точно выразив, как ощущал себя Рыжий в этом мире.
– А пусть он этой подруге письмо любовное напишет, – толкнул в бок Басмача приятель, тот самый рыжий подросток.
Идея явно пришлась по душе их духовному лидеру.
– Серый, возьми у нашего ландуха бумагу и карандаш, – повелел Басмач. – Ведь можно?
– Ух ты, кисточки! – ухмыляясь сказал названный Серым, копаясь в сокровищнице Рыжего. – А вот и бумажка... Ну что, будешь писать? Басмач, диктуй!
Рыжему сунули в руку лист и карандаш. Басмач с минуту чесал под кепкой затылок, а потом изрек:
– Короче, пиши, «Людочка, я чмо и лох»...
Рыжий ударил лишь раз. Быть может, впервые в жизни...

3

Ребятки чуток переборщили. В больницу Рыжий попал надолго. «Я художник, а не боксер», – как всегда, успокаивал себя творец, лежа на больничной койке. Он не видел своего лица, но понимал, что сейчас оно напоминает сливу. Под бинтом на макушке жутко болело – там остался шрам от удара чем-то вроде палки. Зачем бить палкой, если человек явно слабее, да еще и один против троих? «Лучше б я был боксером!» – подумал Рыжий и впал в депрессию.
– Эй, ты! – прервал его самобичевания грубый старческий голос.
Рыжий оглянулся. В дверях стоял дед, его сосед по палате.
– К тебе пришли, – сухо сказал тот, после чего лег на свою постель и отвернулся к стенке.
Да, Рыжий уже и в больнице умудрился нажить себе неприятелей. Пару дней назад обитатели палаты за игрой в домино принялись рассуждать о том, каким кровавым тираном был Адольф Гитлер. Играл с ними и Рыжий. Старик-сосед вспоминал свое боевое прошлое, молодой паренек просто ему поддакивал. Больше всего распалялся маленький очкастый мужичок, который разносил политику Третьего рейха в пух и прах, да с таким рвением, что, поставь его на трибуну, сам стал бы похож на фюрера.
– А вот я отчасти понимаю, почему люди становятся диктаторами и тиранами, – встрял в разговор Рыжий.
На него тут же все уставились: его мнение явно противоречило общей линии разговора, резюмировать который можно было одной фразой: «Фюрер – гад, и точка!» В подобных разговорах обычно никто не дискутирует, просто все топчутся вокруг одного, всеми принятого мнения. Рыжий же не любил однобокий треп, считая, что только в споре рождается истина, что нужно рассматривать проблему со всех сторон. Нередко даже бывало, он начинал в спорах отстаивать мнение, с которым сам не согласен: просто для того, чтобы взглянуть на вопрос с иного ракурса и выслушать доводы собеседников. И он продолжил, не замечая холодных буравящих его взглядов:
– Просто я не раз задумывался, откуда берутся монстры. Нет, не те сказочные чудовища, которых выдумывают фантасты. А реальные монстры – в человеческом обличье. Я думаю, что каждый из них сильно пострадал в жизни, особенно в детстве, пытался выживать в жестоком мире: видел голод, несправедливость, нищету, насилие, рабство или предательство. А может быть, и все это сразу. Мир буквально вытирал о них ноги. А потом в какой-то момент у этих людей внутри что-то лопалось, они говорили: «Какого черта я терплю?» После чего брали все в свои руки и переделывали, на хрен, этот мир по своему хотению, наплевав на чужие принципы и мнения: «Я выживал по вашим законам, теперь вы живите по моим!» Причем, по-моему, подобных людей-монстров в истории было бы в разы больше, да только у многих недостает для этого сил, ума и таланта. А вот мечтают о том, чтобы поквитаться с миром и переделать его под себя, немало людей. Уверен, у нас в мире каждый третий – потенциальный диктатор и тиран.
Похоже, соседи по палате ни хрена не поняли из того, что он сказал. Точнее, поняли, но только одно.
– Он че, Гитлера защищает, что ли? – захлопал глазами молодой.
– Да я необязательно про Гитлера, – попытался объяснить Рыжий. – Я так, в общем, про всех диктаторов. Про таких, как Иван Грозный, Наполеон и подобные им. Взять того же Сталина!..
Лучше б он этого не говорил. Старик тут же вскочил с воплем:
– Да я с криком «За Родину! За Сталина!» свою роту в атаку поднимал!..
И началось... Бить и без того синего от гематом Рыжего никто не стал, но с той поры тот превратился в изгоя для всей палаты.
– Поражаюсь твоей способности в любом обществе наживать себе врагов, – рассмеялся пришедший навестить друга Сашка Карась, когда Рыжий рассказал ему причины своего больничного отчуждения.
– С другой стороны, почему я должен был промолчать? – пробурчал тот, покосившись на окна своей палаты, которые были хорошо видны со стороны больничного парка. – У каждого ведь есть свое мнение.
– Поверь мне, далеко не у каждого, – ответил Карась. – Более того, у большинства его вообще нет. Да оно им и не нужно. Им достаточно общепринятых истин, которых они нахватались из телевизора, газет или Интернета. Да и то эта информация получена так, прицепом, без всякой цели, потому как, знают они это или нет, для их жизни не имеет никакого значения. Скажем, как правильно перейти дорогу, посадить картошку, закрутить гайку или включить телевизор – это полезные в их жизни навыки. А вот верна ли квантовая теория, справедлива ли война в Ираке, каковы итоги правления Николая II, как сотворена Вселенная, в чем особенности литературного стиля Достоевского и прочее, и прочее, чего они волей-неволей нахватались, пялясь в какой-нибудь телевизор, – бесполезный балласт, забивающий им головы. Говорят, мы живем в век информации. Я бы сказал, что это век большей части бесполезной информации (не считая того, что огромная ее часть и вовсе дезинформация). Нынешние СМИ мне напоминают болото, где растут грибы и ягоды, но, когда ты пытаешься собрать урожай, к тебе по пути гораздо больше пристает тины и грязи.
Они присели на лавочку. Рыжий с сожалением посмотрел на свои руки: ему явно не хватало листа бумаги и черного стержня.
– Если для них эти вещи – бесполезный балласт, зачем же тогда об этом трепаться два часа кряду? – воскликнул он. – Трепались бы тогда про свои гайки да картошку.
– Люди любят рассуждать о вещах, в которых ни хрена не смыслят. Быть может, это повышает их самооценку. Живет этакий недалекий и неприметный человечек, а рассуждая о политике, науке, искусстве, он как бы становится на одну ступеньку с великими. Пусть это всего лишь иллюзия.
– Но если он полный дуб в науке, как он может о ней спорить?
– Он же не с Эйнштейном спорит, – усмехнулся Карась. – Его собеседники в этом точно такие же дубы.
– Вот и я про то же. Если они не разбираются в вопросе, почему я должен соглашаться с их мнениями? – Рыжий поднял палочку и принялся что-то чертить ею на песке. – Ты бы видел моих собеседников! Очкастый из разряда тех, кто любит поливать дерьмом всех, кто выше его хотя бы на полголовы. Сидит этакий гнусный маленький мужичонка и костерит: «Наполеон, Гитлер и Сталин? Править не умели! Вот я б на их месте... Пушкин, Кафка и Хемингуэй? Тоже мне писатели! Вот если бы я написал книгу... Эйнштейн, Фрейд и Ломоносов? Бездари, ошибались! У меня вот есть теория...» А уж за любого полководца он тебе так раскидает, что для него хоть Сталинград, хоть Аустерлиц, хоть битва при Гастингсе – плевое дело. «И как можно было допустить такие потери? – возмутится он. – Вот я бы на их месте!..» Да только он бы, окажись там, наложил полные штаны и драпал без оглядки, как, возможно, поступил какой-нибудь его предок! Второй собеседник – пацан, у которого на лице написано, что он окончил три класса, и то с двойками. Спроси у него, когда была Вторая мировая, засомневается – не то что в каком году, в каком веке! А уж про ее причины и спрашивать бесполезно, для него все просто: немцы – плохие, наши – хорошие. И он туда же – спорит! Вот старичок и правда герой. Верю, что он честно шел в бой где-нибудь на Курской дуге. Да только он путает понятия, за что он действительно поднимал своих людей в атаку: за Родину или за Сталина. Да и вообще, я же не оправдывал тиранию, а лишь пытался сказать, что люди не на пустом месте становятся кровожадными маньяками. Ведь были же причины того, почему они вдруг начали топить в крови целые народы!
– И все равно мог бы промолчать, – вздохнул Карась. – Спрашиваешь, почему ты должен считаться с чужим мнением? Да потому что их – большинство!
– То есть, когда тебе большинство говорит, что красный – это синий, я должен признать это как истину и промолчать?
– Именно.
– Противно!
– Противно, но практично. Потому как те, кто противоречит большинству, плохо кончают. Так было во все века. Вспомни, сколько людей пытались утверждать истины, противоречащие общественному мнению. И куда привело их личное мнение? На костер или к стенке!
– Но ведь красное от этого синим не стало! Да и земной шар не сплющился!
– Объясни это жертвам инквизиции или репрессий.
– Зато именно благодаря таким жертвам мир становился лучше, двигался вперед, – пробурчал Рыжий. – Вот поэтому-то в мире время от времени и появляются тираны – те, кто совершает перевороты, чтобы прочистить народу мозги, загаженные сгнившей системой.
– Ага, и чтобы потом самому забить эти мозги другими ложными истинами, – прибавил Карась. – Обидно лишь то, что, когда это происходит, гибнут тысячи, а то и миллионы мирных ни в чем не повинных людей.
– Когда начинается буря, страдают по большей части как раз таки те, кто ни при чем, – задумчиво сказал Рыжий. – Виновных-то в ее причинах обычно немного, по пальцам перечесть. Но стихия не разбирает, кто прав, кто виноват. Неважно, кто спровоцировал катастрофу: когда пошла волна, она молотит всех попавшихся на пути. Будь то взрыв ядерной бомбы, природная катастрофа или революция – накрывает всех без разбора.
– Ладно, оставим политику, – махнул рукой Карась. – Тем более что мы с тобой сейчас точно так же рассуждаем о вещах, в которых полные дубы...
Карась помолчал, поглядывая на Рыжего.
– Я чего пришел-то! – наконец сказал он. – Догадайся, кто поселился в твоей квартире, после того как ты попал в больницу?
– Только не говори, что... – Рыжий аж привстал с лавки.
– Именно! Ключи-то от дома ты у Краба не отобрал!
Творец вздохнул и продолжил чертить палочкой на песке.
– Пусть живет. Надо ж ему где-то жить, – тихо произнес он.
– Добряк! Так и знал, что ты это скажешь, – скривился Карась. – Вот только интересно, как ты отнесешься к этому, если я расскажу еще одну новость. Знаешь, Рыжий, за что тебя отделали? Мне Людка... ну та, что у тебя в гостях была... рассказала. Она общается с неким Басмачом. Знаешь такого?
У Рыжего зазудели раны на голове при воспоминании о кулаках этого отморозка.
– После того как ты разогнал пьянку у себя дома, – продолжал Карась, – этот самый Басмач предложил Крабу, мол, давай мы твоего соседа хорошенько попинаем. А пока он в больничке будет прохлаждаться, ты еще в его хате поживешь.
Рыжий так и замер с открытым ртом.
– Помнится, кто-то пытался доказать мне, что Краб вовсе не плохой... – напомнил Сашка.
Рыжий молчал. У него не укладывалось в голове, что человек может так поступить. Тем более тот, кого когда-то считал другом.
– Ну и как теперь с этим быть? – Карась с вызовом взглянул на него.
Рыжий не ответил. Ему вообще ничего не хотелось предпринимать. Хотелось исчезнуть, испариться, пропасть – не быть в мире, где возможно такое!
– Ненавижу этот мир! – только и сказал он.
– Опять двадцать пять! – Сашка Карась хлопнул ладонью по коленке. – Мир-то тут при чем? Тебе отравляет жизнь один мудила, а ты, как всегда, сразу начинаешь раздувать все до вселенских масштабов. Да и вообще, хватит строить из себя мученика! Что произошло-то? Люди в войну выживали, переносили голод, землетрясения и цунами, концентрационные лагеря и каторги. И находили в себе силы жить дальше. А ты чуток пострадал, люлей от гопников получил – и все, застонал. Катастрофа!
– Да вы задолбали сравнивать с другими! – вскипел Рыжий. – Какая разница, у кого что было? Тебя послушать, так «жри помои! Другие вон говно жрут, и ничего, а ты помои не хочешь!» Да? А мне все равно, где, кто и какое дерьмо жрал! Для меня это не аргумент, чтобы терпеть помои! Мне наплевать на трудности других! Мне срать на тех, кому было, есть или будет хуже, чем мне! Я хочу, чтобы лично у меня было хорошо, нормально!
– Хочешь, чтобы было хорошо? Так сделай это!
– Как это сделать, если вокруг только мерзость?
– Если видеть только мерзость, тебя и окружать будет лишь она. Найди в мире что-нибудь хорошее, окружи себя им и будь счастлив. А то собрал вокруг себя мудаков и страдает.
Они надолго замолчали.
– Помнишь, ты как-то спросил, каков мой мир? – тихо сказал творец. – Так вот, в моем мире не нужно искать крупицы хорошего среди кучи дерьма, чтобы быть счастливым. Там не приходится выделываться перед другими – все искренни и открыты. В моем мире есть взаимное уважение, а не когда один льстит другому, добиваясь каких-то выгод. В моем мире не только я люблю, но и меня любят. В моем мире нет подонков, которые причиняют другим боль из удовольствия или корысти. Там нет предательства, лжи, лести. Вот каков мой мир!
– Ну, это уж совсем фантастика. Такого мира не существует.
– Пусть так. Но это еще не значит, что я не хочу туда попасть. Этот же мир мне просто противен!
– В этом ведь тоже есть много честных, порядочных, надежных людей. Посмотри вокруг!
– Согласен, если присмотреться к большинству людей, вроде как они вполне приличные. Да только они честны, порядочны и надежны лишь с теми, кто входит в круг их интересов. Я же среди них лишний. Я ведь вижу: им комфортно друг с другом. Они все ведут одинаковую игру. Лицемеры одинаково льстят друг другу, понимая, что это лесть. Тупые садисты вроде Басмача объединяются в стаи и вместе ловят кайф, оттого что кому-то причиняют боль, да и понимают друг друга, общаясь на своем неандертальском. Мои мама и папа терпеть друг друга не могут, но продолжают жить вместе. При этом папаша каждый вечер идет в кабак, а мамаша – к своему очередному хахалю. Передо мной же они выделываются, изображая портрет идеальной семьи. Хотя не очень-то идеальной, потому как в идеальных семьях пьяный отец не лупит сына шлангом от стиральной машины, а размалеванная косметикой мать не говорит ему, указывая на выходящего из спальни довольного гражданина: «Познакомься, Рома, это дядя Гоша». Есть еще такие, как Краб, которые втираются в доверие и живут за чужой счет, им тоже комфортно. Или еще персонаж – завкафедрой нашего универа, который в открытую прогибается перед бездарным сыном декана, а таланты, к которым испытывает личную неприязнь, валит на экзаменах. И он на хорошем счету в нашем учебном заведении, даже должность получил! Есть также девочки, которые приходят к тебе в гости, зная, что у тебя есть деньги, а потом отжигают с твоими знакомыми. Всем этим людям вполне комфортно в этом обществе! Не мир, а гребаный маскарад!
– Не все ведь такие. Уверен, есть немало тех, с кем будет комфортно и тебе. Общество, в котором мы живем, состоит не только из подонков и лицемеров. Ты сам можешь выбирать, с кем общаться, а с кем – нет.
– Да ну? Значит, это я сам пожелал родиться в такой семье? Я сам выбрал, в какой школе и с какими людьми учиться? Я сам, наверное, назначил преподавателя в наш универ? Я сам состряпал себе такую внешность? И это мой выбор, чтобы все девушки, которые соответствуют моим понятиям о красоте, оказывались последними мразями?
– Согласен, стартовые условия в жизни мы не выбираем. Но потом-то, когда взрослеем, мы способны сами создавать свое окружение. Общайся с теми, кто тебе нравится, и отсекай тех, кто не устраивает.
– Тогда я останусь один. Или ты думаешь, в будущем будет лучше? Я сам стану подбирать себе коллег и начальников на работе? Я не буду встречать людей, которые будут срать в мою душу? Или, быть может, я стану красавцем и на меня станут обращать внимание те девушки, которые мне нравятся?
– Быть может, ты не на тех смотришь? Наверняка есть девчонки, которым ты нравишься, – возразил Карась. – Попробуй изменить свои вкусы.
– Если я начну встречаться с той, к которой испытываю отвращение, но которая без ума от меня, я сам стану льстецом и обманщиком. Так что засунь свои советы куда подальше. Кстати, недавно я уже последовал одному твоему совету: попытался избавиться от одного паразита. И посмотри, чем все это кончилось!
Рыжий машинально приложил ладонь к раскроенному черепу.
– Порой так хочется забиться в щель и не видеть никого!
Но взглянув на Карася, Рыжий добавил:
– Хотя все-таки ты прав. Порой и в этом мире встречаются те, кто меня понимает. Именно благодаря тому, что есть такие, как Койот, как ты, Карась... Только это меня и держит на плаву.
– Ладно, оставим вселенскую скорбь. Другого мира у тебя нет, так что придется решать проблемы в этом, – прервал Сашка Карась мрачные размышления друга. – Так что с Крабом-то будешь делать?
– Вернусь – тогда разберемся, – промямлил творец, снова заводив палочкой по песку.
– Ну-ну, так я и поверил! – вздохнул Карась. – Знаю я. Выслушаешь его слезные извинения и клятвы, что все будет иначе, убедишь себя, будто веришь, и все вернется на круги своя.
– Мои проблемы, – пробурчал Рыжий, понимая, что так оно в итоге и случится.
– И вновь ты заживешь долго и несчастливо: будешь запираться в комнате своего же дома и рисовать своих жутких мстителей.
Творец метнул в него свирепый взгляд:
– Смотри, как бы и тебе не нарисовал!
– Хотел бы я посмотреть на монстра, который меня растерзает, – рассмеялся Карась. – Ну ты уж будь погуманнее. Приятель все-таки!
– Он убьет тебя медленно, по-товарищески, – ответил Рыжий.
– Я всегда знал, что ты настоящий друг, – улыбнулся Карась и хлопнул его по плечу. – Я тоже кое-что сделал. По-товарищески. Ты уж извини, я уже принял решение за тебя. Как только узнал о том, что Краб живет в твоей квартире, прихватил с собой парочку ребят поздоровее, пошел к тебе домой и хорошенько пропесочил твоего бывшего одноклассника. Так что можешь не переживать. Держи! И больше не повторяй ошибок.
И Карась вложил Рыжему в ладонь ключи от квартиры. Тот постарался не подать вида и все же невольно улыбнулся, настолько его обрадовала эта новость. Нашелся ведь хоть кто-то достаточно могучий, чтобы решить за него проблему, где требуется не творческий подход, а грубая сила! До этого этим занимались только монстры, да и то лишь на бумаге.
– Хотя... – Сашка тут же забрал ключи. – Давай-ка я лучше их у себя подержу, пока тебя не выпишут. Буду приглядывать за хатой, чтобы там новые паразиты не завелись.
Карась ушел, и Рыжий снова остался один. Он, конечно, привык быть изгоем, да только теперь одиночество показалось ему просто невыносимым. Оно сдавило его, словно в тисках. Никогда еще он не ощущал себя таким лишним в этом мире. Вернувшись в палату, упав на кровать и уткнувшись лицом в подушку, Рыжий думал: «Что я вообще тут делаю? Зачем я здесь? Ради чего?» Он перебирал в памяти знакомые лица и сплошь натыкался на людей, которые мешали ему жить: садист-отец, нахальный «дружок» Краб, злобная бездарность заведующий кафедрой, а за ними – легионы уличной шпаны, жестоких одноклассников, учителей, которые презирают своих учеников, бесстыжих распутных девчонок, вредных продавцов, кондукторов, дворников, секретарей... И чем им всем помешал безобидный некрасивый маленький паренек по прозвищу Рыжий? Может быть, именно тем, что он безобидный, некрасивый и маленький?..
Конечно, Сашка Карась сейчас бы возразил: «Не все вокруг сволочи! Настоящих подонков в мире не так уж много. Остальные ведь нормальные!» Это правда. Остальные просто равнодушны. Для них такой человек, как Рыжий, – пустое место. Есть он, нет его – все одно. Это, конечно, лучше, чем подонки...
Когда же Рыжий припомнил, сколько найдется в мире людей, которым он небезразличен, которые ему рады, для их подсчета у него хватило пальцев одной руки: мама, сестренка, пара человек из рок-группы, в которой он когда-то играл, да, пожалуй, Сашка Карась... Да и эти не навсегда. Взять Карася. Пока они учатся вместе, приятель рядом. Но пройдет пара лет, они окончат университет – и все. Карась устроится на работу, женится, станет растить детишек, обзаведется хозяйством, найдет уйму новых друзей, быть может, и вовсе переедет в другой город. Поначалу они с Рыжим будут видеться, но с каждым годом все реже. Потом останутся лишь телефонные звонки раз в полгода. А после и вовсе забудут о существовании друг друга, разве что случайно встретятся на улице лет через десять-двадцать, удивятся, насколько каждый из них изменился (причем в худшую сторону). Может, даже выпьют вместе горькой, поностальгируют о детских и студенческих годах. Других тем для разговора не найдется – слишком разными станут. А потом пожмут друг другу руки, сказав: «Увидимся», – и при этом соврут, разойдутся, скорее всего, навсегда...
Хотя может произойти и хуже. Как с Койотом. Ведь люди не всегда исчезают из твоей судьбы из-за того, что выбирают иной жизненный путь. Нередко разлучает смерть...
При воспоминании о Койоте ладонь Рыжего невольно сжалась, будто стискивая гриф несуществующей бас-гитары, и он улыбнулся. Та пара лет, что он играл в рок-группе «Крах», пожалуй, была лучшей частью его жизни. Почему? Да потому что в этой самой жизни был смысл! Была цель! Сергей Кайтов собрал их вместе и все это время заряжал верой в то, что лучшее впереди, что прорвемся, что нужно стремиться вперед, несмотря ни на что. И то, что здесь и сейчас хреново, – неважно, а важно лишь то, что ждет завтра, там – за горизонтом. А чтобы стало лучше, нужно только одно – не стоять на месте, горизонт сам к тебе не придет. Рыжий иногда ловил себя на мысли, что все это – сказка, что и за горизонтом может оказаться не лучше, чем тут, а может, там даже хуже. Но он все равно шел за Койотом, верил ему, и от этой веры становилось легче. Группу «Крах» не смущало даже то, что музыку они играли сомнительного качества, что у них было мало шансов прорваться в шоу-бизнес. Но для них это было не главное. Главное – они играли! Жили творчеством. И видели в жизни пусть и абстрактную, но цель.
Рыжий два года слепо шел за Койотом, веря, что сломаться может любой, но только не этот его приятель – жизнерадостный раздолбай. И очень поразился, когда первым сломался именно Койот. Не выдержал, судьба перемолола. Когда Рыжему сказали о том, что Серега Кайтов сиганул с пятого этажа недостроенного дома, он не поверил. Когда же увидел своего рок-командира в гробу без лица – тот напрочь стесал свой фейс при ударе о бетонную плиту, – что-то в душе Рыжего угасло. Будто сгорел последний предохранитель устройства под названием «смысл жизни». Это произошло не только с ним – их рок-группа тут же распалась, разочарованные ребята разошлись кто куда. И Рыжий остался один. В то время он как раз окончил среднюю школу. Отец, обрадованный, что появился шанс наконец-то избавиться от надоевшего чада, торжественно объявил ему:
– Ну вот, сынок, теперь ты стоишь на пороге взрослой жизни!
И Рыжий замер в нерешительности на этом самом пороге, не желая делать даже шаг...
Уткнувшись в подушку конопатым носом, творец старался не думать о причинах того, почему оказался на больничной койке. Чтобы хоть немного отогнать мрачные мысли, он вдруг размечтался: «А вот если бы случилось чудо, явился бы добрый волшебник и сказал, что подберет мне спутницу жизни, которая меня полюбит таким, каков я есть, и предложил бы мне самому выбрать ее внешность. Какой бы я ее сделал?» Творец попытался представить ее образ. Перед глазами тут же возникла последняя муза – Людка. Он с отвращением скривился. Еще неделю назад он видел в ней богиню, но теперь, после истории с Басмачом, при мысли о ней возникали рвотные позывы: мерзкая дрянь! В общем, не самая подходящая кандидатка на роль любящей подруги... Тем более что она его все равно отшила!
Впрочем, «не отшивших» в памяти Рыжего и не было. Впервые он влюбился еще в начальной школе, когда пошел в первый класс. У них вела уроки молоденькая учительница, недавно окончившая вуз, – смешливая голубоглазая блондиночка. Рыжий остолбенел, едва она впервые вошла в класс, и вдруг понял, что помимо трех известных ему категорий людей (плохие, хорошие и равнодушные) бывает еще и четвертая – любимые. Это такой тип, когда человек тебе необходим независимо от того, как он к тебе относится. С той поры первоклассник Рома не спал ночами – образ голубоглазой учительницы стоял перед глазами. Конечно же, в то время подобные образы возникали без всяких пошлых фантазий. Ведь это была любовь ребенка, еще не знавшего, на фига вообще сходятся мужчина и женщина: чистая привязанность, когда внутренне осознаешь, что этот человек должен быть рядом, а зачем – непонятно. Правда, учительница вскоре исчезла из его жизни – вышла замуж и перевелась в другую школу. Рыжий потосковал о ней с месяц и позабыл, так как нашел новую музу для воздыхания. Он и лица-то своей первой любви теперь припомнить не мог, остались только ощущения – детского восторга.
Душа маленького Ромы недолго оставалась пустой. Вскоре он залип на одноклассницу Катю, что сидела за первой партой. Он даже как-то ее нарисовал. Это, кстати, стало его первым рисунком (ведь не с монстров же он начал!). Правда, когда другие одноклассницы случайно увидели этот портрет, отобрали его и показали самой модели, Катя пришла в ярость. Если до этого она просто не замечала Рыжего, то теперь возненавидела. «Конечно, это было то еще художество, – признавал творец, вспоминая изодранный музой рисунок. – Скорее уж убожество!» Но тогда он разозлился жутко – он в рисунок душу выплеснул, а она!.. Рома тут же стал отвечать Кате тем же – холодом и презрением. Они, кстати, рычали друг на друга до самого выпускного... С той ранней поры Рыжий влюблялся регулярно, примерно раз в полгода, и всегда односторонне и безнадежно. Ведь он залипал только на симпатичных, а ни одна из них даже сесть рядом не согласилась бы с маленьким рыжим уродцем. Страшненьких, которые обращали на него внимание, не замечал сам Рыжий. Приятели говорили ему:
– Может, тебе вкусы поменять? Найди себе подругу попроще. Вон сколько девчонок вокруг. Как говорят, лучше синица в руках, чем журавль в небе!
Но Рому при мысли о синицах передергивало от отвращения, журавли же даже не замечали его с высоты своего полета. Именно поэтому, дожив до студенческих лет, Рыжий ни разу так и не обзавелся подругой. Даже удивительно, что он до сих пор не остался девственником. С девушкой он все-таки переспал, да и то лишь однажды, когда все нажрались на школьном выпускном. Оба были вдатые и каким-то образом очутились в одной постели. А наутро девушка, протрезвев, заявила, что, если он хоть кому-нибудь об этом расскажет, ее брат открутит ему голову.
В общем, перебрав в голове длинный список предыдущих муз, Рыжий понял, что ни одна из них не годится на роль любящей спутницы жизни. Напротив, после этих воспоминаний ему захотелось пойти в сортир и хорошенько проблеваться. Иных чувств бывшие музы не вызывали. Потому что была у Рыжего еще одна черта: после того как его отшивала очередная девчонка, он какое-то время сходил по ней с ума, а едва на горизонте появлялась другая, к предыдущей не просто терял интерес – его чувства менялись на противоположные. Встречал потом бывшую музу и недоумевал: «Чего ночами не спал, думая об этой стерве?» И пожелай вдруг одна из бывших все-таки встречаться с ним, он с презрением отверг бы ее попытки. Ведь за то время, что по ней страдал, он познавал всю гнусность ее характера. А Рыжий из тех, кто лишь встречает «по одежке»...
«Чего я вообще в них нашел?» – удивлялся Рыжий, припомнив всех этих стервозных красоток. И вдруг впервые обнаружил, что все они в чем-то похожи. Вроде такие разные – и внешне, и по характеру, однако имеют схожие черты. Когда он прикинул, какие именно, разочарованно вздохнул. Типаж его вожделений оказался банален: ему нравились маленькие, худенькие голубоглазые блондинки. Чтобы проверить эту теорию, он вышел во двор больницы и стал наблюдать за проходящими за забором девушками. Вскоре на тротуаре появился подходящий экземпляр – миниатюрная светловолосая студенточка. Рыжий проводил ее взглядом, прислушиваясь к своим ощущениям, и не почувствовал ничего особенного. Да, симпатичная, но не более того... Он продолжил ждать. Благо неподалеку располагалась общага медакадемии и студентки ходили косяками. Когда же мимо прошла заливающаяся смехом девичья стайка и Рыжий встретился с лазурными глазами одной красотки, у него бешено забилось сердце. Он тут же отвернулся и пошел в палату – еще не хватало втюриться в незнакомку...
Эксперимент показал, что в категорию муз попадают далеко не все миниатюрные голубоглазые блондинки. Но какие именно? Тогда Рыжий решил еще больше сузить параметры поиска среди тех, кто когда-то завладел его сердцем: стал детально разбирать по памяти внешность знакомых девчонок, выявлять черты, которые ему больше всего в них нравятся, и отметать непривлекательные. У Кати – большие глаза, зато слишком скуластая. У Любки шикарная улыбка, зато нос великоват. А какие у Маринки ресницы!.. Целый день Рыжий составлял в уме фоторобот идеальной музы, и к вечеру он наконец четко представил себе собирательный образ девушки, которая внешне устраивала бы его абсолютно во всем. Представил настолько четко, что взял лист, и его понесло...
У него был лишь черный стержень, но когда он выводил глаза, то знал, что они голубые, в серых волосах он видел золото. Он тщательно вырисовывал нос, губы, шею. И чем больше черт появлялось на листе, тем больше он осознавал: она действительно идеальна! Сложнее всего ему дался взгляд. Он никак не мог добиться, чтобы она смотрела на него именно так, как смотрит любящий человек: не холодная надменность, какую он привык видеть в глазах прошлых муз, а восхищение и восторг. И он наконец выплеснул желанный образ на бумагу, взглянул на него – и замер от восхищения. Вот она, идеальная муза, смотрит на него с белого листа! Он долго не мог оторвать взгляд от портрета... и вдруг понял, что влюбился.
Счастливый, он отбросил наконец в сторону черный стержень, упал на кровать и заснул, прижав картинку к груди. И когда ему приснился сон, в нем оказалась она. Проснулся творец, сияя от счастья.
Следующие дни прошли для Рыжего в эйфории человека, опьяненного любовью. Он мог часами разглядывать портрет своей музы, потом закрывать глаза и представлять, что она рядом. Он обнимал одеяло и думал о том, что обнимает ее. Даже тайком ночью целовал подушку, представляя, как касается ее губ. Он влюблялся и до этого, но еще ни разу его не накрывало настолько головокружительной страстью.
Рыжий в эти дни ходил такой сияющий, что это сразу заметили окружающие. Он улыбался медсестрам даже в моменты, когда ему ставили болючие-преболючие уколы, и те отвечали ему той же теплотой. Он шел по коридору и видел приветливые взгляды пациентов и посетителей. Даже Сашка Карась, когда в очередной раз пришел его проведать, поразился, что приятель больше не несет чушь о несовершенстве бытия и даже высказался о том, что мир не так уж и плох.
– Ты случаем не заболел? – поразился Карась и тут же рассмеялся: – О чем это я, ты ведь в больнице! Видать, хорошо тебя по голове долбанули...
Впрочем, Карась отлично знал своего друга и мгновенно раскусил причину его приподнятого настроения.
– Все равно какой-то ты уж слишком веселый для побитого... Стоп! Я такое уже видел. Чувак!.. Да ты же влюбился!
Когда же он попытался выяснить, кто эта чудесная леди, Рыжий уклонился от ответа. Что он мог ему сказать? Я влюбился в девушку, которую сам придумал?
Даже соседи по палате сменили гнев на милость, заметив, что Рыжий перестал быть мрачным букой. Его снова стали приглашать играть в домино, Рыжий же больше не вставлял в разговоры собственное мнение и даже откровенную чушь собеседников слушал со снисходительной улыбкой. Его все это мало волновало. Единственное, о чем он мог думать, – это лежащий под подушкой портрет.
– Кто это? – как-то спросил у него парень-сосед, заметив, как Рыжий разглядывает изображение музы. – Симпатичная!
«Симпатичная? – внутренне возмутился Рыжий. – Да она просто великолепна!»
Хотя он вдруг подумал, что вопрос-то в точку. Действительно, кто она? У нее до сих пор нет имени! Впервые он отошел от правила: обычно он именовал свои творения до того, как начинал создавать. Рыжий покопался в голове и понял, что всякого рода «Карм» или «Аговерт» – имена, которые он обычно давал монстрам, – ей не подойдут. Он ломал голову часа два. А потом взял картинку, стержень и просто подписал внизу: «Любовь».
Любить рисунок – не столько глупо, сколько странно. «Чему я, собственно, радуюсь? – порой закрадывался в его мысли червь сомнения. – Это ведь всего лишь картинка, твоя собственная фантазия! Ее ведь не существует на самом деле!» Несколько раз он даже убирал портрет в тумбочку и заставлял себя не думать о нем, укоряя себя за подобный идиотизм. Бывало, он стойко держался час, а то и два, но потом все равно распахивал дверцу, вынимал портрет своей музы и пожирал его глазами. Едва он бросал взгляд на портрет, его накрывала волна тепла и счастья. Плевать, что ее нет! Она великолепна, и это главное! Да и чем она отличается от предыдущих муз, от тех, с кем у него не сложилось? Их ведь точно так же никогда не было рядом, но это не мешало ему восхищаться ими на расстоянии. Или взять, к примеру, фанатов. Они тоже влюблены в тех, кого никогда не будет рядом. Например, была у Рыжего знакомая, которая всю прикроватную стену в общежитии заклеила портретами смазливого мачо из Голливуда. Она могла часами рассматривать эти плакаты, вырезки из газет и журналов, открытки. Девчонка была от него без ума, хотя понимала, что никогда в жизни не встретит этого человека, а если и встретит, он даже не посмотрит в ее сторону. Но при взгляде на этот образ ей становилось теплее на душе, в жизни появлялся смысл. А разве не для этого существует любовь? «Так чем же мои чувства к портрету хуже? – размышлял Рыжий. – По крайней мере, эта хотя бы меня любит – об этом говорит ее взгляд. Никто еще ни разу не смотрел на меня так!»
В общем, когда на него накатывала грусть, оттого что он никогда не сможет встретить свою музу в реальности, он гнал эти мысли прочь, старался об этом не думать. Хотя и ловил себя на мысли, что без сожаления и сомнения отдал бы полжизни, если б нашел возможность воплотить свою мечту в жизнь.

4

И вот как-то ночью ему приснился странный сон. В последнее время, кроме рисованной Любви, ему никто не снился. Но в этот раз во сне он увидел не ее, а своего друга Сергея Кайтова, того самого, с которым они когда-то играли в рок-группе и который кончил тем, что сиганул с верхнего этажа недостроенной пятиэтажки.
Во сне Рыжий шел по залитой солнцем аллее на встречу со своей Любовью. И вдруг он услышал струнный перебор. Посмотрев по сторонам, творец с удивлением обнаружил, что находится посреди кладбища, а на одном из надгробий сидит его бывший рок-командир и шпарит на электрогитаре. Рыжего это не удивило. Он прекрасно осознавал, что находится во сне, и подумал: «Сны – отражение нашей повседневности. В реале я знаю, что Койот умер, потому и снится он мне посреди кладбища. Вот только что бы это значило?..»
– Здорова, Рыжий! – крикнул Койот, заглушив струны. – Давно не виделись!
– Ага, давненько, – ответил тот и заторопился вперед, не желая тратить на него драгоценные минуты, которые можно провести с музой.
– Да погоди ты!.. – Койот спрыгнул с надгробья, подбежал к нему и преградил дорогу. – Куда ты так мчишься?
– Сам знаешь. Ты ведь мне снишься, а значит – часть моего подсознания и прекрасно осведомлен о том, что происходит у меня в голове.
– Как всегда умничаешь, – усмехнулся Койот. – Вот моя бабуленька, увидев меня во сне, вскричала б, что ей покойник явился, после чего еще больше уверовала в жизнь после смерти. А ты вот так взял и размазал ее убеждения по Юнгу и Фрейду...
– Хорош трепаться! Давай говори, чего ты хочешь, фантом из подсознания, и ступай с миром, – нетерпеливо перебил Рыжий. – Я тороплюсь.
– Ок, тогда давай прямо, – кивнул Койот. – Ты в курсе, что втюрился в бабу, которая на самом деле не существует?
– Тоже мне, Америку открыл! Конечно, в курсе. Я ведь ее сам нарисовал, – ответил Рыжий и хотел уже пойти дальше, но Койот удержал его за руку.
– И что ты собираешься с этим делать?
– Ничего. Меня все устраивает.
– Что тебя устраивает, баран? С таким же успехом ты можешь полюбить любой из этих трупов. – Койот кивнул в сторону могил. – Чем твоя муза лучше? Даже хуже. Этих хотя бы некрофил может...
– Еще слово – и я тебе лицо начну бить!
– Ах, ну да. Ты же у нас Геракл, – заржал Койот.
– Хотя бы попытаюсь. – Творец сжал кулаки.
– И ты ударишь друга?
– Нет. Фантома из подсознания.
Койот положил руку Рыжему на плечо:
– Да пойми же ты, чувак: твоя любовь – мертва!
– А чем были лучше все остальные? – Рыжий сбросил его руку с плеча. – По крайней мере, фантазия не даст повода в себе разочароваться. Нарисованная никогда не изменит и не бросит.
Говоря это, Рыжий заметил, что в округе потемнело, на небо наползли тучи, скрыв солнце. Лишь вдали, в конце аллеи, словно в конце туннеля, еще виднелось пятно яркого света. Света Любви!
– Но ведь так не может продолжаться вечно! – воскликнул Койот.
– Это мое дело! – Рыжий решительно оттолкнул давно умершего приятеля и пошел на мерцающий вдали огонек.
– Ну и ступай, – махнул рукой Койот и снова уселся на надгробье. – Развлекайся дальше со своей мертвечиной. Раз уж не хочешь узнать способ, как сделать ее живой...
Рыжий замер. Медленно повернулся.
– Ты врешь!
– Какая разница, вру или нет, – пожал плечами Койот. – Ты ведь сказал, что тебя все устраивает... Эй, полегче!
Рыжий сдернул его с надгробья.
– Говори!
– Нет уж, сначала ты скажи: на что бы ты пошел ради этого?
– На все что угодно!
– Да ну? И тебя совсем не беспокоят последствия?
– Нет!
Койот усмехнулся, снова уселся на могильную плиту, деловито закинул ногу на ногу и сказал:
– Значит, ты готов принести в жертву трех новорожденных младенцев?
Рыжий долго молчал, глядя на угасающий вдали свет. А там – она!..
– Если это действительно сработает... – медленно произнес он.
– Ну ты, братан, реально одержимый, – поразился Койот. – Если даже такое тебя не останавливает!..
– Ради нее я готов на все, – твердо сказал Рыжий.
– Ладно, расслабься. Никого тебе убивать не придется. Это я так сказал, проверить тебя.
– Значит, соврал насчет оживления?
– Вовсе нет. И правда есть один древний ритуал. С его помощью когда-то местные шаманы оживляли свои фантазии. По крайней мере, так гласят предания. Если они не врут, думаю, и тебе подойдет.
– Откуда ты про это знаешь?
– Это не я знаю, а ты. Я ведь, как ты правильно заметил, лишь часть твоего подсознания и говорю только то, что знаешь ты сам. Так вот, однажды ты заходил на кафедру этнографии и антропологии нашего универа и слышал, как один профессор трепался об этом ритуале с другим ученым мужем. Ты тогда, конечно же, не придал этому значения, но в твоем подсознании информация сохранилась среди прочего впитанного твоим мозгом лишнего хлама. Вот так, не угадаешь, что в жизни может пригодиться... Потому-то я и явился тебе во сне, чтобы напомнить.
– Что за ритуал?.. – Рыжий присел на соседнюю надгробную плиту. – Что я должен сделать? Кого-то убить? Отрезать себе руку? Сварить и съесть собственный язык?
– Я б, конечно, на такое посмотрел, – рассмеялся Койот. – Особенно идея с языком неплохая. Но нет. Все гораздо проще. Никаких тебе жертв, членовредительства и самоистязаний. Ну, разве что маленькая капелька крови... Нужно лишь немного терпения и побольше желания. В общем, слушай. В полночь пойдешь на кладбище и разыщешь могилу девушки...
– Эй, парень! С тобой все в порядке?
Кто-то настойчиво тряс Рыжего за плечо. Тот подскочил в постели. Тревожно посмотрел по сторонам. Не было фантома Койота, кладбища, света в конце туннеля, вокруг – просторная палата, за окном полыхает рассвет.
– Ты бы слышал, какую чушь во сне нес, – посверкивая очками, воскликнул разбудивший его сосед по койке. – Про каких-то убиенных младенцев, отрезанные руки и вареные языки... Что, кошмар приснился?
– Скорее уж наоборот. – Взгляд творца упал на лежащий на тумбочке портрет музы.
Он припомнил сон, да так детально, словно все произошло наяву. Полночь, кладбище, могила, мертвец с гитарой... Приснится же такое!
«Ах да, Койот рассказывал о каком-то древнем ритуале, оживляющем фантазии... – припомнил он. – Ну и бред!..» Конечно же, он не собирался совершать никаких магических манипуляций. Да и не верил в сказки, тем более рассказанные до сих пор пасущими оленей аборигенами.
Он взял с тумбочки портрет, нежно провел кончиками пальцев по рисованным локонам музы, коснулся ее губ.
– Полжизни бы отдал, чтобы это оказалось правдой, – тихо сказал он. – Да только сказки – всего лишь сказки.
И он положил свою музу обратно на тумбочку, лицом вниз.
С того момента Рыжего словно подменили. Он перестал улыбаться и вновь превратился в ворчливого буку. Проклятый сон будто разрушил иллюзию, в которой он пребывал все эти дни. Когда Рыжий брал в руки свое творение, он уже не мог смотреть на него по-прежнему. В голове сразу же всплывали слова Койота: «Твоя любовь – мертва!» Рыжий все так же приходил в восторг, глядя на портрет своей идеальной музы, да только теперь ему казалось, что его любовь к ней попахивает какой-то некрофилией. «И нужно было явиться этому долбаному фантомному Койоту и все испортить! – злился творец. – Какое кому дело до моих чувств? Мне было хорошо, а теперь они даже фантазию у меня украли!..»
До вечера он бродил сам не свой. И все больше в его мысли вкрадывались сомнения. «А вдруг все это правда? – думал он, сидя на больничной койке и глядя, как за окном сгущаются сумерки. – Я ведь действительно мог слышать на кафедре профессорский треп о древних ритуалах». И хотя логика твердила, что фантазии не оживают, надежда все больше аргументировала: «А если сработает? Много ли мы знаем о всякой там магии и потусторонних силах?..» Мысль о том, что его муза действительно может ожить, сводила с ума. В какой-то момент он даже готов был рвануть на кладбище и сделать все то, что посоветовал во сне мертвый друг. И наверняка совершил бы этот безумный поступок, если б больницу не запирали на ночь. «Кто ж меня выпустит в такое время? – думал он. – Придется подождать, пока выпишут».
Но ближайшей ночью уже задремавший Рыжий вдруг проснулся от скрипа открываемой оконной рамы. Раскрыв глаза, он увидел, как соседи распахнули окошко и скручивают из простыней веревку. Затем самый молодой обитатель их палаты встал на подоконник, схватился за простыни и сиганул вниз.
– Куда это он? – спросил Рыжий.
– У него день рождения сегодня, – ответил очкастый мужичок, держась за простыню. – Вот и решил сбегать в магазин – проставиться.
Рыжий вдруг понял, что сама судьба дает ему шанс. Он принял решение мгновенно.
– Слушай, спусти меня тоже! – воскликнул он и на удивленный взгляд ответил: – Я только до подружки сбегаю и тут же обратно.
– До этой? – ухмыльнулся сосед, кивнув на зажатый в руке Рыжего рисунок.
– Ага. Можно сказать и так...
– Только давай недолго. Как вернешься, кинь в окно камешек...
Оказавшись на земле, Рыжий быстро перемахнул через забор. Прикинул: до старого городского кладбища от больницы кварталов пять. Это расстояние он решил проскочить дворами, стараясь держаться в темноте. Шел быстро, от темноты до темноты, преодолевая освещенные фонарями участки мелкими перебежками и шарахаясь в кусты от каждой тени. «Не хватало еще, чтобы меня какой-нибудь полицейский патруль застукал», – переживал он. Ведь видон у него был тот еще: рожа опухшая, на голове бинты, одет в старый облезлый спортивный костюм, на ногах – домашние тапочки. Такого разом запрут в кутузку до выяснения личности.
У входа на погост он остановился и с сомнением взглянул на табличку: «Православное кладбище. Часы работы: 8:00–18:00».
«Что я вообще тут делаю? – подумал он. – Это же идиотизм!..» Теперь уже сама мысль о целесообразности этого похода казалась ему глупой. Он хотел было вернуться в больницу, как вдруг раздался окрик:
– Молодой человек!..
По тротуару вдоль кладбищенского забора двигались те, кого он так боялся встретить, – двое патрульных в милицейской форме. Рыжий рванул в незапертые ворота. Едва он укрылся между надгробий, в арке входа появились два темных силуэта. По могилам заскользил луч фонарика. Идти вглубь кладбища посреди ночи блюстители порядка не рискнули.
Рыжий посидел какое-то время неподвижно, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Наконец выбрался из своего укрытия.
– Спасибо за помощь, – сказал он, похлопав по надгробью, за которым прятался, и подмигнул прикрепленному к нему портрету старушки.
Сразу покинуть кладбище он не рискнул. Вдруг патрульные решили подождать его у выхода? Рыжий достал из-за пазухи портрет музы, вздохнул: «Словно сама судьба толкает меня к этому. Ну, была не была!..» Снова убрал рисунок за пазуху. Осмотрелся.
Но тут возникли сложности. Во-первых, он понятия не имел, который час. А ведь Койот сказал, что ритуал должен быть совершен именно в полночь! Во-вторых, как в такой темноте отыскать нужную могилу? Кладбище было настолько древним, что большинство табличек попросту стерлись. Последние полстолетия людей хоронили за городом – кладбище там разрослось настолько, что размерами уже могло конкурировать с самим городом. На этом же старом погосте, который когда-то располагался на окраине, а теперь едва ли не в центре города, давно не хоронили. Лишь иногда сюда захаживают люди, чтобы помянуть каких-нибудь прабабушек да прадедушек. И среди этих замшелых склепов и надгробий Рыжему нужно отыскать могилу юной девушки!
«Эх, подсветить бы чем-нибудь...» – подумал он, взглянув на арку выхода. Но идти туда, чтобы выпросить у прохожих спички или зажигалку, а также узнать, который час, не рискнул. Только представил себе картину, как из ворот кладбища вываливается опухший забинтованный человек и спрашивает: «Сколько времени?..» Еще один мертвец обеспечен – от испуга. Ладно, так разберемся... И Рыжий направился в темную чащу крестов, могильных плит и вековых деревьев.
Поначалу он брел, вздрагивая от каждого шороха. Да еще вороны, чувствуя его страх, будто нарочно срывались вниз с деревьев и проносились над головой, громко хлопая крыльями. В какой-то момент Рыжий едва не запаниковал, готов был рвануть к спасительной светлой арке. Он остановился, закрыл глаза, вдохнул, выдохнул. «Чего я, собственно, боюсь? – успокаивал он себя. – Не зря ведь говорят, что не мертвых надо бояться, а живых. Эти-то уж точно не смогут причинить никакого вреда». Он представил, что его окружают декорации к фильму ужасов, где самое страшное – переодетый в зомби киноактер. «Да ты и сам выглядишь не лучше ожившего трупака», – от этой мысли Рыжий едва не захохотал. Приподнятое настроение развеяло тревоги, и, когда он раскрыл глаза, те уже не были велики от страха. К тому же он привык к кладбищенским сумеркам и обнаружил, что тут не так уж и темно. Да еще между чернеющими на фоне фиолетового неба ветками тополей показался желтый серп луны. При таком освещении, если подойти к надгробью достаточно близко, на большинстве можно было различить не только портрет, но также и даты рождения и смерти.
Когда он услышал во мраке голоса, так перепугался, что едва не убежал к арке. Но тут же напомнил себе, что они явно принадлежат живым людям. Ну не мертвецам же!.. Просто каким-то ненормальным вздумалось потусоваться ночью на кладбище. Рыжий пошел на эти звуки и вскоре различил среди деревьев отблески пламени. Наконец он вышел на небольшую полянку, посреди которой полыхал костер. Вокруг него весело трепалась одетая в черное пьяная молодежь, передавая из рук в руки бутылку портвейна.
«Небось сатанисты», – подумал Рыжий. Он постарался как можно аккуратнее выйти на свет, чтобы никого не напугать. Не вышло. Округу огласил пронзительный девичий визг.
– Ты чего орешь, идиотка! – осадил вопиющую строгий мужской голос.
На погост обрушилась тишина. Все молча уставились на Рыжего.
– Ребята, время не подскажете? – Собственный хрипловатый голос показался творцу чужим.
Пауза. Потом во мраке вспыхнула зажигалка, осветила наручные часы.
– Без десяти двенадцать, – прозвучал испуганный девичий писк.
«Отлично! – обрадовался Рыжий. – Успел!»
– Благодарствую!
И повернувшись, он побрел, маневрируя среди темных оградок.
– Кто это был? – услышал он шепот позади.
– Фиг знает... Сатанист какой-то...
Рыжий отыскал-таки могилу с портретом девушки. Дата смерти – 1951 год, возраст – около двадцати. Койот говорил, что подобные ритуалы шаманы проводили на курганах, закапывая вырезанные из дерева фигурки. Чего нет, того нет... Творец быстро разгреб руками затвердевшую землю могильного холмика. Достав из-за пазухи картинку, он долго ее рассматривал, стараясь запомнить каждую черточку милого образа. На какой-то миг его вдруг снова охватили сомнения, но он решительно их отбросил.
– Если есть хоть один шанс тебя обрести, я это сделаю! – сказал творец, глядя своей музе в глаза. А потом добавил: – Ну, фантом Койота, если ты меня обманул, встречу тебя во сне – убью!
Затем поцеловал портрет в нарисованные губы, завернул его в найденный тут же полиэтиленовый пакет, положил в ямку и тщательно присыпал. Вспомнил про кровь. Конечно же, ни ножа, ни бритвы он с собой не прихватил. Тогда он оторвал от ближайшего дерева сухую ветку и принялся царапать себе запястье. С трудом, но ему все же удалось выдавить из ранки маленькую капельку и уронить ее на могилку. Готово! Он подумал, что неплохо бы сказать что-нибудь торжественное, как это обычно делают во время ритуалов (если верить книгам и фильмам). Да только ничего пафосного в голову не шло, лишь какая-то чушь. К тому же ему не терпелось поскорее покинуть это жуткое место. Тогда он плюнул на пафосные речи и побрел к выходу, с каждым мгновением все больше ускоряя шаг, пока вовсе не побежал. Остановился и отдышался он лишь под окнами больницы.
Рыжий швырнул в окошко с десяток камней, но оно так и не открылось. Видать, за время его похода соседи уже успели хорошенько наотмечаться в честь дня рождения. Тогда творец обреченно отправился сдаваться к центральному входу больницы. На его удивление сонная бабуся-вахтерша без проблем впустила его внутрь, искренне поверив сказке о том, что он задремал во время прогулки на травке, а когда проснулся – ночь. В палате Рыжий дернул стопку водки с единственным очнувшимся, но пьяным до полукоматозного состояния соседом по койке и, счастливый, лег спать. Когда же, проснувшись утром, по привычке бросил взгляд на тумбочку и, не обнаружив там своей музы, вспомнил минувшую ночь, творец вдруг осознал всю катастрофу произошедшего. Он яростно ударил кулаком в подушку:
– Ну я и кретин!..
Первым порывом было рвануть обратно на кладбище, разыскать могилу и вернуть картинку. Да только одно дело в таком виде пробраться туда под маскировкой темноты, другое – шататься забинтованным трупом по городу средь бела дня... Хотя плевать на внешний вид! Ее вернуть куда важнее! Однако нашлось и более серьезное препятствие: кто ж его отпустит в такое время? Сейчас придет медсестра, а там – утренние процедуры, анализы и прочее, затем завтрак, обед... Тогда Рыжий решил подождать время посещений, тогда станет попроще улизнуть из больницы. Быть может, заглянет в гости Карась и составит компанию. Хотя нет! Если Сашка узнает об этом идиотском поступке, да еще и о любви Рыжего к рисованной музе, это станет предметом шуток до самой пенсии...
Все в этот день раздражало творца. Он ни за что нагрубил медсестре, рычал на нерасторопных преграждающих ему путь в коридорах пациентов, чуть снова не разругался с соседями по палате. Конечно же, он понимал, что причина его дурного настроения – потеря Любви. Без портрета в душе его снова все больше росла пустота, которую тут же заполняли прежнее отчаяние и безнадега. «А если я ее больше не увижу? – с горечью думал он. – Вдруг мне не удастся разыскать ту самую могилу? Темно ведь было! Это же надо, так тупо просрать самое дорогое, что есть у тебя в жизни!»
В какой-то момент он даже схватил лист и попытался по памяти воссоздать любимый образ. Да только еще на уровне эскиза понял, что с листа на него смотрит совершенно другая незнакомая барышня, и ошметки листа тут же отправились в мусорную корзину. Тогда творец решил, по обыкновению, сублимировать свое дурное настроение в какого-нибудь рисованного монстра, но даже того создать не смог. Никаких идей! Обычно рука двигалась как-то сама собой, выплескивая на бумагу эмоции, которые и приобретали очертания очередного жуткого порождения разума. Теперь же творец полчаса просидел, занеся стержень над белым полем, но не провел и черты. Даже имени придумать не смог! Хотя это и неудивительно. Ведь рисованные монстры всегда появлялись, чтобы на бумаге растерзать того, кто причинил ему очередную боль. Тут же во всем виноват был лишь он сам, так что все, что он мог, – на бумаге покончить с собой.
«А вдруг все-таки правда? – в момент величайшего отчаяния стал успокаивать себя Рыжий. – Вдруг ритуал сработает?» Ведь Койот во сне сказал: «Утром жди!» Да только эта мысль вогнала творца в еще большую депрессию. Чего ждать-то? Даже если все это окажется правдой и муза действительно оживет, как он об этом узнает? Рыжий представил, как его ненаглядная очнулась утром на кладбище, наверняка нагая, а теперь в недоумении бродит по городу: ведь у нее нет жизненного опыта, нет памяти, возможно даже, она не умеет говорить! Девчонка только что родилась! Бурная фантазия творца тут же набросала ему мрачный сценарий: как ее насилует шпана где-нибудь в подворотне, как потом истерзанную забирают в милицию, а остаток дней его любимая наверняка проведет в лечебнице для душевнобольных... Этими мыслями Рыжий настолько самоистязал себя, что готов был немедленно сбежать из больницы искать свою Любовь. И он уже собрался в путь, как вдруг на пороге его палаты появился Сашка Карась.
– Здорова, монстр! – воскликнул тот. – Держи, как и обещал!
И приятель швырнул на кровать творца две пачки «Бонда». В другой момент Рыжий обрадовался б такому подарку, особенно учитывая, что истосковался без курева так, что уши пухнут. Однако творец даже не взглянул на подарок.
– Карась, ты как раз вовремя, – огорошил товарища обрадованный Рыжий и, соскочив с койки и схватив друга за рукав, поволок по коридору. – Нам с тобой срочно нужно сгонять в одно место.
– Бордель? Кабак? Карусельки?
– Кладбище! – ответил Рыжий.
Карась остановился:
– Чувак, я знаю, что тебя довольно сильно шандарахнули по башке. Но чтобы настолько...
– Хочешь, чтобы я пошел один и меня в таком виде менты загребли?
– Хочу, чтобы ты остался в больнице и выкинул дурь из отбитой башки. У тебя сотрясение?
– Мне действительно очень нужно попасть на кладбище.
– Тогда колись, в чем прикол.
– По пути все объясню, – нехотя ответил Рыжий, лихорадочно соображая, чего бы такого наплести другу, чтобы тот лишь проводил его до погоста, подождал у ворот и не задавал лишних вопросов.
– Нет уж, давай сейчас. – Карась не шелохнулся.
Рыжий насупился.
– Кстати, о кладбище, – припомнил его товарищ. – По пути сюда встретил Морбида, ну, металлиста из тусовки. Он говорит, что они ночью на городском погосте портвейн бухали и встретили не то зомби, не то мумию...
– Да их компашку всегда глючит... – махнул рукой Рыжий.
И тут до него дошло, что за мумию они увидали на кладбище... Так это был Морбид с корешами!
– Ну так что насчет кладбища? – напомнил Карась.
– Скажем так... Я там потерял одну вещь. Очень для меня ценную.
– Когда успел? – поразился Сашка. – Ты ведь в больнице! Что-то ты, чувак, недоговариваешь. Никуда я с тобой не пойду, пока не расскажешь правду.
Рыжий с сомнением взглянул на товарища:
– Ты смеяться будешь.
– Конечно буду, – весело кивнул Карась. – Зная тебя… Наверняка ты отмочил что-то из ряда вон...
– Можешь не ходить, – пробурчал Рыжий. – Сам схожу!
Он обиженно направился к дверям больницы, распахнул их, переступил порог... и остолбенел.
– Ах да, я че спросить-то хотел! – воскликнул появившийся позади Сашка Карась. – Ты эту деваху, случайно, не знаешь?
Рыжий не ответил. Он сделал шаг назад и оперся о стену, чтобы не упасть от внезапно накатившего головокружения. Неподалеку от крыльца на лавочке сидела... она!
– Ну так как, знаешь, что это за ангел или нет? – привел его в чувство Карась.
– Как тебе сказать...
Да и что он мог ответить? «Все хорошо, приятель, я всего лишь нарисовал портрет выдуманной девки, а потом мне приснился мертвец, рассказал способ ее оживить, я сбегал ночью на городской погост, провел древний магический ритуал – и вот она здесь!..» И после такого повествования его сразу переведут в другое отделение – психиатрическое.
– Хм, а она одета! – задумчиво отметил Рыжий, разглядывая белое легкое летнее платьице своей музы.
– Ну, я бы предпочел, чтобы была раздета... Девчонка ничего, симпатичная. Прямо ангелочек!.. – с пошлой улыбкой сказал Карась. Но заметив сжатые кулаки Рыжего, рассмеялся: – Да ладно, не грузись. Не приставал я к ней. Так, подумал пару раз... Все, говорю! Расслабься! Я пошутил!
Муза все это время их не замечала. Она сидела на лавочке, глядя по сторонам взглядом угодившего в будущее неандертальца.
«Может, это вовсе не она? – размышлял Рыжий. – Может, просто похожая барышня?..» С другой стороны, только пришелец с другой вселенной будет с таким восторгом разглядывать наш мерзкий привычный мир. Она явно не от мира сего! Да и сходство уж слишком явное...
– Дай сигарету, – сказал Рыжий.
– Я ж тебе только что две пачки принес...
– Забыл в палате. Сказал, дай!
Творец нервно подкурил.
– Так что с кладбищем-то? – напомнил Карась.
– Забей! – Рыжий затянулся, да так, что едва не истлела вся сигарета. – Где ты ее нашел?
– На дороге.
И перехватив свирепый взгляд приятеля, Сашка поспешно объяснил:
– Я серьезно! Пришел я тебя повидать, подхожу к больнице, а тут вижу, эта красотка около больничных ворот пристает к людям и что-то спрашивает. Подошла и ко мне. Говорит: «Ты, случайно, не знаешь человека по имени Рыжий? Он должен быть где-то здесь».
– Так она еще и разговаривает! – обрадовался творец.
– Чувак, ты меня пугаешь...
– В смысле, она так и спросила – «Рыжий»? – смутился он.
– Ну да. Я сначала подумал: может, совпадение? Мало ли есть людей с прозвищем Рыжий. Может, это вообще фамилия? И все же я ответил, что как раз пришел к одному чудику с таким прозвищем и, если она подождет, скоро его приведу. Она так обрадовалась!
– Спросил, кто такая?
– Тут-то самое интересное! Пока шли к твоему корпусу, я по пути давай расспрашивать, что и как. Но то ли она не в себе, то ли говорить не хочет... Ответила, что ничего не помнит. По ее словам, она очнулась посреди города, тут неподалеку, и знала лишь некоего Рыжего и что он должен быть где-то рядом. Признаться, как-то неправдоподобно врет... Ах, да, сказала, что ее зовут Люба! Вот, собственно, и все. Теперь твоя очередь. Давай колись! Так ты знаешь, кто это?
– И да, и нет, – уклончиво ответил Рыжий.
– Ох, и откуда ж вы, придурки, беретесь на мою голову?.. – Карась закатил к небу глаза. – Значит, пойдем спросим у нее!
И тут Рыжий вспомнил о том, как он выглядит: о синем от гематом лице, о ссадинах, о бинтах. И так-то не красавец, а со всем этим, как правильно заметил Карась, – монстр! А тут такая девушка...
– Погоди. Лучше дай еще сигарету, – сказал он.
– Хватит! Достаточно накурился уже! Ступай!
И Сашка Карась чуть ли не силой потащил творца к лавочке. Люба, заметив его, вскочила.
– Рыжий? – неуверенно спросила она.
Тот замер, как боец на параде.
– Да, – промямлил он, – это я!
– О, наконец-то я тебя нашла! – вскричала девушка и бросилась ему на шею.
Он машинально ее обнял, чувствуя, что сердце вот-вот взорвется от прилива счастья. И вдруг он четко осознал: «А ведь это действительно она! Ритуал-то сработал!..»

5

Спустя полчаса они втроем вышли из ворот больницы. На запястье Рыжего болтался полиэтиленовый пакет с вещами. Он думал, что врачи станут препятствовать его уходу, однако ошибся. Медсестра, та самая, которой он нагрубил с утра, была только счастлива избавиться от вредного пациента. Его выписали без проблем, лишь заставили написать отказ от стационарного лечения.
Шли молча. Люба пялилась по сторонам, восторгаясь неизвестным для нее миром. Карась и Рыжий – на нее, восторгаясь ее совершенными формами. Карась, окидывая девушку с ног до головы пошлым взглядом, подмигивал Рыжему и многозначительно улыбался. Рыжий же рассматривал ее, как рассматривает скульптор только что вышедший из-под его руки шедевр. Иногда он отставал, чтобы взглянуть на нее со стороны – оценить походку, телосложение, порой обходил слева или справа – прикидывая линии профиля, а несколько раз как бы невзначай забегал вперед, чтобы получше рассмотреть ее лицо и удостовериться, что оно действительно точь-в-точь как на портрете. В эти моменты Люба отвечала ему сияющим взглядом своих огромных лазурных глаз, в которых читалось обожание.
«Поверить не могу, я создал нового человека! Из плоти и крови! – размышлял Рыжий. – Просто фантастика!»
Настырная логика продолжала твердить, что такое невозможно, да только вот же она – рядом, идет по улице, познает мир. Впрочем, к факту ее существования он постепенно привыкал. Теперь его больше беспокоило другое: как с этим быть? С точки зрения природы проблем не возникало: в мире ежедневно рождаются и умирают миллионы новых живых организмов – подумаешь, одним на планете меньше, одним – больше (пусть и появилось это существо столь необычным образом). А вот с точки зрения общества... У нее ведь нет свидетельства о рождении, паспорта и других документов, подтверждающих ее существование. Да вся ее биография начинается с сегодняшнего дня! Что будет, если ее, например, задержит милиция? Для общества этот человек вроде есть, а на самом деле его как бы и нет! Можно, конечно, придумать ей правдоподобную легенду – типа «родилась в таежной глуши в семье каких-нибудь староверов», – потому и нет никаких документов. Глядишь, поверят да выдадут новые бумаги... Так или иначе, нужно сначала благополучно добраться до дома, а там уже решить, что да как.
Однако совсем благополучно не получилось.
Примерно на середине пути им повстречался мужичок с непропорционально большой головой, рябой и с сильно оттопыренными ушами. Люба остановилась, какое-то время разглядывала его. И вдруг громко расхохоталась.
Рыжий и Карась остолбенели.
– Смотрите, ну и чучело! – Она показала на мужичка пальцем.
Тот сначала, видимо, хотел возмутиться. Однако, заметив рядом с девушкой двух парней, лишь покачал головой и, потупив взгляд, быстро прошел мимо, явно стараясь избежать конфликта.
– Ты что творишь? – шикнул на нее Рыжий.
– А что? Он же просто урод! – искренне удивилась Люба.
– Девушка, вы меня разочаровываете, – покачал головой Карась.
– Почему? Разве я соврала? По-вашему, этот человек красив?
Рыжий невольно улыбнулся, подумав, что любой из его монстров этого мужика в два щелчка обставит на конкурсе красоты.
– Ну... – Карась опешил. – Я не сказал бы... Но при чем здесь это? Нельзя так о людях, какими бы они ни были.
– Люба, у нас так не принято, – со снисходительной улыбкой сказал Рыжий, сделав акцент на «у нас». – Обычно люди не говорят о других то, что думают.
– У вас нужно быть лицемерной? – удивленно захлопала она глазами. – Поняла. Постараюсь.
– Отчего же именно лицемерной?! – воскликнул Карась.
– Ну как же? Если я говорю не то, что думаю, кто я?
– Ты можешь просто промолчать, – улыбнулся Рыжий, при этом едва не добавил: «…как это обычно делаю я».
– А если этот человек меня спросит, красив ли он, что я должна ему ответить? – поинтересовалась она. – Сказать правду или соврать?
– Где тебя воспитывали? – удивился Сашка Карась. – Ну... ответь уклончиво, вроде: «В человеке главное не внешность, а душа». Тогда не соврешь, но и не обидишь. Нужно уважительно относиться к другим.
– Ну а если я не уважаю человека, могу я сказать ему правду? – не унималась Люба.
– Нет, потому что так ты его оскорбишь. Причинишь ему боль.
– Вот как? Значит, у вас общество, где никто никогда никому не причиняет вред?
– Еще как причиняет, – вставил Рыжий, машинально коснувшись ссадины на голове. – Если один человек чувствует себя сильнее другого, он запросто может говорить и делать все, что ему вздумается.
– То есть, если я знаю, что сильнее того мужика, могу над ним насмехаться?
– Нет, не можешь, – замотал головой Сашка.
– Еще как может! – кивнул Рыжий. – Только давай, Карась, по правде, как есть, а не как должно быть по идее согласно всяким-там понятиям и законам.
– Да, к сожалению, можешь, – проворчал Карась. – Но это все равно неправильно. Ведь так ты совершишь преступление. Это оскорбление личности, а значит – противозаконно.
– Но если потерпевший неспособен за это привлечь тебя к ответственности, можешь на эти законы наплевать, – добавил Рыжий. – У нас так во всем, начиная от отношений в любом обществе и заканчивая международной политикой. Толпа гопников может запросто отпинать каких-нибудь подзаборных бомжей, и этого никто не заметит, даже блюстители порядка возиться не станут, несмотря на законы и высокие речи о правах человека. Точно так же сверхдержава может запросто обратить в руины маленькую страну, и мировые лидеры только одобрительно покивают: так им, мол, и надо, фанатикам, изуверам и террористам. И тоже невзирая на законы и высокие речи о правах человека. Ведь так, Саня? Ты же сам мне не так давно говорил примерно то же самое на крыльце универа: мол, смирись – они ведь сильнее! Вот такой, Люба, наш замечательный мир!
– Это правда? – Люба взглянула на Карася.
– Да, к сожалению, часто так и случается, – нехотя ответил тот. – Но поступать так все равно неправильно!
– Справедливо или нет, но факт остается фактом, – сказал Рыжий. – Права здесь – у сильных.
– Но общество борется с этим и старается карать за такие поступки!
– Да ну? Взгляни на меня! – Рыжий помотал больной башкой. – Тот, кто это со мной сделал, тоже нарушил мои гражданские права, но до сих пор живет и здравствует.
– Я бы за такое перегрызла глотку, – задумчиво ответила Люба.
Рыжий с Карасем переглянулись, настолько серьезно прозвучали ее слова. Творец вдруг понял – это не образное выражение, она действительно перегрызла бы.
– И все же как у вас все сложно устроено... – сказала она.
– Что значит «у вас»? – наконец заметил Карась.
– Просто Люба приехала издалека, – поспешно вставил Рыжий. – Весьма издалека!
Только они пошли дальше, как из-за угла навстречу им вышла хромая женщина с изуродованным, видимо, после аварии лицом. Парни напряглись, однако женщина благополучно прошла мимо глядящей прямо перед собой Любы. Едва женщина скрылась позади, та вопросительно посмотрела на Сашку Карася. Тот показал ей большой палец.
– В вашем мире так много уродов, – все же тихо сказала она.
«Гораздо больше, чем ты можешь себе представить», – мысленно согласился Рыжий. И вдруг подумал о том, как выглядит сам.
– Люба, а как же я? – спросил он. – Что ты думаешь обо мне?
– В человеке главное не внешность, а душа, – с улыбкой ответила она. И прибавила, пожирая его восторженным взглядом: – Ты – другое! Ты творец!
– Да уж, родителей, как говорится, не выбирают, – вздохнул Рыжий и поплелся дальше.
Вдруг рядом раздалось жалобное мяуканье.
– Ты где его взяла? – воскликнул Рыжий, увидев, что Люба держит в руках котенка.
– Возле дороги.
– Отпусти его! – сказал Сашка Карась. – Вдруг он чей-нибудь?
– Ну и что? Он маленький и слабый, я большая и сильная. А значит, могу сделать с ним все, что пожелаю. Ведь так, как я поняла, устроен ваш мир?
И она сдавила котенку горло с такой силой, что тот захрипел.
– Прекрати! Ты что творишь? – Карась подбежал к ней, попытался отнять животное. – Ты же его задушишь!
– Ну да, – спокойно ответила Люба. – Почему нет? Тебе не все ли равно?
– Нет!
– Почему? Это твой кот?
– Не мой! Но при чем здесь это? Котенок – животное! Живое существо! Ему больно!  Отпусти немедленно!
И Карась зло обернулся к Рыжему:
– Вот! Это все твои дурацкие речи! Сделай же что-нибудь!
Рыжий прикинул: Люба – девчонка, а девчонки, как правило, брезгливы.
– Брось его! Вдруг он лишайный? – сказал он.
– Плевать! – ответила та и сдавила котенка еще сильнее.
«Не девочка, а просто монстр какой-то!», – подумал Рыжий.
В этот момент раздался вой сирены и на дороге появились две несущиеся на большой скорости милицейские машины с включенными маяками.
– Вот, гляди, это милиция, – сказал Рыжий. – Она у нас следит за порядком. Сейчас увидит, что ты делаешь, и тебя накажут!
– Она сильнее меня? – поинтересовалась Люба.
– Не сомневайся!
Девушка тут же швырнула котенка в кусты. Милицейские машины пронеслись мимо и скрылись за поворотом. Сирена утихла вдали. Карась с Рыжим прибавили шагу, опасаясь, что с этой красоткой они точно куда-нибудь влипнут.
– Смотри, какая птица! – вдруг воскликнул Сашка Карась, указав в небо. – На птеродактиля похожа.
Рыжий разглядел гигантскую птицу, парящую в вышине. Что-то в ее облике показалось ему знакомым.
– Это не птица, – возразила Люба.
– А что же еще? Самолет? – усмехнулся Карась.
– Это девушка.
– С крыльями?
– Ага!
– Фантазерка, – покачал головой Карась.
– Это не я тут фантазерка, а он… – Люба кивнула на Рыжего, сама же игриво сверкнула Карасю глазками. Творец едва не вскипел от ревности.
Когда они переходили центральную улицу, по ней пронеслись еще несколько машин с маяками: пара скорых, милиция и три пожарных. У дома они повстречали спешащее куда-то семейство: мама, папа, сын, дочь. Они аж сгибались под весом рюкзаков и сумок и совсем не походили на туристов, скорее на беженцев. Во дворе у подъезда стоял по самую крышу нагруженный вещами автомобиль. Тучный мужик все никак не мог приладить к багажнику какой-то узел, потом плюнул, швырнул его на колени сидящим на заднем сиденье детям, забрался за руль и рванул с места.
– Что за кипеж? – удивился Рыжий. – Пока я в больничке валялся, война началась?
Сашка Карась пожал плечами:
– Утром вроде тихо было. Надо новости посмотреть.
Рыжий вошел в подъезд. Карась придержал дверь, пропустил вперед Любу, поклонившись по-джентльменски:
– Прошу!
– Да я, вообще-то, и сама умею двери открывать, – сказала та, при этом стрельнув кокетливым взглядом.
«Блин, мог бы и я догадаться это сделать», – посетовал про себя Рыжий.
Поднявшись на свой этаж, он оторопел:
– Это еще что за хрень?
На железной двери его квартиры виднелись выбоины, будто кто-то колотил по ней кувалдой. Причем не снаружи, а изнутри!
– Вчера такого не было, – пожал плечами Карась, отпирая замок. – Я заходил проверить чего и как.
Рыжий переступил порог, и его ноги увязли в ворохе разбросанных по полу вещей. Платяной шкаф, из которого они вывалились, оказался разбитым в дрова.
– Офигеть! – Карась заглянул через его плечо.
– Вчера такого не было, да? – Рыжий взглянул на приятеля.
Сашка перешагнул через обломки шкафа.
– Вот сука! – Он ударом кулака сорвал последнюю болтающуюся на одной петле дверцу. – Убью гада!
И тут же повернулся к Любе:
– Обожди в подъезде, солнышко. Испачкаешься.
– Вот еще! – пожала плечами та и пошла гулять по квартире, восторженно воскликнув: – Вау! Вот это треш! Круто!
Рыжий прошел на кухню, под его подошвами заскрежетало битое стекло. Ощущение было такое, словно кого-то обильно стошнило на пол лапшой быстрого приготовления, кетчупом, маринованными огурцами вместе с рассолом, заваркой и еще массой каких-то неопознанных продуктов. Повсюду валялись смятые сковородки, кастрюли, кружки. Холодильник выглядел так, словно по нему пару часов колотили топором. Рыжий облокотился о стол с проломленной крышкой, заваленный обломками сорванных полок и их содержимым.
– Думаешь, Краб? – спросил он.
– А кто еще? – отозвался из соседней комнаты Карась. – По-любому, явился сюда с дружками да отомстил за свое позорное выселение.
– Заперто ведь было. Ты ведь сам замок отпирал.
– Ах, ну да. Конечно. Дубликаты ключей у нас никто не делает!..
Карась появился в дверях кухни с разбитым магнитофоном в руках.
– Жалко.
– Это всего лишь вещи, – пожал плечами Рыжий. – Правда, хозяйские. Так что придется возместить ущерб.
И тут он вспомнил, что действительно ценное было в квартире, и, оттолкнув друга, побежал в свою комнату. Распахнул дверь и замер. Сквозь выбитое окно в комнату врывался ветер и носил по полу альбомные листы. Чистые! Рыжий схватил один из них. В нижнем углу стояла надпись «Акинап». И больше ничего! Пролистав целую кипу бумаги, он обнаружил лишь имена. Все монстры исчезли!
– Ага, так вот как они сюда влезли, – воскликнул появившийся в дверях Сашка Карась и указал на разбитое окно.
«Скорее, так они вылезли», – подумал Рыжий. Он присел на разломанную кровать. Растер ладонями пот на лбу. Он представил себе эту комнату несколько часов назад – копошащуюся в тесноте массу монстров, вырвавшихся на свободу. Верилось с трудом. Да только там стоит Люба – девушка, которая еще вчера была всего лишь картинкой на бумаге. Неужели вместе с ней ожили они все?
– Что делать будем? – спросил Карась. – В милицию звонить?
– Погоди с ментовкой, – ответил Рыжий. Сам же подумал: если все это правда, милицией тут не отделаешься.
– Опять Краба своего жалеешь? – Карась покачал головой. – Ну, гляди. Я вечно за тебя заступаться не стану.
Вдруг по квартире пронеслись такие душераздирающие вопли, что Рыжий и Карась рванули в соседнюю комнату. Оказалось, доносились они из чудом уцелевшего телевизора, на экране которого шел какой-то жуткий триллер: черные чешуйчатые чудища разрывали на части орущую девушку. Рядом с телевизором стояла Люба и смущенно вертела в руках пульт.
– Выключи эту дрянь, – воскликнул Карась. – И без ужастиков тошно.
– А по-моему, шикарно, – пожала та плечами, протягивая ему пульт.
Он хотел уже нажать кнопку выключения, однако Рыжий удержал его:
– Погоди! По-моему, это не ужастик! Это... Это новости!
– Какие, к черту... – начал было Сашка, как вдруг узнал одну из улиц города.
На экране между тем появился взволнованный журналист и затараторил:
«Кадры, которые вы сейчас видели, снял на любительскую камеру один из свидетелей трагедии, произошедшей час назад. Прямо посреди города прохожие подверглись нападению странных неопознанных существ, напоминающих гигантских насекомых. В милиции поначалу решили, что это всего лишь розыгрыш. Однако в дежурную часть поступают все новые и новые звонки от очевидцев, которые утверждают, что также видели на улицах Погорска жутких чудовищ. На вопрос, что это может быть, специалисты пока затрудняются ответить. Мнение горожан неоднозначно: от версии, что в городе располагалась секретная лаборатория и на волю вырвались какие-то подопытные животные, до вторжения на Землю инопланетян. Сейчас наш корреспондент пытается... О господи, что это?..»
Оператор развернул камеру ту в сторону, куда указал журналист. На миг в кадре появилось небольшое, размером с собаку, существо, похожее на гигантскую мокрицу, и зигзагами помчалось через улицу в сторону камеры. Изображение задрожало и пропало.
– Сегодня вроде не первое апреля, – растерянно сказал Сашка Карась и добавил: – Да ведь такого просто быть не может! Такую гадость увидишь разве что в кино!
 «Да уж, не может, – подумал Рыжий, разглядывая Любу, с восторгом глядящую на экран. – Ее, по идее, тоже быть не может, а она здесь!» И он с обидой подумал: «А у гадости, кстати, есть имя – Даг!» Конечно же, он сразу узнал одно из своих творений.
Карась переключил каналы. По всем показывали примерно одно и то же. Журналисты с восторгом мусолили эту новость. Вот счастье привалило: ведь обычно самое интересное в новостях – соревнования, пресс-конференции, ДТП... А тут такое!..
– Мне нужно кое-что проверить, – сказал Рыжий и поспешил обратно в свою комнату.
Там он разгреб обломки тумбочки, отыскал стержень от ручки и чистый альбомный лист. Итак, что бы такое нарисовать?.. Он было по привычке начал выводить на листе очередного монстра, однако вовремя спохватился: «Ага, давай! Нарисуй чудище – и пусть оно порвет тебя на тряпки! Надо создать что-нибудь неопасное». И тогда ему не пришло в голову ничего более умного, кроме как... Он набросал на листе бутылку и особенно аккуратно вывел этикетку с надписью: «Погорская». Посмотрел по сторонам – никаких бутылок не появилось. Ничего не произошло.
«Видимо, ожили только те картинки, которые уже были написаны до обряда», – решил он.
И тут, снова взглянув на изображение бутылки, он понял, чего там не хватает. У всех его творений есть имя! Подумав, он подписал в нижнем правом углу: «Водка». Рыжий даже не удивился, когда увидел, что рисунок сразу же стал таять прямо на глазах. За последнее время произошло слишком много невероятного, чтобы удивляться. Линии на бумаге исчезали в той же последовательности, в какой он их наносил, и спустя минуту в его руках снова оказался чистый лист. С одним отличием – в углу осталось слово «Водка». Тогда творец осмотрелся и правда заметил, что рядом из вороха бумаг торчит горлышко бутылки. Раньше ее тут точно не было!
Рыжий поднял ее, осмотрел. Это была на вид обычная бутылка водки, запечатанная, словно только что из магазина. Он сорвал акцизу, открутил крышку, понюхал – водка! Сделал глоток. Даже на вкус она оказалась как обычная «Погорская» – самый дешевый местный суррогат. «Вот балбес! – подумал творец. – Мог бы ведь и что-нибудь поприличнее создать. Например, какой-нибудь дорогущий вискарь».
Какое-то время Рыжий потерянно сидел, пялясь на разбросанные по полу чистые листы. «Это ж сколько я успел их наваять за последние годы? Тысячу? Две?» Когда-то он считал все свои творения. До тех пор, пока не сбился со счета... В общем, полный трындец! Рыжий сделал несколько больших глотков из бутылки. И тут же поймал себя на мысли, что его отчаяние какое-то показное. Да, благодаря ему на свободу вырвались тысячи монстров, которые прямо сейчас нападают на людей. Логично, что он должен при этом испытывать угрызения совести и сожаление. И Рыжему вдруг действительно стало стыдно, но по иному поводу: их нет! Ни угрызений, ни сожалений! Более того, он вдруг понял, что испытывает радость. Какой художник не желал бы, чтобы его творения ожили?
– Рыжий, да ты теперь и правда творец! – с восторгом сказал он себе и с удовольствием еще раз приложился к горлышку бутылки.
– Варвары! Устроили тут черт-те че! – вдруг прогремел усиленный эхом подъезда до жути знакомый голос.
У Рыжего по спине пробежал холодок. Это орала соседка по лестничной площадке. Это была маленькая худющая старушка, но крови она выпила у Рыжего покруче любого вампира. Причем не только у него. Ее до тряски в поджилках боялся весь подъезд. По мнению этой гнусной соседки, ее кто-то вечно заливал, облучал, травил, у одних ее соседей сын – хулиган и шалопай, у другого – велосипед припаркован внизу не по правилам, у третьей – мужик алкаш и бездарь, да и остальные жители подъезда – сволочи, шалавы, тупицы, болваны и свиньи.
К слову сказать, претензии соседки конкретно к Рыжему были вполне обоснованы. Ведь Краб часто устраивал в квартире шумные тусовки, которые не успокаивались до самого утра. В такие моменты соседка к ним соваться опасалась. Утром же, когда зачинщики шабаша мирно спали, гнусная старушонка дежурила у двери, ожидая появления Рыжего как самого слабого звена, а потом набрасывалась на него с упреками и угрозами. В принципе она была права – квартиру ведь снимал Рыжий, а значит, и виновник – он. А потому творец каждый раз молча стоял, краснея, под шквалом брани и описаний, какое он чудовище. Правда, несмотря на скверный характер старушки, которая грозилась вызвать стражей порядка, пожаловаться хозяйке квартиры, губернатору и даже президенту, она ни разу свои угрозы не выполнила – только орала. Может быть, в душе все-таки жалела буйных студентов?
Рыжий поспешил на крик и увидел в проеме двери, которую они забыли прикрыть, соседку. Та, профессионально поставленным за годы голосом, вопила, что они устроили в квартире погром.
– Нелюди! Понарожают уродов! – орала она. – Я милицию вызову!
– Извините, пожалуйста, – начал было оправдываться Карась. – Не нужно никого вызывать. Мы все уладим...
– Я на вас управу найду! – не слушая, сотрясала воздух соседка. – Вы еще не знаете, с кем связались!..
– Может, уже заткнешься, старая карга? – неожиданно встряла в разговор Люба. – А то я тебя сама заткну!
Соседка от неожиданности умолкла, лишь захлопала ртом, как выброшенная на берег рыба.
– Любаш, нельзя же так с людьми, – шикнул Сашка Карась.
– А ей можно? – Люба выступила вперед. – Тем более что я сильнее ее, так что могу и правда заткнуть.
Побагровевшая от злости соседка, которой за последние годы никто не смел возразить, все же с опаской попятилась к двери своей квартиры. Очутившись на родной территории, она вновь осмелела и принялась орать из-за приоткрытой двери:
– Я управу найду! Если нужно будет, до президента дойду!..
И тут она заметила Рыжего.
– Вот! Еще один алкоголик. Морда уже вся синяя – допился совсем. Поглядите только, у него еще и бутылка!..
– Валить отсюда надо, – шепнул Рыжий Карасю. – Это надолго. Того и гляди и правда ментов позовет...
И вдруг он умолк, увидев, что его приятель побледнел и таращится на дверь соседки огромными глазищами. Обернувшись, творец оторопел. Из-за спины бабки вытянулось нечто черное, напоминающее переднюю конечность богомола. Затем показалась голова с блестящими огромными глазами и жучьими челюстями. Видимо, по их лицам соседка поняла: что-то не так. Она перестала сыпать угрозами и оглянулась. А в следующий миг на ее горле сомкнулись гигантские челюсти. Старушка даже вскрикнуть не успела. Ее голова отлетела, как отскакивает проволока, перекушенная кусачками, и покатилась вниз по ступенькам. Окаменевшие от страха Рыжий и Карась боялись шелохнуться, однако на них монстр нападать не стал. Обхватив тело несчастной черными мохнатыми лапами, он потащил его вглубь квартиры, оставляя на полу длинный кровавый след.
– Так ей и надо, старой клюшке! – Люба радостно запрыгала и захлопала в ладоши.
Она даже попыталась заглянуть в соседкину квартиру, видимо, желая посмотреть, что монстр делает с ее останками. Но возглас девушки привел в чувство Карася. Схватив Рыжего и Любу за руки, он потащил их вниз по лестнице. Выскочив из подъезда, они пробежали не меньше квартала, прежде чем Сашка остановился перевести дух.
– Вы видели? – задыхаясь, воскликнул Карась. – Бля, это что за нафиг? Что это была за хрень?
Рыжий промолчал, хотя прекрасно знал ответ. Он назвал его Чалап. Месяца три назад после очередной попойки Краба соседка поутру так достала его, что он вернулся в комнату, схватил чистый лист и стержень и отыгрался на бумаге, нарисовав этого полупаука-полубогомола, в клочья разрывающего ненавистную бабку. И вот этот монстр явился в реальности!
Только сейчас, встретившись со своим творением вживую, Рыжий вдруг осознал: они действительно все ожили! Конечно, внутри его все еще лихорадило от страха. Еще б не испугаться, когда перед тобой возникает такая страховидла (пусть даже и создал ее ты сам)!.. Но теперь, когда шок от этой встречи отступал, ужас все больше сменялся восторгом. Они – настоящие!
«Но ведь погиб человек! – вдруг укорил себя творец. – Выходит, это я его убил!» И тут Рыжий поймал себя на мысли, что не испытывает никаких угрызений совести. Вспомнив свои ощущения в тот момент, когда чудовище перекусывало соседке шею, он понял, что ему совсем ее не жаль. Наоборот, когда голова старушки катилась по ступенькам, он вдруг ощутил едва уловимый прилив радости – триумф отмщения ненавистной соседке, которая вот уже года два портила ему жизнь.
– Ни за что б не поверил, если бы не увидел собственными глазами, – продолжал пораженно Карась.
Его еще заметно трясло, но самообладание уже возвращалось к нему. Рыжий всегда поражался способности приятеля в любой ситуации трезво мыслить, взвешивать, анализировать. Такие становятся отличными командирами, предводителями, вождями. Кажется, все потеряно, враг прорвался, окружает, давит числом. И такой вот, как Карась, трезво оценивает обстановку, успокаивает свои впадающие в панику войска, а затем направляет их и порой даже переламывает исход битвы в свою пользу. Вот и сейчас: только что на его глазах на запчасти разорвали человека, а он вдохнул, выдохнул – и все, готов мыслить и действовать.
– Видали, как он ее челюстями? – все еще восторгалась Люба. – И кровища во все стороны!..
– Прекрати! – рявкнул Сашка. – Только что убили человека! Жестоко убили! Чему ты радуешься?
Люба пожала плечами и умолкла. Но, исподлобья глядя на Карася, продолжала давиться от смеха.
– Надо срочно позвонить, – продолжал Карась. – Куда обычно звонят в таких случаях?
– В случаях, когда людей пожирают фантастические твари? – спросил Рыжий. – В зоопарк! Да и толку звонить-то? Соседке все равно каюк.
– Ей не помочь, это да, – кивнул Карась. – Но это чудище может напасть на кого-то еще. Надо позвонить в милицию, пусть приедут и пристрелят гадину.
От этих слов сердце творца сжалось. Нечто подобное испытал бы отец, которому предложили убить собственного ребенка, даже если его чадо – последняя сволочь. И все же Сашка был прав: Рыжий действительно породил жуткое существо, которому не место в этом мире. Да и появилось оно на свет случайно. Воскрешал-то творец только свою любовь! Остальные твари – лишь побочный эффект.
– Вон больница, – кивнул Рыжий на здание неподалеку. – Там есть телефон.
Карась тут же взбежал по ступенькам и скрылся в дверях больницы. Рыжий и Люба остались ждать его у крыльца.
Они долго молчали. Люба с восторгом пялилась по сторонам, Рыжий – на нее. «Вот она, твоя муза, – думал он. – Ты ведь столько об этом мечтал! А теперь стоишь и тупишь, даже не знаешь, с какой стороны к ней подступиться. Правда, время и место не очень-то подходящее для сердечных бесед...»
– Жалко бабушку, – сказал он. Надо ведь с чего-то начинать разговор!
– Да ну? – Люба в упор посмотрела на него. Словно прочла его мысли.
– Хотя... если честно, ты права. Совсем не жалко, – признался он. – Гнусная была старушонка. Конечно, кто-то скажет, что жизнь человека бесценна. Но эта бабка сколько этих самых жизней отравила за одну свою!.. По мне, так туда ей и дорога.
Рыжий замолчал. Он вовсе не об этом хотел поговорить. Люба смотрела на него ясными лазурными глазами, слегка закусив губу. «Я создал просто фантастическую девушку, – с гордостью подумал он. – Вот если б еще смог нарисовать себе немного смелости и ластиком подтереть дурацкую робость...»
– Круто ты ее, – сказала она.
– Кого? – насторожился Рыжий.
– Кого-кого... Свою соседку!
– С чего ты взяла, что это я?
– Ой, вот только не надо... – рассмеялась она. – Кому-кому, но мне можешь не врать. Ну... ты понимаешь, о чем я.
– Так ты все знаешь? – поразился Рыжий.
– О том, что все это – твоих рук дело? Конечно!
– И тебе не страшно?
– Мне-то чего бояться? – Люба удивленно наморщила лоб. – Ведь я одна из них.
– Так ты и это знаешь!
– Про то, что меня создал ты? Знала с самого начала. Потому к тебе и пришла.
– И как ты к этому относишься?
– Можно подумать, у меня был выбор, – усмехнулась Люба. – Как ты сам сказал, родителей не выбирают. Так?
Рыжий смутился, подумав, что к созданию этой девушки его побудили вовсе не родительские чувства. Интересно, а что об этом думает она? И вдруг неожиданно для себя он признался:
– Я создал тебя, потому что люблю!
Она перестала улыбаться, потупила взгляд. Затаив дыхание он ждал ответа. А вдруг она пошлет его или рассмеется в лицо? Такую реакцию за свою жизнь он видел множество раз, но привыкнуть так и не смог. Каждый холодный взгляд, каждая насмешка, каждое резкое слово оставляли в его сердце рану. Да там не сердце уже, а кровоточащий дуршлаг! Однажды оно просто не выдержит. Например, прямо сейчас!..
Когда же Люба подняла глаза, в них было столько нежности, что у Рыжего затрепетало сердце. Никогда ни одна женщина не смотрела на него так!
– Я тоже тебя люблю, мой создатель! – прошептала она и прильнула к его груди.
И эти слова мгновенно затянули все раны его сердца. Все пережитое показалось вдруг таким неважным, ничтожным, далеким. Теперь в его сердце была лишь она! «А ведь мне никто ни разу не говорил, что любит меня!» – подумал Рыжий, сияя от счастья. Даже от родителей он не слышал этой фразы. И в этот момент он вдруг осознал, как же это здорово – знать, что хоть кому-то ты в этом мире небезразличен. Особенно если эти чувства взаимны...
– Молодые люди!
Люба тут же отстранилась. Рыжий с досадой окинул взглядом невесть откуда взявшегося лохматого и грязного бомжа.
– Молодые люди, извините, что беспокою, – продолжал бомж. – Не найдется ли у вас какой-нибудь мелочи для несчастного бродяги?
– На, держи! Только отстань. – И Рыжий сунул ему в протянутую руку бутылку водки, которую все еще таскал с собой. «Я себе еще нарисую», – подумал он.
Бомж выпучил глазища, не веря своему счастью, даже с благоговением взглянул на небеса, словно боги пролили на него свой нектар.
– Вот спасибочки! Огромные спасибочки!.. – затараторил он.
– Все, давай! Иди! – проворчал Рыжий. – Хлобыстни за наше здоровье!
Он снова повернулся к Любе, но та воскликнула:
– О, твой клевый друг вернулся!
С крыльца действительно сбегал Сашка Карась.
– Прикиньте, в ментовке сказали, что это уже фиг знает какой по счету вызов. У них телефон разрывается. Но адрес все же записали. Видимо, они вычисляют и отстреливают монстров.
В этот момент неподалеку раздался сдавленный крик. Метрах в ста от них на тротуаре лежал тот самый бомж, которого Рыжий одарил алкоголем, и бился в конвульсиях. Рядом валялась открытая бутылка, и из нее выплескивалась водка.
– Отравили, суки! – хрипел бомж.
Глаза его бешено вращались, руки беспомощно хватались то за горло, то за асфальт, а изо рта тонкой тягучей струйкой стекала кровь. Сашка Карась тут же бросился к нему.
– Зачем он тебе сдался? – крикнула ему Люба. – Пусть сдохнет!
– Что ты такое говоришь? – возмутился тот. – Это же человек! Надо помочь!
Тут они заметили, что на крыльце больницы стоит мужчина в белом халате – курит и спокойно наблюдает за происходящим.
– Чего вы смотрите? Тут человеку плохо! – закричал ему Карась. – Помогите!
– Сегодня не наша больница дежурит, – спокойно ответил медик.
– Ну хотя бы скорую вызовите!
Человек в халате взглянул на бомжа, и в его взгляде явно прочлось: «Кому тут вызывать-то? Этому быдлу?» Он молча бросил окурок в клумбу и скрылся за дверью больницы. Бомжа между тем перестало трясти, и теперь он лежал неподвижно с выпученными глазами. Лишь легкий стон давал понять, что он все еще жив.
– Вот оно, наше гуманное человечество. А еще доктор называется... – возмущался Карась и, пнув бутылку, прокричал Рыжему: – Где ты вообще взял эту водку?
– Ты не поверишь, – хмуро промямлил тот.
Творец подумал немного и вдруг выпалил на одном дыхании:
– Карась, слушай. Такое дело... В общем, я нарисовал эту бутылку! И вообще, все это из-за меня! Тот монстр, который напал на соседку, – это все тоже я! Что-то случилось, и мои рисунки… Они стали оживать!.. И...
– Это же больница! – вскричал Сашка Карась, снова взглянув на крыльцо. – Они должны выполнять свои обязанности! Должны помочь человеку! Он же вот-вот умрет!
Рыжий понял, что тот не слышал ни единого его слова. «Помочь, говоришь? – подумал он. – Легко! Я же творец!» Он достал из кармана стержень и сорвал со столба несколько афиш с улыбающимися кандидатами каких-то очередных выборов. На обороте афиши он быстро написал «Скорая помощь». Затем набросал улицу, здание больницы, скрюченное тело бомжа на тротуаре, а потом автомобиль скорой помощи.
Как только он закончил, рисунок, как и в прошлый раз, начал быстро таять. И в тот же миг послышался вой сирены – из-за угла больницы вывернул белый рафик с красной полосой. Из него бодро выскочили два мужика в белом. Они подбежали к бомжу, кинули его на носилки и понесли к машине. Когда они проходили мимо Рыжего, к его удивлению, один из медиков ему подмигнул.
– Гляди-ка, похоже, тот врач все-таки вызвал скорую, – воскликнул Карась. – Видать, осталось все-таки что-то человеческое...
Рыжий не стал объяснять, кто именно ее вызвал.
Медики между тем занесли бомжа в рафик. Но едва у скорой помощи захлопнулась дверь, из машины раздался такой дикий крик, что Карась тут же побежал к ней. Он успел заглянуть в окно, прежде чем скорая рванула с места.
Обратно Сашка шел бледный.
– Они... они там... – произнес он срывающимся голосом. – Один врач взял пилу и...
Карась запнулся. Он сел на крыльцо, стиснув голову кулаками.
– Но это ведь была скорая помощь! – Он пораженно взглянул на Рыжего. – Так врачи не поступают! Если это бомж, это еще не значит, что они имеют право его убить! Да еще и так жестоко! Куда катится мир?..
«Он никуда не катится, – подумал Рыжий. – Он просто изменился. И, так уж вышло, изменился благодаря мне!» Он посмотрел на веселую Любу, которая с трудом сдерживала восторг, и вдруг ему все стало ясно: «Я ведь всегда рисовал только монстров! И сейчас у меня получились только монстры! И водка, и врачи. Даже Люба!..»
И он, как только осознал это, сломал пополам стержень и с силой швырнул вверх кипу листов. Они полетели над улицей, как стая пестрых птиц.

6

Город между тем пожинал плоды его творчества. Точнее, плоды его творчества пожирали город.
С балкона стоящей неподалеку пятиэтажки свесился старик.
– Мань! А Мань! – кричал он сидящей на лавочке у подъезда бабке. – Иди погляди! Тут по телевизору говорят, что в городе какие-то огромные жуки завелись!
– Опять брешут! – отозвалась бабка и, повернувшись к своим седовласым подружкам, принялась обсуждать, как по телевизору постоянно врут.
– Мань! Говорят, правда! – не унимался старик. – Спасаться надо!
– Ну тебя, старый, – отмахнулась бабка. – Допился до ручки.
Из соседнего подъезда между тем выскочила семейка, груженная кипой пожитков. Лысый мужчина открыл жигуленок и принялся быстро забрасывать в него вещи.
– Пап, а может, это все розыгрыш? – сказала с трудом удерживающая ворох тряпья белокурая девочка лет десяти на вид.
– Вот приедем к бабушке Люсе в Красновку, тогда и посмеемся, – нервно ответил мужик, отобрав у нее шмотки, и кое-как утрамбовал их в салон. – Беги скорее, неси остальное!
И прибавил:
– Ничего себе шуточки! Говорят, некоторые из них размером с дом!
– Это все мериканцы секретное оружие испытывают, – услышав его, заявила одна из сидящих у подъезда бабок. Остальные со знанием дела закивали.
Неподалеку раздался женский крик и плач. По детской площадке бегала женщина и протягивала к небу руки:
– Помогите! Мой ребенок!..
Вверху на высоте пятого этажа зависло существо, напоминающее гигантскую стрекозу. «Акмам», – признал Рыжий. Он изобразил его года три назад. Творец тогда зачем-то долго просидел на детской площадке в этом самом дворе – кого-то ждал. Вокруг галдели дети, а их мамаши сидели неподалеку на лавке, попивая пиво и весело болтая. Дети почему-то решили, что Рыжий – отличный объект для развлечения, и, окружив его, принялись трогать этюдник, дергать за отросшую до плеч рыжую шевелюру; кто-то даже попытался оторвать прикрепленный к джинсовой куртке значок «Гражданской обороны». Рыжий и так терпеть не мог назойливую и вечно орущую мелюзгу, а тут такое... Мамаши же, нет бы осадить своих отпрысков, мол, не приставайте к дяде, на лице которого явно читалось раздражение, продолжали трепаться под пивко, видимо, радуясь, что чада нашли себе объект для веселья и к ним не лезут. Только Рыжий был совсем не рад. В какой-то момент он не выдержал и рявкнул:
– А ну, пошли в жопу, ублюдки!
Дети шарахнулись, кто-то зарыдал. Мамаши же разом накинулись на Рыжего, обложив его трехэтажным матом. Как это он не расплылся от умиления, когда к нему тянут ручки милые малышки! Ох, если б они видели рисунок Рыжего, который он в ярости нарисовал вскоре после ухода с детской площадки! На нем эти надоедливые карапузы выпотрошенные висели на деревьях, а над ними, держа в лапах очередного человеческого детеныша, порхал Акмам. Рыжий было хотел добавить на картинку и мамаш, но решил, что с его стороны это будет слишком гуманным. Более жестоко позволить им жить с осознанием того, что случилось с их детишками, за которыми они плохо следили.
И вот теперь стрекозовидный Акмам держал в лапах крохотное окровавленное дитя лет трех-четырех и явно искал подходящее дерево, куда его подвесить. Он еще несколько секунд покружил в вышине, будто наслаждаясь истошными криками матери, а потом махнул черной конечностью и скрылся за крышей дома. Женщина упала на песок и забилась в истерике.
– Господи свят! – в ужасе перекрестились бабки, наблюдавшие эту картину. До них наконец дошло, что по телевизору врут не всегда, и они, не переставая креститься, заторопились по домам.
– Прекрати ты хохотать! – Сашка Карась дернул Любу за руку. – У человека горе, что тут смешного?
Люба послушно умолкла, теперь она лишь улыбалась.
– Не знаю, что происходит в городе, но надо отсюда валить, и поскорее, – сказал Карась. Прям сама очевидность!
Они втроем сидели под балконом, куда Карась заставил их забраться, едва увидел в небе монстра. Хотя Рыжий знал, что это напрасно: Акмама интересуют только дети.
– Уверен, скоро сюда пришлют военных и прочих спецов, которые мигом разберутся, что к чему, и перебьют эту мерзость, – продолжал Сашка. – Но пока этого не произошло, надо как-то выбираться из города. Побежали!
– Куда? – спросил Рыжий.
– Куда-куда? Туда, куда все!
Сашка Карась схватил за руку Любу, и они помчались прочь со двора. Рыжему ничего не оставалось, кроме как рвануть следом. Они выбежали на центральную улицу и оказались в несущемся в сторону окраины города людском потоке. У автобусной остановки Карась было тормознул, видимо, надеясь забраться в общественный транспорт. Бесполезно – на остановке и так собралась толпа, для которой не хватило бы поезда, не то что автобуса. Когда же подошел и без того переполненный транспорт, пассажиры стали набиваться в него с таким остервенением, словно это последний автобус в их жизни. При этом, пытаясь пробраться в салон, многие отталкивали других, даже вытаскивали из автобуса тех, кто уже успел туда залезть. Рыжий заметил здоровенного мужика, который выдернул из дверей старушку и беспощадно швырнул ее на асфальт, а потом принялся втискиваться внутрь салона, работая локтями. Творец даже подумал, что с удовольствием нарисовал бы сейчас какого-нибудь автобусного жучка, пожирающего нахальных пассажиров. Но у него не было на это времени, да и стержень он сломал, а бумагу выбросил.
Потолкавшись на остановке и убедившись, что влезть в транспорт нет никаких шансов, Карась махнул рукой, мол, побежали так. Мимо по дороге промчалась милицейская машина, из динамиков которой едва не срывающимся на панику голосом блюститель порядка убеждал людей не поддаваться панике и бессовестно врал, что у властей все под контролем. И вдруг речь милиционера оборвалась неожиданным: «О черт!» Машина резко развернулась и въехала в столб. Еще бы! Впереди появился он!..
– Акинап! – восторженно прошептал творец.
Это был один из его любимых монстров, портрет этого красавца всегда висел у него в комнате почетно на двери. Творец изобразил его в момент, пожалуй, глубочайшей и самой продолжительной в его жизни депрессии, когда его все так достало, что он люто ненавидел всех вокруг. Рыжий предполагал, что в реальности Акинап должен быть огромен, но даже и не думал, что настолько...
Город запаниковал. Народ выскакивал из домов, некоторые даже выпрыгивали из окон. Машины сигналили, давили людей. Люди давили друг друга. Бежали кто с вещами, кто налегке, лезли в автобусы, в машины, а те либо застряли в этом живом потоке, либо их водители сами сбежали, смешавшись с толпой. А позади по одной из главных улиц города Погорска, возвышаясь над крышами пятиэтажек, извиваясь длинным чешуйчатым телом, не спеша полз Акинап, длинными мохнатыми лапами снося шифер с крыш и балконы, выдергивая троллейбусные столбы и светофоры, давя машины и хватая бегущих в ужасе людей, которых тут же отправлял в зубастую пасть.
Людской поток, теперь повернувший в обратную сторону, подхватил и Рыжего с друзьями. Теперь они мчались в сторону реки Гербы. К счастью, через нее был мост. По пути они постоянно слышали крики, означавшие, что где-то опять кто-то умер – от когтей монстра или захлебнулся в панической людской волне. Не бежали лишь призванные регулировать этот поток милиционеры. Они выставили на улицах кордоны и время от времени раздавались выстрелы, когда к ним подбирался очередной монстр. Но даже на лицах блюстителей порядка читалось: если б не долг службы, они бы тоже предались всеобщему бегству.
Когда Рыжий, Карась и Люба пробегали мимо такого кордона, милиционеры вдруг вскинули пистолеты. Обернувшись, творец замер, увидев выползающего из подворотни огромного получеловека-полупаука с просто невообразимым количеством лап. Их было так много, что их число не знал даже сам творец. Рыжий называл этого страшилу просто – многорукий Аталпсар.
– Спокойно! – Сашка Карась сделал шаг вперед, прикрывая собой Любу. Хотя та смотрела на чудище без капли страха, с любопытством, как рассматривают безобидных зверушек.
Монстр между тем медленно приближался, протягивая вперед четыре конечности, на каждой из которых было надето по человеческой голове. Причем Рыжему вдруг показалось, что чудовище словно хвастается – как охотник выставляет напоказ трофеи.
– Это же... – начал Карась и содрогнулся от отвращения.
Несмотря на перекошенные болью и залитые почерневшей кровью лица, Рыжий тоже узнал их всех. Это были головы Краба, Басмача и его дружков – всех тех, кто отправил Рыжего в больницу. И неудивительно, ведь творец создал Аталпсара, сбежав из дома от тусовки Краба. И несмотря на кошмарность ситуации, Рыжий вдруг ощутил прилив радости. Так им, подонкам! И подумал: «Да, я не боксер. Я просто бог!»
В этот момент грянуло сразу несколько выстрелов. Аталпсар задергался и разрываемый пулями рухнул на асфальт. Он шевельнул муравьиными челюстями, будто хотел что-то сказать, и затих.
– Ну и гадина, – сказал Карась, приблизившись к раскинувшему по асфальту лапы чудищу. Присев, он взглянул на голову Краба. – Он, конечно, был той еще мразью. Но все равно жаль пацана.
Рыжий в этот момент тоже ощутил жалость. Вот только жаль ему было вовсе не скончавшихся подонков. Он присел и осторожно коснулся черного чешуйчатого тела существа, отомстившего за его обиды. И сердце творца сжалось от боли.
– Бегите, не задерживайтесь! – рявкнул милиционер, меняя на пистолете обойму.
Рыжий увидел, что Карась тянет Любу дальше, и поспешил следом. Отбегая от кордона, он услышал, как один офицер прокричал в рацию:
– Гигант скоро будет здесь! Что?.. Идут военные? Так точно, постараемся продержаться до подхода подкреплений!
«Охренеть! Похоже, я устроил настоящую войну! – подумал творец, стараясь не отставать от друзей. – Я! Один!»
– Ох! Ох! – раздалось рядом.
Рыжий обернулся и увидел, как какая-то женщина замерла посреди дороги, хватаясь за сердце. К ней тут же подбежал человек в белом халате.
– Пойдемте, мы вам поможем, – сказал он и повел пострадавшую к стоящей неподалеку машине скорой помощи. Когда они проходили мимо творца, медик с улыбкой подмигнул ему. Рыжий на мгновение поколебался, стоит ли предупредить женщину, но определиться так и не успел – людской поток повлек его дальше. «Жалко тетушку, – сказал он себе и тут же осекся: – Да ни хрена тебе ее не жалко! Ты ее не знаешь, видел ее первый раз в жизни. И похоже, последний...»
На набережной Рыжий, Карась и Люба оказались в тот самый момент, когда от дебаркадера отплыл перегруженный людьми прогулочный теплоход. Оставшиеся на причале люди, те, кому не удалось попасть на борт, сыпали ему вслед проклятия. Какой-то мужик прямо в одежде бросился в воду и поплыл. Несколько человек, поколебавшись, последовали его примеру. Рыжий прикинул расстояние до другого берега: может, и доплывут. А потом припомнил, скольких водоплавающих тварей он нарисовал – больших и малых, и покачал головой: не-а, не доплывут! И словно в подтверждение его мыслей, плывший первым мужик забарахтался и заорал. Над тут же ставшими красными волнами мелькнуло нечто черное и, обвившись вокруг шеи мужика, вместе с ним скрылось под водой. Те, кто плыл следом, мгновенно развернулись и поспешили обратно к берегу. Больше лезть в воду никто не рискнул.
– О боже! – прокричала какая-то дамочка, указав на реку.
Там едва достигший середины Гербы теплоход вдруг закачался. Вода под ним будто вскипела, и из нее показалось с десяток огромных черных щупалец. Каждое из них взметнулось вверх, нависнув над теплоходом. Люди стали в панике прыгать за борт. А через мгновение суденышко лопнуло в осьминожьих объятиях и скрылось в покрасневшей от крови воде. Выжившие пассажиры поспешно плыли обратно к набережной и исчезали по пути, увлекаемые в глубину черными тварями. До берега никто не доплыл.
Людской поток на набережной уже мчался в сторону единственного моста. Карась повлек туда же Любу, руку которой ни на миг не отпускал.
– Стойте! – крикнул Рыжий. – К мосту нельзя!
– Почему? – удивился Карась, но не остановился.
– Говорю же тебе, туда нельзя! – Рыжий схватил его за рукав. – Мост вот-вот рухнет!
– С чего ты взял?..
И в этот момент впереди раздался вопль:
– Мост!
Впрочем, уже и без того было понятно, что с мостом что-то произошло, потому что толпа впереди сначала остановилась, а потом так же стремительно рванула обратно. Какое-то время те, что бежали позади, продолжали напирать. Началась давка. Рыжему с друзьями удалось протиснуться к парапету, и они увидели, как мост в нескольких местах обвили толстые черные щупальца. Перекрытия и железные балки затрещали и обрушились в воду, туда же, словно черные горошины, посыпались люди. Их принялись ловить выныривающие из глубины зубастые головы на длинных шеях.
– Рамшок! – с восхищением прошептал творец и припомнил, что этого монстра нарисовал совсем недавно, накануне того, как попал в больницу.
– Чего? – переспросил Карась.
Рыжий махнул рукой, мол, неважно. А сам подумал, что, если все эти люди узнают, кто виновник кровавого шоу, они растерзают его покруче этих чудовищ.
Народ наконец осознал, что через реку пути нет, и людской поток устремился вдоль набережной в сторону окраины города. Помчался туда же и Карась, увлекая за собой Любу. За ними пришлось бежать и Рыжему.
«Почему Рамшок появился только сейчас? – соображал творец. – Ведь он мог возникнуть в любой момент, например, еще в то время, когда родилась Люба. Почему сейчас? Да и Акинап принялся крушить дома именно в тот момент, когда на улице появились мы. Просто возник, словно из ниоткуда, хотя до этого его не было. Неужели монстры возникают там, где появляюсь я?» Он припомнил, что чудовищ показывали по телевизору, хотя его рядом не было. Но проанализировав, из какого района города вели репортаж, понял: накануне именно там он проходил с Карасем и Любой, когда шли от больницы домой. Все сходится! Даже Люба появилась около больницы, в которой он лежал. Они все стремятся к своему создателю!
– Чего стал? – воскликнул Карась, увидев, что Рыжий остановился.
– Мне надо за город, – сказал тот.
– Козе понятно. Туда мы и бежим.
– Нет, в другую строну! Мне нельзя туда, куда бегут люди. Я должен остаться один. Бегите без меня!
– Рыжий, что за хрень? – вскричал Карась.
– Понимаю, это звучит невероятно, но все, что происходит, – из-за меня!
– Не говори ерунды. Уж не знаю, чего ты там себе навыдумывал. Вот выберемся в безопасное место, там поговорим.
– Да пойми же ты! Все эти монстры... Это я их создал! А теперь они ожили!
Карась закатил глаза к небу, покачал головой.
– Это еще что за идиотизм? То, что ты рисуешь всяких чудищ, еще не значит, что это они и есть. Да, они похожи на твои картинки, но не более того! Просто совпадение. Наверняка есть более логичное объяснение. Например, что где-то под Погорском в какой-нибудь секретной лаборатории ученые экспериментировали с пауками-тараканами или другой пакостью, выводили новые виды. А теперь вся эта дрянь вырвалась на свободу. Ну или произошло что-то подобное. Когда все кончится, надеюсь, по телику расскажут, что и как... Так что ты бредишь, братан! Картинки не оживают!
«Ага, – подумал Рыжий. – Опровержение этих слов стоит прямо рядом с тобой и строит тебе глазки!»
– Можешь мне не верить, но это так. Был бы у меня под рукой лист бумаги и стержень, я б доказал...
– Ну да, когда город разносят к херам какие-то твари, самое время заняться изобразительным искусством, – перебил Карась. – Ну, так ты идешь?
– Нет!
– Я без него не пойду, – заявила Люба.
– Час от часу не легче, – вздохнул Карась. – Я вас одних не оставлю!
И взглянул на Рыжего так, что тот понял: сейчас его потащат силой.
И тут случилось неожиданное. Пробегавшая мимо бабка вдруг схватила за руку Любу и куда-то поволокла, воскликнув:
– Скорее, скорее, девочка!
– Отпусти меня, старая карга! – завопила Люба, упираясь.
Но старуха сжимала ее руку мертвой хваткой и упорно волокла, приговаривая:
– Пойдем, пойдем, дочка! Господь спасет! Боженька не даст нас в обиду!
И прежде чем Рыжий и Карась успели прийти подружке на помощь, бабка, не отпуская ладонь девушки, втиснулась в толпу людей. Рыжий только сейчас понял, что эти люди почему-то никуда не бегут – просто стоят, что-то бормоча. И когда он поднял голову, ему стала ясна причина – прямо перед ним возвышался храм.
– Молитесь, и Господь услышит! – вещал стоявший на ступеньках бородатый мужик в черной рясе. – Наступили времена, предсказанные Иоанном Богословом! Грядет Армагеддон! Только уверовавшие спасутся и обретут царствие небесное!
А мимо него медленно двигался народ, втискиваясь в золоченые ворота храма.
– О нет, только не туда! – закричал Рыжий.
Он ринулся следом за Любой в толпу.
– Бегите, придурки! – кричал он, расталкивая людей локтями. – Тут опасно!
Он протиснулся в храм. Там набилось так много людей, что было практически не протолкнуться.
– Спасайтесь! Здание сейчас рухнет! – кричал он.
Ответом ему были отрешенные взгляды потерявших всякую надежду людей. Похоже, они уже увидели столько смерти, что смирились с собственной. Ведь на их глазах только что сама преисподняя вырвалась на белый свет. Задавленные безнадегой, они теперь уповали лишь на высшие силы: быть может, еще удастся спасти если не тела, так души. Рыжий метался в толпе, пытаясь разглядеть Любу, но повсюду видел лишь онемевших от ужаса людей; заплаканные лица; дрожащие губы, шепчущие молитвы; полные отчаяния глаза, с угасающей надеждой смотрящие на иконы, с которых печально взирали беспомощные святые.
– Да ну вас к черту! – в отчаянии прокричал Рыжий. – Хотите сдохнуть – подыхайте!
Рядом появился Карась.
– Где Люба? – спросил он.
Творец смотрел по сторонам, но видел лишь все те же полные безнадежного отчаяния лица.
– Вон она! – воскликнул Карась и ринулся через толпу.
Люба и правда стояла среди толпы и с интересом глазела по сторонам. Похоже, она все еще увлеченно изучала незнакомый для нее мир и ее совершенно не заботило происходящее безумие. А быть может, она и вовсе считала все это нормой, она ведь почти не видела мир другим. Рыжий протиснулся к ней.
– Скорее, надо уходить! – прокричал он.
Она послушно кивнула и хотела пойти за ним, но бабка все еще сжимала ее руку.
– Пусти! – сказала Люба.
– Молись, девонька, Господь поможет! – крестясь на иконы, ответила бабка.
– Если не отпустишь, сломаю руку!
Сказано это было так, что бабка испуганно оглянулась, встретилась с Любой взглядом и тут же поспешно разжала пальцы.
– Скорее, надо выбираться отсюда! – Рыжий принялся протискиваться к выходу. – Скоро появится Амгод!
– Кто? – переспросил Карась.
Но ответить Рыжий не успел, так как здание вдруг вздрогнуло, словно по нему ударили из пушки. Посыпалась штукатурка, со стен слетело несколько икон. Люди испуганно насторожились. Раздался еще удар, по стенам побежали трещины.
– Дьяволу не пробиться в святое место! – кричал священник. – Стены храма Господня защитят!..
Его слова заглушил скрежет. Купол храма отвалился, на мгновение показался клочок голубого неба, а затем внутрь храма заглянул гигантский кроваво-красный глаз. Тут уж даже самые смиренные пришли в себя: инстинкт самосохранения взял свое, и толпа с воплем ринулась обратно к выходу. К счастью, Рыжий, Карась и Люба были недалеко от дверей и их буквально вынесло наружу людской волной.
Отбежав подальше, они оглянулись: над храмом возвышался огромный черный ящер с пылающими красным огнем глазами и когтистыми лапами крушил стены. Монстр вильнул хвостом, обрушив его на выбегающих из дверей людей. Покончив с храмом, ящер по имени Амгод двинулся по улице в сторону своего создателя, давя разбегающихся людей гигантскими лапами.
– Бежим! – Карась схватил за руку Любу, с улыбкой наблюдавшую эту кровавую сцену, и рванул за вопящей толпой. Рыжий поспешил следом, и в этот миг раздался гром.
Ящер Амгод взревел. Из раны на его чешуйчатой груди фонтаном хлынула черная кровь. Взглянув в ту сторону, откуда громыхнуло, Рыжий разглядел метрах в трехстах висящее в воздухе сизое облачко. Когда дым рассеялся, проступили очертания стоявшего на дороге танка. Заметил его и ящер. Издав свирепый рык, он побежал, размахивая лапами, но не сделал и нескольких шагов, как снова громыхнуло. Еще и еще. Гигант припал на одно колено, дернулся, а затем медленно рухнул на живот.
– Слава тебе, Господи! – крестясь, прошептала какая-то женщина. – Ты послал нам спасителей!
Навстречу им по городской улице двигалась колонна боевой техники, сопровождаемая вереницей солдат с автоматами.
– Внимание! Не поддавайтесь панике! – пролаял громкоговоритель, установленный на одной из машин. – Все под контролем. Скоро вас сопроводят к месту эвакуации. Всем нуждающимся будет оказана медицинская помощь.
– Чего стал? – воскликнул Карась, увидев, что Рыжий снова остановился. – Слышал? Там эвакуация!
– Говорю же тебе, мне нельзя к людям, – сказал творец. – Это все из-за меня! Они появляются там, где я!
– Ты вообще понимаешь, что несешь? – вскричал Карась. – Уж не знаю, что за дурь ты вбил себе в голову...
В этот момент откуда-то сверху раздался звон разбитого стекла. Взглянув туда, они увидели, что находятся у здания университета. Из окна третьего этажа вывалилась оконная рама, а следом за ней – окровавленное тело. Оно рухнуло на клумбу неподалеку.
– Это же... – поразился Карась. – Это наш завкафедрой!
Это и правда оказался он. Завкафедрой был еще жив. Он со стоном перевернулся на спину, взглянул вверх, и изодранное лицо его исказил ужас. Поспешно заработав ногами, он попытался ползти. А в следующий миг с неба спикировало то, чего он так боялся. На тело заведующего кафедрой села обнаженная девушка с огромными перепончатыми крыльями за спиной. На солнце переливались мелкие черные чешуйки, покрывающие ее стройное тело.
– Легна! – восхищенно прошептал творец.
Крылатая красавица взглянула на него, улыбнулась, обнажив клыки.
– Это что за чертовщина! – вскричал проходивший мимо солдат.
Но едва он вскинул автомат, Легна схватила когтистыми пальцами вопящего заведующего кафедрой и устремились ввысь. Рыжий провожал их восторженным взглядом, пока они не скрылись за крышей университета. Когда же он оглянулся, встретился с испуганным и пораженным взглядом Сашки Карася. И в этот момент творец понял: теперь он мне верит! Ведь его приятель видел на экзамене этот рисунок. Он узнал чудовище!

7

Проспект Краснова – главная улица Погорска – на многие километры протянулся вдоль реки Гербы, соединяя западную окраину города с восточной. Рыжий, Карась и Люба в толпе беженцев шли на восток, где, как уверяли военные, раскинулся лагерь эвакуации. Раненых, стариков и детей доставляли туда автобусами. Остальные шли пешком. Там, где проспект пересекали другие широкие улицы, людской поток пополнялся беженцами из других районов города. Позади оставались лишь военные. Ну и монстры, на которых охотились. Правда, пока еще не ясно, кто на кого: военные на монстров или наоборот. Время от времени громыхали выстрелы, залпы орудий, слышались крики и стоны умирающих.
– Чего молчишь? – спросил Рыжий, глянув на друга.
Сашка Карась не ответил, лишь в очередной раз бросил на творца взгляд – смесь укора и сомнений.
– Винишь меня, да?
Карась шел, молча глядя себе под ноги, и думал, думал. Видимо, в нем шла внутренняя борьба, какая некогда бушевала в голове творца: он свыкался с мыслью, что все происходит на самом деле.
– Но я ведь не нарочно, – сказал Рыжий. – Откуда я мог знать, что все они оживут?
Карась резко остановился.
– Кто оживет? – прокричал он. – Рисунки? Да как такое вообще возможно? Это ведь всего лишь картинки, а они – не оживают! Такого просто быть не может!..
Не успел он договорить, как народ вдруг бросился врассыпную. В десятке метров от них асфальт приподнялся, а потом лопнул, словно гнойный нарыв. Над дорогой возникло очередное подтверждение того, что иногда рисованные монстры все-таки оживают. Правда, не успела высунувшаяся из-под земли черная чудовищная голова на длинной шее раскрыть пасть, ее изрешетили десятки автоматных пуль, а основание шеи брызнуло кровью, разорванное угодившим туда снарядом. Чудовище рухнуло, как надломленный стебель.
Карась, загораживающий Любу от монстра (будто это могло помочь, если б чудище решило напасть), снова впился в Рыжего долгим задумчивым взглядом.
– Мама, а что там, вверху? – раздался рядом детский голосок.
– Солнышко.
– А там тогда что?
Рыжий взглянул в ту сторону, куда показывала девочка. Над домами висело яркое желтое пятно. И вдруг на нем раскрылись два красных глаза и рот, полный острых зубов.
– Вот пакость! – воскликнул проходящий мимо солдат и сбил ботинком вынырнувшие на клумбе из-под земли цветок с клыками вместо лепестков и шипастую травинку.
– Вясна пришла… – Рыжий невольно улыбнулся.
Но восторг его мгновенно пропал, едва он снова встретился глазами с Карасем.
– Идем! – вдруг сказал тот и свернул с проспекта на примыкающую к нему опустевшую широкую улицу.
– Куда? – насторожился Рыжий. У его приятеля был такой вид, словно тот решил отвести его подальше и пристрелить. Но он ведь не станет так поступать? Они же друзья!.. Или станет?
– Ты же сам сказал, что привлекаешь своих монстров, – ответил Сашка. – Значит, нужно уйти подальше от людей.
– Выходит, ты мне веришь?
Карась молча побрел дальше. Люба последовала было за ним, но остановилась и вопросительно взглянула на своего создателя, мол, ты с нами? Рыжий посомневался, но все же пошел.
– Зона эвакуации в другой стороне, – остановил их какой-то солдат.
– Нам очень нужно, – не моргнув глазом соврала Люба. – Дома осталась моя сестренка. Она там совсем одна...
Солдат понимающе покачал головой. Задумался. Видимо, приказа кого-либо удерживать у него не было.
– Может, вас проводить? – спросил он, окинув Любу оценивающим взглядом.
– Ее есть кому защищать, – тут же с вызовом ответил выступивший вперед Карась.
«Да ну?.. Кто-кто, а Любочка – последняя, кто тут нуждается в защите, – подумал творец. – Она ведь тоже монстр!» И тут же заметил благодарный и кокетливый взгляд, которым девушка одарила его друга за эти слова.
Солдат спорить не стал. Пожав плечами и с опаской глянув на обезлюдевшую улицу, он отступил в сторону, давая им пройти. Вид пустынного города, где, возможно, за каждым углом скрывается монстр, мигом отбил у него желание играть в героя и выпендриваться перед красоткой.
Покинутый город походил на декорации к постапокалиптическому фильму. Они шли между брошенных машин. Некоторые были перевернуты, разбиты – столкнулись между собой либо врезались в столбы или стены домов. Повсюду валялись вещи, выброшенные хозяевами, которые избавлялись от излишней тяжести, мешавшей им спасать собственные жизни. Кое-где на асфальте темнели пятна засохшей крови, а на корпусах машин виднелись следы зубов и когтей. Иногда встречались люди: затравленные, они жались к стенам и, испуганно озираясь, торопились покинуть полные кошмаров улицы, бежали туда, где раздавались выстрелы, – под защиту автоматов и пушек военных.
– Так будет быстрее, – сказал Карась, распахнув дверцу стоявшей у обочины белой легковушки. Сев за руль, он повернул ключ, торчащий в замке зажигания. Двигатель машины послушно заурчал.
– Ты умеешь управлять этой штукой? – с восхищением спросила Люба.
– И что такого? – пожал плечами Рыжий, садясь рядом с водителем. – Я вообще с пяти лет за рулем.
И нахмурился, заметив, что его замечание оставило Любу равнодушной.
Сашка Карась вдавил педаль газа и рванул машину с места. Дорога была забита транспортом, пришлось выехать на тротуар. Бегущие навстречу перепуганные парень с девушкой шарахнулись в сторону.
– Дави эту мразь! – закричала Люба.
– Ты опять? – укоризненно взглянул на нее Карась в зеркало заднего вида. – Мы же договорились!
– Все, больше не буду, – кокетливо пообещала девушка. – Обещаю!
«Договорились? – удивился Рыжий. – Когда успели?..»
В этот момент Сашка свернул вправо и едва не въехал в перевернутый КамАЗ, перегородивший дорогу.
– Осторожно! – закричал Рыжий.
Но не успел Карась надавить на тормоз... КамАЗ вдруг взлетел в воздух!
– Что это, на хрен, было? – вскричал Карась.
Рыжий посмотрел назад и поразился. Над дорогой возвышался его любимец Акинап и сжимал огромную машину своими мохнатыми паучьими лапами. Монстр отшвырнул КамАЗ в сторону с такой легкостью, словно тот был игрушечным.
– Тебе не показалось, что он специально это сделал? – спросил Сашка, глянув в зеркало.
И словно в подтверждение его слов, монстр Акинап поднял вверх лапу.
– О! Приветствует своего создателя! – подтвердила Люба.
– Так, давай по порядку, – сказал Карась, глянув на творца. – Что, собственно, происходит? С чего вдруг твои картинки стали оживать?
Рыжий коротко поведал ему про портрет музы, про то, как ему явился во сне умерший друг Койот и рассказал о древнем ритуале аборигенов.
– Сам я не очень-то верил, что такое возможно, – сказал творец. – Но все же решил попробовать. А вдруг сработает?
– Сработало, блин... – проворчал его приятель. – Хоть и звучит как бред.
– Но я же не думал, что оживут они все! Я-то хотел оживить только ее!
– Кого?
– Кого-кого... Свою нарисованную музу!
– Ну и как, удалось? И где же она?.. – Карась вдруг умолк и перевел пораженный взгляд с Рыжего на Любу: с творца – на его творение. – Хочешь сказать... это она?
– Так а я тебе про что толкую! С нее все и началось!
– Чушь! – замотал головой Сашка. – Не может быть!
В голосе его прозвучало столько отчаяния, что Рыжий скрипнул зубами от злости. В душе его мутной жижей расползлось знакомое мерзкое чувство, и вспомнились слова ныне покойного Краба (царствие ему подземное): «Я понимаю, что она как бы к тебе приходила...» Творцу вдруг захотелось взять черный стержень и нарисовать очередного монстра...
– Нет, не верю. – Карась снова с сомнением бросил взгляд на Любу. Она в ответ с улыбкой пожала плечами, мол, да, все так, но что тут поделаешь – что есть, то есть!
И вдруг дорога впереди неожиданно исчезла.
– Тормози! – закричал Рыжий, но поздно.
Автомобиль подпрыгнул, перескочив бордюр, пронесся через кювет и замер так резко, что Рыжий едва не пробил головой лобовое стекло. Оказалось, пока Карась пялился на ожившую нарисованную девушку, город закончился. Теперь перед ними на несколько километров простирались поля, а вдали в голубой дымке виднелись волны поросших лесом сопок. Колеса автомобиля беспомощно вращались, увязнув в грязи пашни. Карась заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья.
– Приехали!
Рыжий распахнул дверцу, выбрался наружу, оглянулся.
– Эй, ну че вы там? Идем?
Люба тоже вылезла из автомобиля. Карась продолжал сидеть за рулем. Запрокинув голову, он провел ладонями по лицу. Когда девушка коснулась его плеча, тот вздрогнул, словно от разряда тока.
– Неужели для тебя так важно, как именно человек появился на свет? – спросила она.
Карась посмотрел на нее так, будто пытался разглядеть в ее чертах штрихи шариковой ручки. Но перед ним стоял обычный человек – как все, из плоти и крови. Пусть и рожденный столь необычным образом.
Она протянула ему руку.
– Ты как, все еще с нами?
Сашка долго молчал, пожирая ее глазами.
– Я с тобой!
Сжав ее ладошку, он выбрался из машины. И так, держась за руки, они пошли прочь от города. Рыжий какое-то время провожал их взглядом. Потом, нервно пнув колесо застрявшего в грязи автомобиля, поплелся следом.
Спустя полчаса они добрались до вершины ближайшей сопки, и только теперь Рыжий оглянулся. Оставшийся позади город выглядел как после бомбежки: разрушенные здания, повсюду полыхают пожары, небо заволакивают черные тучи дыма. Слева, в поле, в отдалении от города виднелась россыпь светлых точек – палатки. Видимо, тот самый лагерь для эвакуированных. Время от времени с той стороны громыхали выстрелы.
Карась помог Любе забраться на крутой склон. Они стали рядом.
– Слушай, Рыжий, – сказал Сашка. – Если это все правда... Ну то, что это из-за тебя. С этим же надо что-то делать!
Творец молчал. Он старался не замечать, что его друг все еще держит за руку его музу. Но не мог...
– Чего молчишь? – спросил Карась.
– Да пошло все!.. – Рыжий повернулся к городу спиной.
Люба злорадно улыбнулась, но под укоризненным взглядом Карася ее улыбка пропала.
– Ты серьезно? – прокричал Сашка. – Люди гибнут! А вдруг эта зараза перекинется на весь мир? Нужно что-то сделать!
– Сделать что? – Рыжий снова глянул на разрушенный город. – Я понятия не имею, как и почему это все происходит! И я не знаю, как это остановить!
– Не знаешь ты, могут понять другие, – возразил Карась. – Есть люди, которые наверняка разберутся, что и как. Ученые, там, какие-нибудь...
– Предлагаешь пойти туда и все им рассказать? – Рыжий кивнул на палаточный городок. – А если они решат, что прекратить это можно, лишь меня убив? Если военные просто пристрелят меня без лишних слов?
– Если это поможет спасти человечество...
– Да плевать я хотел на человечество! – прокричал Рыжий. – Точно так же, как человечеству всегда было плевать на меня! Хочешь, чтобы я принес себя в жертву во имя них? Но что они сделали для меня?
– Вот только не надо опять задвигать о том, какой хреновый мир и все такое... – скривился Карась. – Это философские бредни. Тут же – все серьезно! Катастрофа!
– Но мне-то что с того? Меня, похоже, мои рисованные монстры не трогают. Значит, лично мне ничто не угрожает. И ради чего, по-твоему, я должен пойти и самоубиться?
– А как же остальные? Подумай о людях!
– Хочешь правду? – Рыжий с презрением посмотрел в сторону палаточного городка. – Знаешь, а ведь мне их совсем не жаль. Я пытаюсь убедить себя: это же люди, я должен испытывать к ним сострадание. Но когда думаю об их гибели, не испытываю никаких эмоций. Хотя вру. При мысли о смерти некоторых есть чувство – радость! Например, моя соседка была та еще тварь. Туда ей и дорога! Или эти гниды, которые лупили меня в гаражах. Или Краб, отравлявший мне жизнь. Думая об их гибели, я искренне надеюсь, что жизнь после смерти существует и их ждет вечное пекло. Что касается остальных пострадавших – полное равнодушие. Они мне никто, я их не знаю, и мне плевать на их судьбу. Думаю, умри я, они ощущали бы то же самое. Конечно, многие сочувственно покачали бы головами, сказали б со скорбными минами: «Бедный мальчик!» Но это была бы ложь! В душе им было бы все равно, что умер какой-то неизвестный им чувак. И ты думаешь, кто-то из них отдал бы свою жизнь, чтобы спасти мою? Так почему ты предлагаешь мне пойти и умереть за них?
И помолчав, Рыжий добавил:
– Я тебе больше скажу: в мире нет ни одной причины, из-за которой стоит умирать.
– Как это нет? – удивился Карась. – Да таких причин полно!
– Ну, например? Назови хоть что-то, ради чего можно погибнуть!
– Разве ты не отдашь свою жизнь, скажем, за родину, за идею, за близких?
– И не подумаю!
– Ну да, не каждый рождается героем, способным на самопожертвование, – вздохнул Сашка.
– Я их считаю идиотами, а не героями, – перебил Рыжий. – Повторяю: в мире нет ни одной причины, из-за чего стоит умирать, будь то вера, идея, клочок земли, родня, человечество, да хоть вся Вселенная. И знаешь почему? Потому что никто не знает, есть ли жизнь после смерти. А вдруг ее нет? Вдруг жизнь у нас одна? В таком случае ты, как любое живое существо, должен стремиться как можно дольше продлить свое существование. Мы все играем в игру на выживание. И на пути у нас постоянно встречаются различные ловушки, которые так и норовят отправить в могилу. Причем ловушки эти – не только такие опасности, как машины на дорогах, падающие на головы кирпичи, болезни и катастрофы, но также некие личности, которые убеждают тебя сдохнуть за какую-нибудь херню: за веру, за любовь, за родину, за царя... Да только, если ты согласишься и пожертвуешь собой, тебе уже будет все равно, ради чего ты сдох. Ведь для тебя игра окончена!
– Тебя послушать, так герои, которые с гранатами бросались под танки, чтобы спасти своих товарищей, свой народ, свою землю, совершили это напрасно?
– Единственная ситуация, когда так можно поступить, – если ты обречен, если понимаешь, что тебе в любом случае кранты. Вот тогда, рванув чеку гранаты, можешь самоуничтожиться, прихватив с собой в могилу парочку врагов. Также неизлечимо больной человек, мучающийся от болей, может попросить отключить поддерживающие его жизнь приборы. Но, если ты здоровый человек, у которого есть выбор, жить или умереть, добровольно выбираешь смерть: бросаешься на амбразуру вражеского дота или жертвуешь кому-то свои жизненно важные органы, – ты дурак, а не герой. По фигу, с какой мыслью ты умер! По фигу, что будет после тебя! По фигу, как будут жить твои вожди, народ или родственники! Конкретно для тебя игра окончена! Тебя больше нет! Ты – пустота!
– Это же эгоизм! – воскликнул Карась.
– Нет, обычный инстинкт самосохранения, – пожал плечами Рыжий.
– Ну а если война? Если пришли враги, которые хотят сделать тебя рабом, отобрать твою землю, убить твоих близких? Что тогда? Также отсидишься, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь?
– Нет, пойду воевать, – ответил Рыжий. – Но, отправляясь на войну, я пойду сражаться вовсе не за идею, веру или клочок земли. Двигать мной будет все тот же инстинкт самосохранения. Ведь от того, остановлю я врага или нет, будет зависеть моя собственная жизнь. А сообща навалять врагам проще, чем поодиночке. Потому-то мы и сбиваемся в стаи, чтобы проще было выживать. Но, взяв в руки оружие, ты должен помнить, что сражаешься вовсе не для того, чтобы «хорошие» победили, а «плохие» проиграли, не затем, чтобы наступили социализм, демократия, монархия, не для того, чтобы все стали верить в Христа, Магомета или Говинду, не затем, чтобы выжила твоя семья, а потом твою жену трахал какой-то мужик, а нажитым тобой имуществом пользовались другие люди, пусть даже если это твои собственные дети. Цель у тебя одна: остаться в живых и после победы жить долго и счастливо. Иначе – игра окончена. А байку про самопожертвование придумали те, кто хочет выжить за счет других. Ведь тот, кто тебя убеждает за что-нибудь умереть, сам этого делать не собирается.
– Ну а если, пожертвовав собой, ты сможешь спасти миллионы? – не сдавался Карась. – Для меня так выбор очевиден: нужды большинства важнее нужд меньшинства.
– Для меня тоже очевиден: пусть и большинство, и меньшинство идут на фиг. Пусть ищут другую жертву.
– А как же долг перед родиной?
– Долг? – удивился Рыжий. – И когда ж, интересно, я успел чего-то кому-то задолжать? Да еще и настолько, что расплачиваться обязан самым дорогим, что у меня есть, – собственной жизнью?
– Ну как же... Ты обязан обществу, которое тебя воспитало. Оно кормило тебя, учило, давало кров, защищало...
– А я его об этом просил? С таким же успехом ты можешь держать раба, а потом сказать ему, мол, ты мне теперь должен, ведь я давал тебе крышу над головой, еду и одежду. А у него, что, был выбор? Не больше, чем у питомца, которого ты заведешь в своей квартире. Давай, предъяви своему коту или морской свинке, что они тебе чего-то там должны. Мы не выбирали, где родиться и в каком обществе жить, – отмахнулся Рыжий. – Знаешь, кто считал себя обязанным родине и обществу? Мой прапрадед, который вернулся с Русско-японской войны, не получив ничего, кроме увечий. Или мой прадед, который воевал в Гражданскую за советскую власть. Когда же он пришел домой, его объявили кулаком, посчитав, что у него слишком большое хозяйство, забрали дом и сослали в Сибирь. Там он жил в таких условиях, что девять из одиннадцати его детей умерли с голоду и от болезней. Несмотря на это, когда началась Вторая мировая, ему заявили, что долг его семьи – стать на защиту страны, которая ее ограбила и убила детей. Добровольцами на фронт ушли оба оставшихся в живых прадедовых сына. Назад вернулся один – мой дед. Без ноги. И остаток дней провел в нищете, так как, будучи инвалидом, работать не мог, а страна, за которую он воевал, не шибко-то поддерживала калеку, да еще где-то затерялись наградные листы и прочие документы, дед никак не мог доказать, что он ветеран. До конца своих дней он искал справедливости, рассылая письма по различным инстанциям и получая чиновничьи отписки. Кстати, документы все-таки нашлись, правда, уже после дедовских похорон. Его сын, мой папаша, в это время исполнял другой долг – интернациональный, воюя в Афганистане. Вернувшись, он также не получил ничего, кроме гордого звания воина-интернационалиста. А вот его сыну – моему старшему брату Сереге – повезло меньше. Он ушел в армию и дал присягу защищать и оборонять свою родину. А тут как раз началась первая чеченская кампания. Уж не знаю, что он там защищал и оборонял, но назад из Чечни он не вернулся. Все они были кому-то чего-то должны! И знаешь, что я скажу? Ни хрена и никому я не должен! Если страна растила меня как потенциальное пушечное мясо – пусть идет в жопу!
Сашка Карась молчал, глядя на клубящиеся вдали над домами черные тучи. И вдруг решительно повернулся.
– Мне плевать, каким бредом набита твоя башка! – прокричал он. – Я знаю лишь одно: это... – он указал на город, – надо остановить! И тебе придется это сделать, хочешь ты того или нет! Иначе...
– Убьешь меня? – Рыжий с усмешкой глянул на палку, которую его друг сжимал в руке.
– Если будет необходимость... – медленно произнес Карась.
Но не успел он окончить фразу, между ними очутилась Люба. При этом на лице у нее возникла такая растерянность, что Рыжий засомневался: интересно, чью сторону она примет?
– Да иди ты к черту! – Карась яростно отшвырнул палку и отвернулся.
В этот момент посреди города рухнула телевизионная башня, сваленная обвившим ее длинным щупальцем.
– Ромка, ты же не всерьез, да? – уже спокойнее сказал Сашка. – Я не верю, что ты на самом деле так думаешь. Я ж тебя знаю, ты не такой. Я ведь помню тебя с детства, как ты каждую бабушку готов был через дорогу перевести. Видимо, ты злишься, вот и несешь всю эту чушь.
Рыжий мимолетно глянул на свою музу. Злюсь? Да ну? С чего бы это?..
– Но я верю, что в душе ты прежний добрый малый, готовый любому прийти на помощь, – продолжал Карась. – А сейчас твоя помощь ох как нужна! Причем многим! Потому как, кроме тебя, тут никто не поможет. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, ты должен попытаться остановить все это!
– Пойми же ты… – Творец вздохнул. – Даже если захочу, что я могу сделать?
– Вот это же смог! – Карась снова указал на город. – Нашелся же способ такое устроить. Значит, есть способ и как прекратить.
– Но я понятия не имею, как это работает! Мне советы давал Койот! Но у него – по объективным причинам – я спросить не могу. Потому как он давным-давно помер!..
Рыжий вдруг умолк.
– Чего? – с надеждой спросил Сашка. – Есть идея?
– Знаешь, а ведь это мысль, – задумчиво пробормотал творец. – Нужно спросить у Койота!
Они возвращались в город. С сомнением – ведь впереди среди руин кишели тысячи неведомых чудовищ, – но шли.
– Вам необязательно туда возвращаться, – сказал Рыжий.
– Да нет уж, лучше мы с тобой, – ответил Карась. – Тебя, я гляжу, твои чудища любят.
Творец пожал плечами. У него не было стопроцентной уверенности, что его собственные создания для него безопасны. Ведь то, что он все еще жив, может оказаться лишь счастливой случайностью.
– Главное, добраться до какого-нибудь магазина с канцтоварами, – по пути объяснял Рыжий. – Мне нужен только альбомный лист и черный стержень.
К счастью, такой магазин нашелся прямо на окраине города. Подойдя к нему, они обнаружили, что даже при паническом бегстве владельцы не забыли повесить на его двери замок. Рыжий недолго думая схватил стоявшую у крыльца мусорную урну и швырнул в витрину.
– Что? – обернулся он, перехватив удивленный взгляд Сашки Карася. – Пусть потом подадут на меня в суд!
Рыжий шагнул в витрину, в свете недалекого пожара поблескивающую по краям осколками стекол, словно клыками, будто в пасть чудовищу. Творец даже задумался, впечатленный таким сравнением. Вот бы изобразить такой магазинчик: заходишь туда, а он – хрясь! – и захлопнул пасть, только кости посетителя на зубах заскрежетали... Но Рыжий поспешно отогнал эту мысль. Он пришел сюда не для того, чтобы создавать чудовищ, а наоборот – чтобы их уничтожить.
Тут он заметил, что Карась с Любой о чем-то шепчутся, поглядывая в сторону магазина. Заподозрив неладное, он подкрался к краю витрины, осторожно выглянул.
– ...Разве ты не видишь, он сам стал каким-то монстром, – шептал его приятель. – Знаешь, если его план не сработает, если ничего не получится исправить, у меня останется лишь один вариант.
Люба тревожно взглянула на него.
– Обещай, что не помешаешь мне! – потребовал Карась.
– Но ведь он мой создатель!
– В истории не раз бывало, когда детям приходилось восставать против обезумевших отцов. Помнишь, что я тебе говорил?
– Нужды большинства важнее нужд меньшинства? – ответила Люба.
– Именно! – кивнул Сашка. – И если ради спасения миллионов нужно пожертвовать одним...
Он вдруг умолк, будто почувствовал, что его подслушивают. Рыжий отступил во мрак, вздохнул: «Вот, значит, как!» И все же решил не отклоняться от плана: ведь мир и правда нужно спасать. Тем более что происходящее – всецело его вина. Пройдя вглубь магазина, Рыжий отыскал отдел с канцтоварами и, схватив пачку альбомных листов и пару стержней, вернулся к другу и музе.
– Что ты собираешься делать? – встревожился Карась. – До этого твои художества ничем хорошим не заканчивались.
Творец не ответил. Он уселся прямо на тротуар и положил перед собой лист. Теперь он усиленно пытался припомнить, как выглядел Койот в его сне. Но вспомнить так и не смог. Как и все сны, тот возникал в голове размытыми урывками. Тогда он начал рисовать Койота таким, каким видел в последний раз, – живым.
Сашка Карась стоял рядом и молча наблюдал за процессом, то и дело настороженно поглядывая по сторонам. Но вокруг было тихо: ни людей, ни монстров. В обезлюдевшем городе властвовали какое-то мертвецкое спокойствие и зловещая тишина. Такая, что когда из-за поворота вдруг выехал военный грузовик, гул его мотора казался подобен раскатам грома. Машина притормозила метрах в ста от них, из кузова стали выпрыгивать солдаты в боевой экипировке. Грузовик укатил дальше, и вскоре рев его мотора снова захлебнулся в окутывающей город могильной тиши. Выстроившись цепью, солдаты пошли по улице, настороженно обводя округу стволами автоматов. Видимо, очищали город от чудовищ. Когда бойцы скрылись за домами, Карась снова взглянул на лист. Теперь там угадывались знакомые черты. Койот!
– А ты не боишься, что он тоже станет монстром? – с тревогой спросил он.
– Кто, Серега Кайтов? Уж кому-кому, а ему это точно не грозит, – усмехнулся творец. – Вспомни тексты, которые он писал. Койот и при жизни был чудовищем, только от поэзии. Хуже, чем был, он уж точно не станет.
Карась с сомнением наблюдал, как Рыжий заканчивал рисунок. На листе был изображен волосатый парень с гитарой. Сашка хорошо помнил лидера поселковой рок-группы «Крах», мрачного дебошира и пьяницу. У Рыжего получилось отлично, сходство с оригиналом было налицо.
– И что дальше? – спросил Карась.
Картинка оживать не торопилась. Рыжий озадаченно поскреб затылок. При этом он отметил, как пристально смотрит на него товарищ. Ох и не понравился ему этот взгляд...
– Ах да, – вспомнил творец и подписал внизу листа: «Койот». Затем он положил рисунок на асфальт и зачем-то отошел в сторону, словно оттуда вот-вот выскочит человек. Но и теперь ничего не произошло.
– Не понимаю, – озадаченно сказал Рыжий. – Раньше вроде срабатывало...
Тут он боковым зрением заметил, как Карась заходит ему за спину.
– Все-таки решил меня прикончить? – спросил Рыжий, не оборачиваясь.
– Нет, всего лишь отвести к специалистам, которые разберутся, что и почему тут происходит, – холодно ответил тот. – И сделаю это, хочешь ты того или нет!
Рыжий горько усмехнулся, глянул на Любу. Та отвела взгляд. Ну надо же, а когда-то она за него грозилась глотку перегрызть!..
– Ты же видишь, что у тебя ничего не выходит, – едва не умоляя, сказал Сашка, хотя поза его говорила о том, что просить он вовсе не собирается и готов волочь Рыжего силой. И творец понимал: сил-то у его товарища хватит. Тот, в отличие от творца, регулярно поднимал не только карандаши и кисти, но и штанги с гирями. Да только сила ведь может быть не только в теле!
– Не подходи! – Творец приподнял пачку бумаг и поднес стержень к чистому листу. – Ты знаешь, на что я способен!
Хотя тут же засомневался: «Успею ли так быстро нарисовать какую-нибудь пакость, которая за меня заступится?..»
– Извини, братан, но я должен! – Карась медленно наступал, выдергивая из штанов пояс, которым явно намеревался связать творца. И вдруг он замер, уставившись на что-то. Рыжий глянул в ту сторону и увидел валявшийся на асфальте лист. Чистый! Лишь в углу стояла подпись: «Койот».
– Получилось!
«Если придумать сказку, можно там весело жить и разными чудными тварями этот мир населить...» – раздалось неподалеку веселое пение.
Рыжий, Карась и Люба разом оглянулись. В сотне метров от них на автобусной остановке сидел патлатый парень в рваной джинсовой куртке. Он играл на гитаре и горланил песню.
– Охренеть, – прошептал Карась. – Как живой!
«Подкину им парочку монстров, чтоб было весело жить.
Болезни, голод и много другого... Такой весны им не пережить», – продолжал распевать Койот, не обращая на них внимания.
– Эй, Койот! – позвал творец.
– О, Рыжий! Здорова! – Койот отложил гитару, подошел к нему и хлопнул по плечу. – Вот уж кого сто лет не видел... Ну, рассказывай: как житуха?
Рыжему стало не по себе. Он вспомнил похороны, Койота в гробу...
– Ты чего на меня так пялишься, будто монстра увидел? – спросил Койот.
– Да просто как-то необычно тебя видеть... живым.
– Так ты и не видишь, – ответил восставший из мертвых музыкант. – Ты же не думаешь, что всерьез воскресил мертвеца? Я всего-навсего – оживший портрет.
– Да нет, я понимаю, кто ты, – кинул творец. – Просто ты так похож на него. Как-то непривычно общаться с человеком, которого давно нет в живых. Пусть даже он всего лишь моя фантазия.
– Я полагаю, ты не затем меня призвал, чтобы повосторгаться своим умением творить чудеса. – Койот уселся на бордюр у дороги. – Так что давай выкладывай, чего хотел. Слушаю и повинуюсь, мой создатель!
– Просто мне в голову пришла идея, – принялся объяснять Рыжий. – Я подумал, что картинки – мои фантазии, а значит, они, как и сны, – часть меня, моего подсознания. А если так, ты должен знать все, что хранится в моей голове, помнить все, что происходило в моей жизни. И мне нужно, чтобы ты кое-что мне напомнил.
– Если ты просто хотел пообщаться с глюком из своих фантазий, почему нарисовал именно меня? – удивился Койот. – Для этой роли тебе подошел бы любой дятел, нарисованный тобой и умеющий говорить. Ты, кстати, мог просто спросить вон ту клевую девку, – он кивнул на Любу. – Она ведь тоже из твоих оживших глюков.
Рыжий смутился: а ведь действительно, почему-то он об этом не подумал.
– Ладно, не умничай, – махнул рукой творец. – Раз уж я призвал тебя, так рассказывай. Что ты об этом помнишь? Ну, то есть я... В общем, неважно кто. Во сне ты рассказал мне о разговоре преподов, который я случайно подслушал в университете. О ритуале, которым местные шаманы оживляли фантазии. Быть может, я тогда еще что-нибудь важное услышал? Эти преподы говорили о способах, которые возвращают все как было?
– Ну, что я могу тебе ответить на это, о мой творец и повелитель, – пожал плечами Койот. – Древние питхи обычно в этом случае приносили в жертву самое дорогое, что у них есть.
Самое дорогое? Рыжий с сомнением покосился сначала на Любу, потом на Карася. Любимая и лучший друг – что может быть ценнее?
Карась, перехвативший его взгляд, с опаской насторожился.
– Ну что, ты-то готов принести себя в жертву во имя человечества? – спросил у него Рыжий. – Ведь нужды большинства важнее нужд меньшинства. Так?
На лице его приятеля появились растерянность и даже страх. Но лишь на мгновение. Сашка выпрямился и ответил:
– Если это остановит катастрофу, да! Я готов!
В этом весь Сашка Карасев. Именно такие бросаются на амбразуры вражеских дотов и с гранатами под танки. Причем без малейшего колебания и сожаления за собственную жизнь.
– Ладно, Карась, расслабься, я пошутил, – рассмеялся Койот. – Ничего и никого никуда приносить не нужно.
– Так ты знаешь ответ или просто голову морочишь? – рассердился Рыжий.
– Да тут все просто, – уже серьезно ответил Койот. – Суди сам: все, что ты рисуешь, воплощается в жизнь. Так?
– Ну и?..
– Так нарисуй мир без монстров!
– И все? Так просто? – поразился творец.
И тут же подумал: а ведь логично. И как это он сам не додумался? Он нарисует город... нет, планету... думая о том, что там нет ни одного ожившего рисунка. Подпишет в уголке «Земля», и все – мир чист! А он-то уж вообразил, что ему как минимум придется совершать какие-нибудь кровавые ритуалы или снова тащиться на кладбище, чтобы разыскать листок, на котором когда-то была изображена Люба...
Рыжий остолбенел, по спине пробежал холодок. Любовь! Ведь, если он очистит мир от своих созданий, исчезнет и она! Творец с болью взглянул на свою музу, и сердце его заныло.
– А нельзя, чтобы... – От волнения он едва мог говорить.
Койот проследил его взгляд, улыбнулся и покачал головой:
– Извиняй, чувак, но тут уж либо все, либо ничего.
У Рыжего подкосились ноги. Он опустился на тротуар и стиснул виски кулаками. О таком выборе он не смел даже думать.
– А могу я как-то нарисовать планету, чтобы все лишнее исчезло, а она осталась?
– Торгуешься? – усмехнулся Койот. – Это и понятно, такую я бы тоже захотел себе оставить. Да только ты сам понимаешь, что это билет в один конец. Так что прекрати себя обманывать. Если изобразишь мир таким, каким он был до того, как твои рисованные твари стали оживать, все станет прежним. В том числе и ты. Твой дар творца пропадет. Если, конечно, тебе снова не взбредет в голову проводить какие-либо древние ритуалы. Впрочем, второй раз может и не повезти. Даже у древних шаманов срабатывало далеко не всегда. А они-то в призвании фантазий были профи!
Рыжий снова взглянул на Любу, и в этот момент на фоне застланного дымом неба в отблесках пожаров она показалась ему особенно прекрасной. Он перевел взгляд на Сашку Карася, и в глазах друга прочел те же чувства.
– Мы не вправе ставить свои желания выше потребностей остальных, – твердо сказал тот. Иного от него Рыжий и не ожидал. – Делай что должен!
Дрожащей рукой творец поднял с асфальта альбомный лист, стержень шариковой ручки. Сделал глубокий вдох, стараясь отогнать все скверные мысли. Он попытался представить себе мирную Землю: города, полные людей и машин, зверье в лесах, реки и моря со всякой подводной живностью. И никаких монстров! На листе появился круг, очертания континентов, наброски морей и океанов... И тут в голове творца четко возникла картинка: черные чащи деревьев, сучьями хватающих путников и пожирающих зубастыми дуплами; береговые линии, усеянные шипами; вместо воды в водоемах – желудочный сок, переваривающий любого, кто туда попадает, а по городам в панике бегут толпы людей, спасаясь от черной орды монстров... Рука творца замерла над листом. «Черт возьми, так я сделаю еще хуже! – упрекнул он себя. – Я должен мыслить позитивно, иначе рискую всю планету превратить в ожившее чудовище».
– Да, братан, с позитивчиком у тебя туговато, – улыбнулся Койот. – У тебя не башка, а парк чудовищ. Но ты ведь не всегда был таким. Просто вспомни то время, когда ты смотрел на жизнь иначе. Когда ты, глядя по сторонам, не видел сплошное дерьмо.
Рыжий задумался. А ведь правда, когда-то давным-давно так и было. Он припомнил мальчугана, который верил, что в мире есть лишь добро, и сам стремился делать остальным только хорошее. Вспомнил отца – до того, как его вышибли из армии, когда он еще не пил и не рычал на детей по любому поводу. Вспомнил мать – до той поры, как из-за разлада с отцом она стала холодной стервой и начала тайком водить домой незнакомых дяденек. До того, как ей стало плевать на детей. Когда-то она ведь их действительно любила! Припомнил брата – живым, еще не ушедшим в армию, для того чтобы безвозвратно сгинуть на войне. И в груди его теплотой отозвалось воспоминание, как они с ним играли, кружились на каруселях, делились сокровенным. Вспомнил даже дедушку, который иногда забывал о своем фронтовом увечье и переставал ругать несправедливую власть, а сажал внуков на колени и читал им сказки. И ведь все это действительно когда-то было в его жизни. Тогда, когда его еще звали не Рыжим, а Ромкой. Какое удивительное было время...
Творец вдруг словно очнулся и взглянул на бумагу. Там были изображены земной шар на фоне черного звездного неба и яркое солнце, выглядывающее из-за кромки планеты. И глядя на эту планету, творец знал, что там нет прожорливых деревьев и орд голодных чудовищ. Есть прекрасные мирные города, полные веселых людей. Этот мир даже лучше прежнего! Быть может, там даже нет войн, болезней, голода, катастроф, все довольны и счастливы… Картина окончена. Не хватает лишь одного – поставить подпись внизу. Что-то в последнее время творец стал забывать это делать, хотя раньше всегда сначала давал имена своим творениям. Осталось написать одно слово, и все – конец.
Эта мысль вернула его в мрачное настоящее. Он окинул взглядом город, обращенный в руины его талантом. Тот, казалось, вымер. Пустые улицы, распахнутые двери, выбитые окна... Лишь горы мусора оставили после себя в панике убегающие люди. Ничего, скоро все это исчезнет. Мир станет прежним, а быть может, даже улучшенной версией. Но без нее!..
– Чего остановился? – спросил Койот. – Заканчивай!
– Дай хоть попрощаюсь. – Рыжий отложил рисунок.
Он посмотрел по сторонам, но Любы рядом не обнаружил. Не было и его лучшего друга Сашки Карася. У Рыжего сжалось сердце от мерзких подозрений.
– Не видел, куда они подевались? – спросил он у Койота.
– Хрен знает, ушли куда-то, пока ты тут художничал, – ответил тот. – Впрочем, ты догадываешься, куда и зачем.
Рыжий добрел до ближайшего дома, заглянул за угол. Никого. Он пошел к следующему. За ним тянулась пустынная мрачная улица. Творец уже хотел прокричать: «Эй, вы где!» – как вдруг, проходя мимо одного из подъездов, услышал голоса. Он подошел, прислушался.
– ...Я не знаю, сколько у нас еще времени. И все равно я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эти пусть и недолгие мгновения. – Это был голос Карася. – Несмотря на весь пережитый кошмар, это лучший день в моей жизни. Потому что в нем есть ты! Надеюсь, когда все прекратится и мир изменится, я не изменюсь, буду все помнить. Ведь тогда у меня хотя бы воспоминания останутся о тебе. И я буду хранить их до тех пор, пока бьется мое сердце. Ведь жить в нем будешь только ты. Я люблю тебя!
– Я тоже тебя люблю!
Звук этого голоса сдавил сердце творца подобно тискам. Любовь! Да только не его...
Он подошел к приоткрытой двери подъезда, осторожно заглянул в щель. Карась и Люба целовались.
Рыжий повернулся и пошел прочь, но смог сделать лишь несколько шагов, ноги его не держали. Он схватился за стену, опустился на холодный асфальт. Прикрыл глаза, чувствуя, как кровь молотами пульсирует в висках. Кое-как поднялся. Хотел было вернуться к Койоту, но, сделав пару шагов, вдруг резко развернулся и решительно пошел к подъезду. Распахнул дверь. На лицах его лучшего друга и любимой девушки застыли растерянность и страх.
– Вот вы куда пропали! – воскликнул он с поддельной веселостью, но холодно глядя то в одни глаза, то в другие.
– Рыжий, я... – начал Карась, но тот махнул рукой, мол, не надо.
– Пойдем! – сказал он. – Пора кончать с этим!
И пошел, до боли в пальцах сжимая стержень с черной пастой.
– Полагаю, нашел? – ухмыльнулся Койот. – И чему ты удивляешься? Ты ж давно догадывался...
– Молчи, телепат хренов! – прорычал творец. – Да, догадывался. Вот только до последнего наивно надеялся, что настоящие друзья не предают!
Он сел на дорожный бордюр. Его переполняла такая злоба, что ему хотелось уничтожить весь мир. Но он всего лишь взял и убил свою Любовь. Творец едва не процарапал стержнем лист насквозь, когда писал «Земля». Все, хватит! Конец! Он отбросил лист. Ветер понес его вдоль дороги, пополнив оставленные паникерами кучи мусора. Рыжий и себя чувствовал брошенной вещью среди мусора человечества. Впрочем, как и раньше. С той лишь разницей, что теперь он больше не творец!
Он сидел, вслушиваясь в тишину пустого города. И такая же пустота царила в нем самом. Только что он спас человечество! А возможно, даже сделал мир лучше! Но отчего же так хреново?.. Быть может, оттого что мир этот он спас от самого себя? Да и вряд ли в этом новом обновленном мире ему будет лучше, чем в прежнем. Вряд ли там найдется место для него – хилого невзрачного художника, неспособного приспосабливаться к чужим правилам.
Вдали раздался грохот. Рыжий открыл глаза и увидел бегущих мимо солдат.
– Да тут артиллерия нужна, не меньше! – прокричал один из них.
Другой на бегу вопил в рацию:
– Прием!.. Нужна подмога!.. Высылайте технику!.. Как слышно?.. Прием!..
А позади них, вдали, в конце улицы, кроша автомобили, ломая троллейбусные столбы и срывая с домов крыши и балконы, шел огромный монстр – любимец творца Акинап. Рыжий ошарашенно уставился на Койота и вдруг понял: тот тоже не исчез! Ничего не изменилось!
– Но я же все правильно сделал! – вскричал Рыжий. – Почему все осталось прежним?
Койот улыбнулся.
– Неужели ты думаешь, что, нарисовав какую-то картинку, ты можешь изменить мир? – ответил тот. – Пойми, наконец: этих чудовищ оживляло не твое умение рисовать, и даже не поход на кладбище и пролитая кровь в полночь над могилой. Это всего лишь ритуал. А ритуалы – мишура, которая делает процесс торжественнее и красивее. Но главное тут – желание. Ты всем сердцем желал оживить свою музу, мечтал о ней, готов был на безумства ради этого, ведь тебе не лень было, рискуя, в полночь тащиться на кладбище и искать какую-то там могилу. И Вселенная откликнулась на твой зов, наделила тебя способностью воплощать в жизнь свои сокровенные мечты. Вот девка и ожила. Да только глубоко в душе ты мечтал не только о своей музе. Ты хотел сделать реальными их всех! Понимаешь, о чем я толкую?
– Но я ведь нарисовал планету прежней! Я ведь представлял мир без монстров! Почему не воплотилось это желание?
– Да, нарисовал. Но хотел ли ты этого на самом деле? По-моему, чувак, ты своих монстров любишь гораздо больше, чем людей.
Неподалеку между тем разразилась небольшая война. Акинап уже был совсем близко, и солдаты, попрятавшись за различные укрытия, поливали его автоматным огнем. С другой стороны по улице мчались с десяток танков. Один из них выстрелил прямо на ходу. Акинап заревел, вскинув к небу голову, и двинулся дальше. При виде хлынувшей из его груди крови сердце творца заныло. Громыхнуло еще несколько орудийных выстрелов. Акинап покачнулся. Рыжий с болью отвернулся, чтобы не видеть, как умирает одно из его любимых созданий.
И вдруг творец сделал то, чего от себя никак не ожидал. Он схватил лист и стержень, написал внизу «Моргзар» и начал быстро рисовать. Он набросал городскую улицу, солдат, танки, а позади них пролом в асфальте. Из этой дыры выглядывали огромная зубастая перепачканная грязью голова и дюжина щупальцев. Одно из них подняло над землей танк, обвив его кольцами, два других схватили людей и тащили в пасть голодному чудовищу. Остальные щупальца нависали над разбегающимися в панике солдатами. Но творец знал – у них нет никаких шансов...
Едва Рыжий закончил, улица задрожала, как при землетрясении. По дороге поползли трещины. Асфальт раскрылся, словно врата в преисподнюю. Один из танков соскользнул и исчез в пропасти. А в следующий миг из подземных дыр полезли длинные щупальца...
– Господи! – только и сказал подбежавший Сашка Карась, глядя, как рвет на части военных новорожденное творение Рыжего. – У тебя не получилось? Ты ведь хотел все прекратить!
– Похоже, не очень-то хотел, – с улыбкой ответил творец.
Не прошло и минуты, с военными было покончено. Спасенный Акинап свернул на соседнюю улицу и побрел дальше все крушить на своем пути.
Тут Карась заметил валявшийся у ног творца чистый лист.
– Так это ты сделал! Ты с ума сошел?
Он умолк: с таким презрением и яростью посмотрел на него Рыжий. И заметив, как тот берет в руки чистый лист, загородил собой Любу.
– Рыжий, что ты собираешься сделать? – прокричал он. – Не надо! Мы же друзья!
– Друзья... – с усмешкой повторил творец. – Друг и любимая! Так?
Он глянул на Любу:
– Ведь, помнится, ты как-то сказала, что любишь меня.
– И это была правда, – ответила она. – Я и сейчас люблю!
– Да ну?..
– Люблю, как дети любят родителей. Ты меня создал, я благодарна тебе за это и восхищаюсь тобой, как восхищаются творения своим создателем. Но с Сашей иначе. Он открыл для меня иную любовь...
– Бегите! – резко перебил творец.
– Ромка, не надо! – повторил Карась.
– Я сказал, бегите! Проваливайте! Пошли на хер отсюда, пока еще можете!
Творец написал на листе «Еидземзов» и начал рисовать.
– Рыжий, пожалуйста... – Карась ошарашенно смотрел, как на листе появляются черные линии. – Прошу, остановись! Я все объясню! Пойми!..
На листе возникла улица, две бегущие фигурки людей по дороге – мужская и женская. И монстр, который мчится... Тут творец задумался, а потом нарисовал чудовищу короткие лапки. ...И монстр, который ползет за ними. Медленно ползет. «Добрый я сегодня», – усмехнулся про себя творец. И он знал, что это чудовище всегда безошибочно найдет свои жертвы. От него не спрятаться, можно лишь убежать. Пусть бегут! Вечно!
– Рыжий... – снова начал Карась, но было уже поздно. На дороге неподалеку появился склизкий жирный жук размером с кошку, с короткими лапками и огромной челюстью, и медленно пополз к Карасю и Любе. Те переглянулись и, взявшись за руки, что было сил помчались по дороге. Монстр Еидземзов не спеша устремился следом.
– Круто ты с ними, – сказал Койот.
– Я же творец, – засмеялся Рыжий. – А творцы не только создают, но и карают!
Он встал, отшвырнул теперь уже чистый лист. И вдруг творец заметил, что неподалеку кто-то стоит. Взглянув туда, он увидел человека. Это был парень в рваной грязной клетчатой рубашке. Он не убегал подобно остальным людям, а спокойно стоял, несмотря на то что вокруг него пылал и рушился полный чудовищ город. Ветер трепал его длинные волосы. Творцу показалось, что он где-то уже видел этого человека. И он вспомнил где! Это же Намор! Тот самый, изобразив которого Рыжий еще подумал: «Теперь моим монстрам не нужны клыки, когти и щупальца, чтобы убивать!»
Обрадованный творец шагнул навстречу одному из самых необычных своих созданий... И вдруг понял, что это всего лишь отражение в зеркальной витрине. Творец расхохотался:
– Ого, даже себя я создал!
– Что ты теперь собираешься делать? – спросил Койот.
Творец не ответил. Он вернулся к магазину с канцтоварами, рассовал по карманам стержни от шариковых ручек и набрал столько альбомных листов, сколько смог унести. Все это добро он свалил на улице у обочины, сел и принялся рисовать.
– Рыжий, ты еще кое-что должен знать, – сказал Койот.
– Валяй!
– На самом деле ты – мертв.
– В каком смысле?
– В прямом. Те гопники в гаражах, они убили тебя. Забили до смерти.
Творец удивленно взглянул на него.
– Суди сам: ты когда-нибудь видел такое? Видел, чтобы картинки оживали? Этого в реальности не бывает!
– Хочешь сказать, что все это... – Рыжий обвел рукой окружающие его руины.
– Это твое послесмертие, – кивнул Койот. – Можешь называть это раем или адом. Тебе виднее. Так что радуйся – ты получил свой мир, о котором мечтал!
– Что ж, – ухмыльнулся творец, – тем хуже для него!
Рыжий снова принялся водить стержнем по альбомному листу, и, едва он закончил, новое чудовище обрело жизнь. Творец отшвырнул использованный лист и взял новый. Горячий от пожаров ветер подхватил брошенную бумажку и понес ввысь над кварталами умирающего города, оставляя внизу безумного художника, творящего новый мир.